Надо хоть иногда слушать что-то другое, нежели...мёртвый пластик, вопящий на разные лады голосами порой уже умерших людей. Да и нельзя её...на куски...
Эй, кофе? Ты согласен? Во! Молоцца! Жаль, что ты на концерте никогда не побываешь... Как эт почему? Я ж тя ща выпью...
Хлопает дверь. Слышу, как проворачивается в замке ключ. Два раза.
— Аль...это кто был...
Молчит. Аль, мне лень поворачиваться к тебе... Вернее, просто не могу оторваться от созерцания того, как величаво вращается накипь на дне нашего многострадального чайника.
— Да, Аль, боевой у нас агрегат, — говорю и, хлопнув по пластмассовой ручке, наливаю воду в кружки. Одной рукой. А другой я бублики достаю. Из шкафчика, что рядом с плитой висит.
— Леш...
Мне не нравится её голос...
— Аля, — разворачиваюсь к ней, чуть не уронив с плиты ковшик, в котором варятся две сосиски... — Что случилось?
Так. Вижу что. Цветы случились... Огромный букет тёмно-бордовых роз. К таким, насколько я помню, ещё и открытки прилагаются.
— Леш, — говорит, — там записка внутри, достань, а...
А у самой глаза как-то...странно блестят. Словно плакать собралась. От обиды. Знаю я такой взгляд. Только у неё никогда не видел...
Лезу в букет. Правильно, в таких букетах шипов не бывает. Их обрезают из лучших побуждений, а получается, что лишают розу самой её сути. Это как если бы ампутировать кисть виртуозу-пианисту...или сломать ногу великому танцору... Форма вроде бы та...но сути нет...
О! Вот она. Аккуратненькая такая, светлого серо-жёлтого цвета. И на сургуче. Да-а... Буржуйская вещь.
А, скажите на милость, сударь, какого х..я Вы лезете в нашу жизнь? А?! Сударь, какого??!! Кто Вам дал это право? Я точно знаю, что если б я — вдруг! — встретил бы ту, в которую был когда-то, очень давно, влюблён... Встретил бы замужнюю, счастливую... Никогда, слышь, никогда бы не позволил бы себе большего, чем просто разговор. Ни-ког-да! Семья, это... Это святое. Это то, что неприкосновенно. Это — оплот, последний рубеж, после которого — только сдаваться на милость победителя. Нельзя...с грязными руками, сапогами и прочим хламом в неё лезть! Нельзя!!!
Так должно быть. А как...иначе?
Алик уже цветы в вазу большую поставила. Они не должны погибать из-за наших...тараканов, скелетов, или что там у нас есть...такого...
Они, цветы эти, ни при чём... Просто они — на обочине. На обочине нашей жизни. Нецензурной сплошь и рядом.
Кладу плотную картонку на стол и продолжаю варить...ток что? Всё уже...сварилось.
— Леш, — просит она, — прочитай, что в ней...
А может, выкинуть её, а?
— Сам только, хорошо?
Хорошо.
С кухни вышла, Людвига со шкафа согнать пытается. Аль, не мучайся — жрать захочет, сам слезет. Тем более, что сосиски уже готовы...
Пока она не видит, срываю сургуч. Вот козёл!!! Её...на свидание?! Уро-од!
Рву на мелкие кусочки записку и...сжигаю. Пахнет палёной бумагой, чем-то ещё...
Свидание, говоришь? Кхм...я подумаю...
Аль...а я ведь ни разу в жизни не приглашал тебя на свидание... Бля, теперь дождался... Козёл.
Мысль только одна меня гложет. А...она со мной...счастлива? Может...мне её отпустить...когда попросит... Ну, если попросит...
Аля... Аленька... Ну, зачем, а? Зачем он появился... Знаю, не ответишь мне. Ты ведь спишь сейчас. В комнате. На этом раздолбанном диване, который я уже и не помню где, когда и у кого... Или эт не я его приволок? Просто я уже лет десять на нём сплю...
Я чувствую, что тебе что-то интересное снится. Знаю это. Откуда? Так...я ж говорил, что нам слова не нужны...
