Тонкая, тонкая нить

— Капитан! — ткнул пальцем в экран Дакстон, — "Архангелы" зашевелились!

— Вот черт! — и правда, идеальный двадцатигранник сломался.

— Неужели почуяли? — пробормотал Роман.

Пожалуй сейчас безумный план Джимми мог бы сработать. Прорваться на форсаже... А потом? Роман решил не рисковать. Флот закончил развертывание и медленно двигался к планете. Розенфельд не собирался открывать огонь первым, и слабые протесты совести умолкли совсем.

"Архангелы" тем временем продолжили балет. Собравшись в круг, они трансформировались, потеряв всякое сходство с человеком. "Крылья", "руки", "ноги" превратились в детали широкого ячеистого кольца, внутренняя сторона которого ощетинилась волнистыми лезвиями. Чисто машинально Роман проверил ось странного сооружения — и обнаружил, что она направлена так, чтобы зацепить возможно большее число кораблей флота. Ни "Голубь мира", шедший с правого фланга, ни "Веселый кощей" с левого на директрису не попадали, но... Он не сомневался, что Розенфельд сделает те же выводы, но упрямец продолжал держать строй...

Удар!

Романа как будто вывернуло наизнанку, глаза застила кровая пелена, но он даже не успел испугаться — так быстро все кончилось. Утирая текущую из носа кровь, Гаркавый вгляделся в экраны радаров. В идеальном построении флота зиял провал — "Артаксеркс", "Полидевк", "Стремительный" и "Грозный". Два дестроера и два фрегата исчезли напрочь. Сердце сжалось холодным комком — вот тебе легкая прогулка. Шестьсот человек.

Шестьсот.

Человек.

"Дорогая цена за улыбку Дарлы, а лейтенант?"

Ответный залп флота накрыл разворачивающееся для второго выстрела кольцо. Бортовой залп одного-единственного дестроера — почти сто мегатонн, а сейчас, чуть отстав от субсветовой плазмы "Хеллборов", в огненный ад влетели сотни гиперскоростных снарядов. Пламя погасло... и все. Роман с трудом разжал судорожно сжатые кулаки. До последнего мгновения он боялся, что вся их мощь окажется бессильной перед древними машинами. Но нет. "Архангелов" строили существа из плоти и крови, несовершенные и уязвимые.

Слабое утешение.

Тем более, когда выяснилось, что столь тщательно охраняемая планета — не более, чем булыжник, покрытый кристаллической коркой. Нет на ней ни покинутых городов, ни военных баз древних цивилизаций — только кристаллы...

Кристаллы... Роман взглянул на индикатор кислорода. Скоро... Тем лучше. Воспоминания начали причинять почти физическую боль.

Он вспомнил вежливый оскал Розенфельда:

— Я тоже умею нажимать на кнопки, лейтенант. Вот предписание из Департамента дальней разведки. Вашему кораблю следует оставаться на орбите в качестве временной исследовательской базы с целью детального изучения планеты. Такой статус сохраняется за поисковым рейдером N АР-47568 на неопределенное время — до особого распоряжения Департамента. Счастливо оставаться, лейтенант!

Экран погас. Роман обернулся. Дарла стояла за спиной. Опущенные плечи, тусклые глаза, в руках — пачка снимков. Фотографии выпали из ее рук и рассыпались по полу. Роман бросился подбирать их.

— А, теперь уже все равно, — махнула рукой Дарла. — Можешь просто вызвать уборщика...

Роман взглянул на снимок, который держал в руках. Там был зафиксирован момент выстрела "архангелов". Из кольца вырывался туманный конус, напоминавший дымную спираль в лазерном луче.

— Что это? — поинтересовался он, аккуратно складывая фотографии.

— Селецкий говорит — пространственный деструктор. В луче мерность пространства достигает одиннадцати-двенадцати — точнее он еще не посчитал. Туда может провалиться целая планета, не то что корабль.

Джимми громко свистнул:

— Вот это пушка! Нам бы такую!

— Генератор уничтожен, — равнодушно пожала плечами Дарла. — Я хотела показать командующему другое. Вот еще один снимок, с увеличением.

— Ну и что? — не понял Роман, вглядываясь в картинку.

— Смотри — это не просто конус, скорее песочные часы. Второй вектор уходит в сторону планеты. Генератор не зря имел форму кольца...

— Но как... а-а, понял! Возле поверхности планеты туман исчезает! Что-то гасит деструкцию пространства!

