Танюша. Потрескавшиеся губы, обветренные щёки, колючие серые глаза, но смотреть на неё было приятно. И дело не в том, что Масканин, как и все вокруг, был обделён женским обществом. Просто было в ней некое обаяние, простое человеческое обаяние. Да и своя она была по настоящему. И не надо её в вечернем платьице представлять, и в босоножках на шпильках, она и в засаленном бушлате и в солдатских полуботинках красивая. А характером походила на младшую сестру Максима, тоже выбравшую медицинскую стезю. Иногда так и казалось поручику, что не сержант Косенко перед ним, а его сестрица Надюша. Вредная и строптивая Надька.
— Вывозить их надо, — добавила санинструктор. — Шестеро уже померли. Столько же на подходе, если их срочно хотя бы в медсанбат не доставить. Что молчишь, Масканин?
— Сам знаю, — ответил Максим раздраженно, оттого что не в его власти решать жить ли тяжелораненым. — Не злись, придумаю что-нибудь...
Он отошёл от неё, направившись к раненым, скрипя зубами при виде отсортированных по степени тяжести. С ранами в живот лежали отдельно, в грудь и конечности поближе к лёгким. На самом 'отшибе' лежал без сознания егерь с ранением в позвоночник, вряд ли он вообще жилец. В его сторону старались не смотреть, словно давил на всех суеверный страх. Криков здесь уже давно не было. Откричали уже своё, кто не шоковые. И стонов почти не слышно, уколов Танюша не жалела.
— А что, командир, скоро заново хакона бить? — выкрикнул кто-то из бойцов.
— Ты, смотрю, никак в бой рвёшься? — вопросом на вопрос ответил поручик.
— Так ежели кровнички наши, могём!
— Куда тебе 'могём'!? — зло рявкнула подошедшая следом Танюша. — Кто недавно орал: 'жить не хочу'?
— Так, а что ж? — не унимался всё тот же егерь. — Отходняк после уколов часа через три будет. Успею довоевать.
— Гринёв, не сходи с ума, — попыталась его осадить санинструктор.
— Про нацуру не слыхать? — спросил другой егерь, с одуревшим взором. Накололи его, видать, сильно, у него правую кисть Танюша ампутировала.
Нацурой вольногоры называли хаконскую нацгвардию, которую ещё в первые месяцы войны зачислили в кровники.
— Ещё один герой, мать вашу! — выплеснула злость Косенко. — Ты-то куда лезешь? Какой из тебя солдат?
— А я левша, Танюша, — ничуть не обиделся калека. — И не солдат я. А воин! Могу ещё пригодиться, хоть подносчиком быть.
— Нацуру, господа вольногоры, я вам не обещаю, — объявил Масканин. — Но велгонцев пообещать могу.
— Ну, тогда я с ротой! — заявил покалеченный.
Таких добровольцев среди раненых оказалось не мало, выкрики и шуточки зазвучали наперебой.
Не обращая внимания на протесты санинструктора, поручик отобрал шестнадцать способных носить оружие бойцов. А потом уступил и покалеченному егерю.
— Чёрт знает что, господин поручик! — санинструктор уже не пыталась никого убедить. — Ну, мужики!..
— Танюшка, — сказал один из егерей, — мы же взрослые мальчики...
Косенко ничего не ответила. Махнула рукой в сердцах, выражая всё, что думает об этом умнике. И отошла подальше, закурила.
— Какие вы идиоты, мужики, — произнесла она, когда к ней подошёл Масканин.
— Танечка, ну гад я, гад...
— Нет, — тихо сказала она, — ты псих. Все вы психи. И дураки. А гады — те велгонские выродки, что развязали эту войну.
— Ничего, они развязали, мы её завяжем. И перевешаем всю велгонскую сволочь.
— Масканин... Уходи пожалуйста...
В который раз она проводила его тоскливым взглядом. В душе всё же стало немного теплее, он впервые назвал её по имени. Не 'медициной' и не сержантом, а Танечкой. Только бы его, дурака, не убили...