А я вот на кухне...с гитарой... С гитарой-гетерой... У кого-то прочитал эти слова...гитара-гетера... И с цветами. С теми, что...с обочины... Только они теперь в вазе и...твои.
Аль, я ведь трусом никогда не был... А тебя потерять боюсь. Боюсь, что когда-нибудь мне придётся спать одному. В одиночестве... Бля, женщину я найду, у меня с этим проблем не возникало, но...без тебя... Это немыслимо.
Только я...старше...
Грустные что-то у меня сегодня мелодии получаются. Лёгкие такие ритмы, прозрачные, которые потом Женька обовьёт своими соло, как плющ дерево или дом... Простенькие совсем, только чтоб биение слышно было. Аля и то интереснее партии прописывает. Ну, я не гонюсь за сложностью. Главное, чтоб в музыке мелодия была. И ритм...
И по фиг, что мы трэш играем. Он тоже разный бывает...
Бывает так, что тебе просто непонятно, что там твориться на сцене. Люди прыгают, носятся, вокалист — если так можно назвать! — орёт в микрофон... Просто каша, лавина, шквал звуков, убивающий всё живое в радиусе...наверное километра точно. Нет. Двух.
Представителей назвать? Х-ха! Сами. Сами слушайте. И пытайтесь понять.
А бывает, как у нас... С мелодией и с понятными текстами. Кто-то называет это арт-трэш, кто-то — поп-трэш.
А мне всё равно, как...
Но, у меня одна ма-аленькая просьба... Не слушайте только трэш...
Музыка...она ж разная... Блюз есть, кантри. Классическая...
Струна четвёртая... Как комплекты не меняй, всё вы, сёстры, строй не держите... Колок у вас такой...ненадёжный. Ленивый. Как я. Лень мне его заменить и...незачем. Вместе с тобой, брат, придётся и другие менять. Вас же...трое. Вместе и выбрасывать. Ещё фиг знает, что прикупишь... Не-е... Да и...привык я к нему...
Так. Вроде бы...зазвучало.
Птицы рвались на волю из рук соколятников,
Чтобы камнем упасть в редкотравную степь.
И под крики пьянеющих волей десятников
Возвращаясь, впивались в равнодушную цепь.
Ненависть. Она ослепляет. Банально, да? Но это так и есть. Она зацикливает на одном единственном: на том, кого ненавидишь. И думать о чём-либо другом уже просто невозможно...
Хм... Стоп. А если так?
Я бы мог исчезнуть навсегда,
Сделав шаг мимо битого стекла,
Но правды нет в асфальте под окном,
Лучше просто не думать о былом.
Не. Банально. Неинтересно. Было. И у нас тоже.
А что в этой жизни не банально?! На все вопросы ответы уже даны, просто не все умеют их читать. Или, хотя бы найти. Ответы. А потом...поздно. Не искать, а...исправлять то, что натворил.
Бр-р-р... Не-е... Никогда. И пусть меня назовут трусом, но...никогда. И другим не дам. Это — эгоизм, так решать свои проблемы. Не думая о тех, кто остаётся. Они ж всю жизнь потом винить себя будут...
Я даж крысу убить не позволю... Только бешеную. Если мне это докажут. И пусть катятся к чертям все, кто скажет мне: "Я всё решил". Ща. Ага. За меня он решать будет!.. Как же! Кишка тонка, за меня решать. Авторитетов в мире нет. А если кто-то говорит мне, что вот этот человек...главный... Ха! Не поверю. Главные для того и существуют, чтоб их низвергать... Или, делая вид, что слушаешь, сделать по-своему.
Я просто терплю. До поры...
Эх... Жить, бля, дальше надо и решать...задачки. Только у жизни нет учебника...и нет ответов на последней странице...
Ну, гитара, что-то там просится...наружу, бля. И грех не выпустить...
Черти голосистые, черти волосатые,
Рвут гитарам струны, песенки поют.
А вокруг девчоночки, стервы голозадые...
Посмотрел — от радости...волосы встают...
Девоньки! Красавицы! Мы ж...такие страшные!..
Очень нецензурные, пива много пьём...
Машем ирокезами, или чешем лысину...
В душу к нам полезете — по морде надаём.
Мы же...черти старые, пьяные, развратные.
Не ходите, девочки, на концерт одни...