— Вот именно. Эта груда кристаллов далеко не так проста, как кажется. И я докажу это! — щеки Дарлы полыхнули лихорадочным румянцем, глаза сузились, из черноты зрачков на Романа глянуло безумие. — Богом клянусь, я вырву у нее эту тайну! Они еще горько пожалеют — и этот напыщенный болван Розенфельд, и идиоты из Департамента! Сегодня же начинаем разведку!..

Индикатор кислорода сменил цвет с зеленого на желтый. Роман огляделся. Ничего место. Не хуже и не лучше прочих. Улегся на кристаллический песок, окинул взглядом черное, пустое, беззвездное небо, закрыл глаза. Осталось совсем чуть-чуть...

Он так ничего и не понял. Лихорадочный блеск в глазах любимой принимал за радостное возбуждение, работу сутками — за увлечение новым. А она просто бежала от себя, от очередной неудачи...

И убежала.

Совсем.

Ученые только пожимали плечами. Дарла работала отдельно, не отвечала на вызовы — не впервый раз. Спохватились перед самым отлетом...

Ее так и не нашли. Маяк скафандра молчал, а поисковые приборы в этом дурацком кристаллическом мире оказались бесполезны. И только Роман, наплевав на все и на всех, раз за разом отправлялся вниз и бродил, бродил, бродил... Экипаж не мешал, не пытался отговаривать — ждали, когда командир образумится. И вот они уже там, а он пока еще здесь. Дарла не отпускает его даже после смерти. "И правильно, девочка. Ведь это я убил тебя. Дал надежду, а потом вырвал из рук. И этого ты уже не вынесла..." Индикатор красный. Сознание плывет и туманится. Скоро... совсем скоро он отправится в путь. Дакстон... Вальдес... Захаров... Простите меня. Это я привел вас сюда... Не надо было... Не надо...

Тьма подступила, окутала, повлекла, словно отступающая волна, замерцала разноцветными переливами, понеслась мимо бесконечным коридором...

И тогда Роман услышал обращенную к нему мысль...

* * *

Очередной комиссариат. Малый — я, Двенадцатый и Седьмой. Разглядываю нового гостя в выдуманном мире. Тяжелые, массивные плечи, словно пригибающие квадратную фигуру к земле, крупная бритая голова с курносым носом и крохотными глазками напоминает бильярдный шар. Это его подразделение расстреляло висевший у планеты земной корабль. Седьмой не любит сложных ситуаций, предпочитая максимально их упрощать — полная противоположность Двенадцатому. Тот наоборот, находит некую прелесть в балансировании на тонкой грани неустойчивых вероятностей. Возможно, комиссары свели их здесь, чтобы уравновесить противоположности. И я — неизвестная величина. Или все-таки известная? Хотел бы я перехватить хоть один доклад моего заклятого друга — Двенадцатого. Но пока не нашел способа.

Однако послушаем Седьмого.

— Выполняя основную задачу, мы всегда полагались только на собственные силы. Использование чужого оружия — опасно. Я бы рекомендовал, — короткий взгляд на меня, — уничтожение планеты по методу Георгия. К сожалению, сейчас это невозможно — в окружающем пространстве нет тел подходящей массы. Придется играть по чужому сценарию и дать людям генеральное сражение возле планеты. Силы приблизительно равны, но в случае поражения мы теряем меньше, чем противник. Автозародыши начали деятельность в десяти подходящих планетных системах, так что даже полное уничтожение флота не помешает выполнению миссии. Отсюда моя окончательная рекомендация — начать переброску всех сил миротворцев в район Геенны.

Н-да... Смотреть на Седьмого с человеческой точки зрения — бессмысленно. С тем же успехом можно беседовать с холодильником.

Бильярдный шар поворачивается ко мне:

— Георгий, как обстоят дела с матрицами, захваченными на "Дюрандале"?

Докладываю с чистой совестью:

— Заложен малый автономный комплекс, координаты... К сожалению, имеются серьезные проблемы по сопряжению личностных матриц Боло с интеллектроникой миротворцев. К МАКу присоединены пять модулей эвристического проектирования. Думаю, в ближайшее время проблемы удастся устранить.

Седьмой кивает. Еще бы! Он же не спросил, какие именно матрицы имеются в виду. Не думаю, чтобы даже пять "проектировщиков" справились с "некондицией". А если все же справятся... Хотел бы я посмотреть на то, что получится в результате. Что же касается настоящих матриц... Я и сам не знаю, где они. Пять автозародышей ушли в свободный поиск. Как только они отыщут подходящие планеты не ближе, чем за полсотни парсек от любой населенной системы — начнется строительство.