Старший фельдфебель Вагенький самозабвенно крыл матом начавшую раскисать землю, заодно поминая все светлые и тёмные силы и по матери своих бойцов. Из трёх грузовиков с боеприпасами — два, облегчившись на четверть, должны были срочно отбыть к 15-й роте. Одна беда, траншеи грузовички преодолеть не могли. Поэтому Вагенький исходил пеной, руководя настилкой из брёвен. Его поджимало время, а тут колёса начали буксовать. Проклятые траншеи, чтоб их!
С горем пополам грузовики укатили. А Вагенький долго ещё отдувался и сплёвывал забившуюся из-под колёс в рот и нос грязь. Из его команды, у последнего грузовика остались десять бойцов и водитель. С ними старший фельдфебель должен был начать оборудование батальонного пункта боепитания. Что он и собирался сделать, но тут в его безмятежные планы вмешался рок в лице поручика Масканина.
— Здравия желаю, Трофим Сергеич, — с загадочным видом поприветствовал его Масканин.
Вагенький посмотрел на него настороженно. Даже напрягся, что в общем было комично, если соотнести его заносчивый нрав и известную близость к командованию. По должности он был вхож к командиру полка, чем не раз злоупотреблял, причём не зависимо от личности командира полка. Полковники приходят и уходят, а Трофим Сергеевич остаётся. И габаритами он обладал, по сравнению с Масканиным, просто таки богатырскими. В армии Вагенький служил двадцать второй год, из них пятнадцать на своей нынешней должности. И все эти годы в родном полку, в родном четвёртом батальоне. Поэтому, он помнил Масканина ещё по его срочной службе, и тем более помнил, что стоящий перед ним поручик, будучи простым егерем, не раз куролесил на пару с Чергинцом. Раз пять, не меньше, эта парочка попадала на гарнизонную гауптвахту. И глядя в обманчиво наивные глаза поручика, Вагенький нутром почуял подвох.
— И тебе, Максим, не болеть, — ответил Вагенький нейтральным тоном.
— Тут такое дело, Сергеич... В общем, мне добровольцы нужны. А у тебя парни боевые, как на подбор все амбалистые. В бой так и рвутся, аж искры из-под копыт...
Масканин воодушевляюще поглядел на собравшихся в кучку на перекур бойцов.
— Я естественно прав, соколики? — спросил он у них.
— А чего ж? — ответил стоявший с краю егерь. — Или мы не вольногоры, браты?
— Вот я тебе щас, Подлужный, почешу языком! — взревел Вагенький, багровея. И добавил несколько сложных матерных конструкций, в которых печатными были междометья и отдельные словосочетания вроде 'духа авантюризма' и 'полная анархия'.
В подобных конструкциях старший фельдфебель был известный виртуоз, говорят, иной раз от его экспромтов и бабы вдруг рожали. Однако сейчас все его усилия пропали в туне, да и честно сказать плагиат он выдал сам на себя. Егеря-интенданты конечно пошатнулись от его напора, но мысли в их головушках пустили глубокие еретические корни.
Вагенький бушевал бы ещё долго, но Масканин скомандовал добровольцам построение и победно уставился на пунцового от возмущения унтера. Все десять егерей поддались 'духу авантюризма и анархии'.
— Ты что ж, делаешь, господин поручик? — Вагенький успел охрипнуть. — Этих шебутных сагитировал, а с кем мне оставаться прикажешь?
— Так мы машину разгрузим, — заявил Масканин, пожимая плечами, мол, какие ко мне претензии? — И, Сергеич, сам ты никак не останешься. Помощника я тебе дам, о котором ты не догадываешься.
Не хорошо оставлять Вагенького одного, будь он трижды силён как бык, но тягать в одиночку ящики и цинки не сможет. Однако в армии существует особая категория военнослужащих, о которых вспоминают не всегда. И на виду они вроде бы, и в то же время их как бы и нет.
Масканин подошёл к кабине грузовика и узрел картину, ничуть его не удивившую. Счастливо спящее тело водителя спокойненько развалилось на мягком сиденье. И хоть камни с неба вокруг, а водила знай себе дрыхнет.
Поручик дёрнул ручку. Та не поддалась, изнутри водила закрылся, засранец. Тогда Масканин побарабанил кулаком в дверь. Водитель прокинулся не сразу, на его флегматичной физиономии проявилась вялая работа мысли, непосильная спросонья дилемма: то ли ехать пора, то ли мир сошёл с ума. Долгих десять секунд ему понадобилось, чтобы сообразить открыть дверь.