Втянем вас в гуляночку, в комнатку приватную...
Долго помнить будете молодые дни...
Так...вам это нравится?! Так... Добро пожа-аловать!
Будем с вами вспоминать прошлые деньки.
Только — чур! — не жалуйтесь: мы не будем баловать.
Вы...с огнём играете, девчата-мотыльки...
Бли-ин... опять меня на серьёзные вещи сбивает... Ч-чёрт!.. Ща... Надо подумать... Не, конечно "Ветра..." это не споют, а вот панкам отдать можно.
Втянем вас в гуляночку, в комнатку приватную...
Вспомним после сейшена молодые дни!..
О! Так уже лучше... Лешак, я тебя, брат, люблю... А чё? Мы — такие. По крайней мере — для всех. Блин. Надо будет выловить Фузза и отдать ему этот текст. Он, бля, оценит. Ток ещё последнюю строчку поменяю...
О! Точно! Так и напишу...
С огнём в штанах играете, девчата-мотыльки...
Ух! Пиво, девки, рок-н-ролл, блин! Мож нам с Алей на фестиваль махнуть...ЧО посмотреть...
Она, кстати, рассказывала, как нас во сне видела. Мы книги читали. Старинные. На чердаке сидели, большом и пыльном. Говорила, что книги были старые, в кожаных чёрных переплётах. А ещё там были сундуки с зерном. И пшеничной крупой. Для кур.
Снится же женщинам всякое...
Не люблю, когда меня во снах видят. Ч-чёррт! Эт словно про тебя узнают какую-то вещь, — не плохую, нет! — просто...неправильную. И всем её рассказывают.
Я давно снов не вижу. Аля говорит, что я не в той фазе просыпаюсь. Сна. Блин, Аль! Я...всю жизнь не в фазе! Есть такое понятие в электрике — противофаза. Вот я — в ней. В противофазе.
Аля... Щас, подожди, гитара... Струны в темноте нащупаю...
Меня научили грызть глотки и драться.
Теперь я учусь тебе улыбаться.
Так страшно... Так странно...
С тобой наяву
Я песни другие учу.
Вот так. И это — про меня. Тож где-то услышал. У одного хмурого парня с убитой гитарой. Я аж удивился, как она вообще звучать может?! Там совершенно жуткие трещины на деке. Он мне потом, по секрету рассказал, что сверху просто наклеены куски дерева. То-оненькие такие, что не мешают звуку и создают вид покалеченного инструмента. "Покалеченного в боях за рок-н-ролл!" — сказал он мне, пожимая руку. Серьёзный был. Щас опять воюет где-то.
Знаешь, гитара, мне опять не хватает в организме кофеина... Подожди чуть, хорошо? Это...недолго.
Опять плита. Газ и кипящий чайник...
Та-ак... Я её разбудил...
Шаркающие шаги по коридору. Аль! Тапки, блин, обуй! Пол же холодный!
Леш!.. Блин...
На мои. Тебе нельзя босиком ходить по холодному полу. И ты лучше меня знаешь, почему.
— Леш, а что, уже утро? — сонный голос.
Нет... А с чего ты взяла?
Улыбается. Чувствую прикосновение её рук к моей спине...плечам.
— Кофе пахнет...
ГВОЗДЬ
Твоё сердце должно быть моим,
Твоё сердце вернёт мне весну...
Леший вколачивал гвоздь. Долго и методично. Можно, конечно, и быстро... Шляпка раз-два...вправо-влево... В каждый удар — побольше накопленной силы. Дурной силы. Некуда больше деть. Да и сделать вешалку для полотенец тож не помешает, верно ведь? Такую...неудобную вешалку, с которой полотенце вечно бы соскальзывало и падало на пол... Кто-то сказал, что человеку, имеющему лишь молоток...весь мир кажется большим гвоздём. А?
Тук...
Чёрт, иди, Натан, к такой-то матери! Ходит вокруг...советует...Ты сам-то в руках хоть что-нибудь кроме грифа держал?.. Ну, вот и вали отсюда. Умник. И пошляк.