— Выпрыгивай, родной! — Масканин ехидно улыбнулся. — Давай, давай. Родина нуждается в тебе!
Вялые попытки протеста были пресечены на корню.
Когда грузовик разгрузили, поручик увёл волонтёров, а водитель с тоской в глазах понял, что, по крайней мере сегодня, он будет таскать тяжести вдвоём с обозлённым старшим фельдфебелем.
У трофейной команды было аж четыре грузовика. Не какие-то там шеститонные 'Тунны', а ВАК 521 — тяжёлые армейские пятнадцатитонники, производимые знаменитым концерном 'ВежАвтоКон'. И нахрена, спрашивается, трофейщикам такие машины? Для сбора трофеев чересчур. И что тут особо собирать, спрашивается? Ну оружие, ну амуниция. Не склады же захвачены. Ничего в принципе интересного тут не было. К тому же, такие трофеи и егерям не помешают.
Старшим в команде был майор. Масканину он не понравился сразу, и не в принадлежности к тыловой братии дело. Поручик был знаком со многими интендантами дивизии, в большинстве — нормальные парни. В этом же тыловике было что-то мизантропное, так сразу и не выразишь. Возможно, что в поручике заговорила простая неприязнь. Вырядился майор в повседневку, весь с иголочки, сапоги надраены, шинель чуть ли не отутюжена, словно не на передовую приехал. Рожа лощённая, руки чуть ли не с маникюром, не то что у егерей — грязные и в ссадинах. Показное в этом было что-то, небось, много о себе мнит, числясь за каким-нибудь управлением тыла армии.
Выйдя из машины, майор медленно расхаживал, по хозяйски осматривая захваченные позиции. И курил как в мирное время, не пряча дорогую сигарету в кулак. Ну и как к такому гусю подступиться?
Масканин сплюнул, сделал бесстрастное лицо и пошёл к тыловику.
— Во, блин, созрел! — майор вальяжно смерил взглядом Масканина и добавил: — Долго у вас тут соображают. Совсем пораспустились тут.
Слова интенданта пробудилась в Максиме глухую злость, но вида он не подал. Особенно слух резанули дважды выделенные голосом 'тут'. Что ж, посмотрим, что за птица, решил он.
— Поручик Масканин, командир шестнадцатой роты, — представился он чётко по уставу, не забыв и воинского приветствия.
— Майор Ломарёв, — попыхивая сигаретой, назвался тыловик с таким видом, будто одолжение сделал. — Не видно, что ты поручик. Не офицер, а чёрти что. Что за внешний вид? И бойцы у тебя соответствующие, расхлябанные. Мародёры какие-то. Ладно, чего там, показывай, что вы тут навоевали.
В Масканине начало закипать бешенство, которое он с трудом подавил. Много чести этой гниде объяснять, что он гнида. Ладно бы просто вздумалось ему вздрючить младшего по званию офицера, это пережить можно. А можно и послать по матери, так как нехер додалбываться не к своему подчиненному на глазах его бойцов. Особенно на их глазах... Но вот сравнивать бойцов на передовой с мародёрами, такого на памяти Максима никто себе не позволял. И генералы, бывало, грязные с ног до головы ходили и солдатским пайком не брезговали. А этот...
Хотел вот поначалу Масканин попросить у этого хлыща пару грузовиков на время, чтоб раненых отвезти, да как теперь и язык повернётся после таких слов? Но от своих намерений он не отказался.
— Слышь, майор, а когда это мы на 'ты' перешли? Не боишься-то тыкалку поломать? И ручку свою тебя никто не учил к головке прикладывать? Воинское приветствие западло изобразить?
Интендант на миг застыл. Дышать даже перестал. Потом кашлянул от возмущения или от застоявшегося в гортани сигаретного дыма. И налился кровью в лице.
— Что?! Совсем охренел, твою мать!!! — майору явно перестало хватать воздуха. — Да как ты разговариваешь со старшим офицером?! Перед тобой майор стоит!.. Совсем оборзел, поручик?! Ну, ничего, я тебя запомню! Я тебе устрою сладкую жизнь! Ты смотри, каждая сошка вякать мне будет!
Что-то противное скопилось во рту. Масканин сплюнул.
— Да пошёл ты!
Развернулся и скомандовал находившимся поблизости егерям:
— Айда, ребята всю срань из машин! Будем раненых вывозить!
— А ну стоять!!! — взревел тыловик, доставая из кобуры пистолет. — Всем стоять на месте! — потом повернувшись к своим бойцам, которых вместе с водителями было по трое на машину, рявкнул: — Никого не подпускать! Это саботаж!
— Ты что, идиот пришибленный, прикажешь им стрелять?! — вызверился Масканин, наблюдая как майор медленно отходит к борту грузовика.
— Это саботаж! — повторил тыловик. — Силаев, разоружить поручика!
К Масканину поспешил ретивый молодец с карабином на перевес, а за ним следом ещё один. Вот придурки...
— Это уж хрен тебе, — спокойно сказал поручик, когда означенный Силаев подбежал к нему.
Боец-тыловик резко остановился, прочитав в глазах офицера решимость и что-то такое, отчего ему враз стало не по себе. Вся прыть испарилась. И сразу защёлкали затворами трёхлинейки егерей.
— Это бунт! — майор наставил пистолет на Масканина. — Сдать оружие, поручик!
Масканин медленно попёр на майора, но сделал только два шага. Кто-то крепко схватил его, зажав словно в тиски.
— Не дури, Макс... — прошептал на ухо Пашка Чергинец.
— Я щас кончу эту крысу! — прорычал Масканин.
— Не дури, говорю! Под трибунал захотел?
Максим вырвался, отбросив Чергинца наземь. И напирая на майора, прошипел:
— Вытащил, стреляй! Бздишь, подонок?!
Майор отступил на шаг, хотел что-то сказать, но схлопотал камнем в висок. Это был именно камень, небольшой такой камешек, прилетевший из сбежавшейся на крики толпы. Интендант обмяк и сложился, будто ему стержень какой-то вырвали.
Масканин огляделся и сразу понял, кто бросил камень. Зимнев. Слишком он заинтересованно смотрел на интенданта, словно до сих пор провожая свой бросок взглядом. А рядом с прапорщиком стоял и лупал глазёнками Ковалёнок, очумевший от только что завершённой сцены. Встретившись глазами с ротным, парнишка несмело улыбнулся и изрёк:
— Этот майор переживательный какой-то. Хм... В обморок упал.
Мда, это Ковалёнок. Вот так рождаются анекдоты. Правда, ситуация не смешная, не будет нового анекдота. Однако, молодец, хорошая версия, жаль не правдоподобная.
— Живой, — сообщил Чергинец, обследовав интенданта.
— Такого лба и снаряд не возьмёт... — прокомментировал кто-то из егерей.
— Давай, Пашка, дуй к Осадчему, — обратился Масканин. — Пусть оберарцт своих раненых готовит.
— Сделаем... — Чергинец хекнул, в глазах его мелькнула задоринка.
— А ты, Вадик, займись разгрузкой машин. А этого выродка расфуфыренного куда-нибудь подальше оттащить.
Зимнев кивнул, отошёл и начал раздавать команды.
— Ну что, добрый молодец, — подошел Масканин к тыловику, старшему среди остальных солдат майора. — Силаев твоё фамилие?
— Так точно! — солдат вытянулся в струнку, всем видом изображая бравость. Голос, однако, его дрогнул. — Младший сержант Силаев!
— Из какой части?
— Э-э... Сто второй отдельный батальон материального обеспечения управления тыла пятой армии!
— Как по писанному шпаришь. Прямо находка для шпиона, — Масканин оглядел огорошенных тружеников тыла и дал команду: — Строй личный состав, сержант.
— Есть! Отделение, становись!
И отделение живенько выстроилось. Водители отдельно от остальных. Лица у всех растерянные, настороженные. Все при оружии, это хорошо. 'Разнорабочие' бойцы с драгунскими самозарядными карабинами КС, водители с обычными армейскими 'Сичкарями'. Гранат и противогазов ни у кого нет. Это плохо.