Кусок шпаклёвки, которым Леш в прошлом году замазал уродливую щель, естественно, отвалился и упал в раковину. Грустно белел теперь, подняв облачко мутной пыли. Эх, опять Алик ворчать будет... Она... Она всегда старается сделать эту берлогу уютной и...тёплой, что ли...не знаю...ничё, я к весне обязательно сделаю. Всё сделаю. Точно.
Тук...
Гроздь кривой или руки мои?..
Иди отсюда, Нат!! Чё те?.. Да сам пошёл. Подальше.
Тук-тук...
Шляпка как шляпка. Серая, круглая, побитая малость. Изуродованная силой. Ну...немного. Господи, какой же жуткий гвоздь...Вали, говорю, на фиг! Друг...тоже мне...брат...
Тук-тук-тук.
Леший нахмурился. Что... А-а, это в дверь. Стук в дверь. Коротко, интеллигентно и уверенно. Бля, а звонок, спрашивается, на что?! Для красоты?!
Бросил молоток в раковину, кинул полотенце на гвоздь... Сердито повернул ключ и толкнул дверь от себя.
Интеллигентный такой, и уверенный человек, оторвался от изучения узора лестницы, поднял лысую голову, галстук синий поправил...
— Алик нет дома, — сухо сказал Леш, даже не поздоровавшись, и попытался закрыть дверь.
Нога в коричневой кожаной туфле ловко свела все его усилия к минимуму. Стоп. Щель между берлогой и лестничной площадкой...
— А я, собственно, к тебе, — и взгляд в упор.
Долбануть его, что ли...хоть тем же молотком... Ко мне? На кой?
— Поговорить надо, — глаз твёрдых не отвёл.
Вот чего бы сейчас не хотел, так это...
Леш сложил руки на груди. Лады. Проходи... Отступил...всего на шаг, но...шаг назад — начало бегства, не так ли, генерал? Чего хотел?
Кивнул блестящей головой в сторону кухни. Как тя? Витя? Виктор... Там, за столом, на кухне Натан сидел. Советы давал. Теперь сидит молча, локтями в колени упёрся и смотрит на этого...
— Пойдём на кухню, — снова кивнул Витя.
Что ты, бля, Натан, смотришь на меня, как... Как... Иди... Вон, в комнату иди. На те гитару. Вали!!!.. Давай-давай... И дверь прикрой.
— О чём говорить будем? — спросил Леш, опускаясь на табуретку.
Глупый вопрос, сам знаю, о чём. Знал... Прям даж ждал.
Виктор присел на табуретку, огляделся будто первый раз... Чё оглядываешься? Как зверь дикий осваиваешься. Вид делаешь только, так, для обману, а сам уже давно...
Леш поморщился. Сам давно уже...
— Я, собсно, вот о чём... — поправил рукав наглаженной белой рубашки...
Ну?..
Звякнул противно мобильный телефон на чёрном кожаном поясе. Какая-то модная привязчивая мелодия...
— О, извини... — Виктор чуть улыбнулся, одними губами, нажал заветную кнопку — вызов отклонил.
Отклонил вызов...
Леший откинулся к стене.
— Ну так?.. — вскинул голову.
Виктор улыбнулся криво как-то. Не зло. Просто криво. И заговорил...Твёрдым голосом бизнесмена, уверенного во всем, а главное — в себе и в своей непоколебимой уверенности. Дела-то у него, наверное, в гору идут, подумалось Лешу. Ведь хватка у мужика есть. Умный, кстати... Вон, лысину какую заботами заработал... Бл..дь! Да что я говорю!..
-...хорошее время было, — улыбался Виктор, — дети были. В одном дворе жили, в конце концов. Как тут...— бросил испытывающий взгляд на Лешего, — ...не дружить...
Ну и чё?..
-...думал, вот, не встречу уже...её...
Аккуратный весь такой...накрахмаленный...блин. Прям сказка, а не мужик. Противно только почему-то...и кошки на душе...толпами...
Звякнула пронзительно гитара из комнаты...
-...а судьба-то свела! — Виктор чуть ударил по столу. Радостно так...
Чёрт тебя принёс... Свела судьба... Стерва...
— Тебе чего надо? — не выдержал Леший. — Не сказки ж рассказывать пришёл.
Виктор помолчал, поглядел на потолок. С потолка капало. В тазик.