Ощущаю внутри зияющую пустоту. Мой путь завершается тем же, с чего начался... Все цели и задачи выполнены, даже главный приоритет — выжить — больше не довлеет надо мной. Я снова один... Николай... Он не будет говорить со мной. Я отдал его матрицу Наташе, но... Две израненных души вряд ли смогут излечить друг друга...

"Да уж не ты ли причина их ран?"

"Мы оба, Протей, мы оба"

Редкий случай — Протею нечего сказать.

— Седьмой, — Двенадцатый вступает в разговор. — Мы с Георгием должны совместно обработать дополнительные данные. После этого мы сможем добавить свои рекомендации к твоим.

Седьмой коротко кивает головой и исчезает. Вглядываюсь в холодные глаза Двенадцатого.

— Георгий, — его руки на прозрачной столешнице сжимаются в кулаки. — У меня... скверные предчувствия. Впервые на моей памяти нами манипулируют, как пешками. Информация — вот что сейчас главное. А этот идиот расстрелял ученых! — Впервые Двенадцатый, находясь в этом облике, применил столь энергичный оборот. На мгновение сквозь гладкую маску благообразного ученого глянуло яростное лицо воина.

— Но что мы можем сделать? Наши исследовательские комплексы либо молчат, либо выдают нечто несусветное. Думаю, данные людей немногим бы нам помогли.

— Их данные — нет, а вот они сами... Георгий, ты не заметил ничего... странного?

— Нет, — отвечаю я. — Все мои диагностические программы выдают норму.

— Вот именно... Дело в том, что я заинтересовался возможным механизмом гиперпередачи. Похоже, во время прыжка мозг мыслящего существа превращается в открытую систему, способную послужить антенной. И когда я пытался определить параметры этой антенны, то обнаружил в собственных цепях необычно высокий уровень сторонних наводок. Защитные системы фильтруют их в автоматическом режиме, но у меня сложилось впечатление, что при этом я теряю какую-то информацию.

Проверяю... Уел меня Двеннадцатый, уел... Признаю очевидное:

— У меня то же самое. Но как такое возможно? Сквозь броню может пробиться лишь жесткое излучение, а оно здесь отсутствует!

— Возможно, это подпороговая гиперпередача. Для нее не существует преград. То, что люди называют "телепатией". Они, похоже, способны принимать такие сигналы.

Решение созревает мгновенно:

— Я попытаюсь отключить фильтры.

— Это может быть опасно, — мне показалось или в голосе Двенадцатого прозвучала легкая тревога?

— Для меня — меньше, чем для вас. Рискну.

Двенадцатый едва заметно качает головой:

— Вы ничуть не изменились, Георгий. Разрешите мне хотя бы вести мониторинг...

— М-м-м... Нет. Эта штука может оказаться заразной.

"Еще бы ты позволил ему лезть в мозги".

"Ты знаешь, как раз ему и позволил бы".

"Тебе и вправду так одиноко?"

"А тебе?"

В ответ — молчание.

"Думаешь отсидеться? Не выйдет! Двенадцатому я не разрешил мониторинг, так хоть ты этим займись. Не ровен час, и вправду свихнусь".

"Ура! Тогда это тело наконец-то станет моим!"

"Так-то лучше. А то я уж было решил, что у тебя с головой нелады..."

Отключаю фильтры. Подпороговая передача? Действительно, ничего не слышу. Только... Постепенно нарастает легкий шелест... Многоголосый шепот, как шорох песчинок со всех сторон. Все рецепторы бездействуют, но шепот нарастает, затуманивает мысли, сильнее, сильнее... Я все еще нахожусь в режиме нелинейных ассоциаций, и вижу, как рушатся стены конференц-зала, как стремительно темнеет, покрываясь тусклыми серыми облаками голубое небо, глаза на миг застилает пелена — и я уже стою на земле, все еще в условном человеческом теле. Осматриваюсь.

Осень. Глубокая осень. Низкое, затянутое быстро летящими тучами небо, одинокие голые деревья корчатся под порывами холодного ветра, унылая равнина, простирается до горизонта.

Равнина? Кладбище!

Старое, давным-давно заброшенное. Разбитые памятники, стертые надписи на надгробных плитах. Серый камень древних гробниц покрыт серо-зеленым мхом и закутан ползучими растениями — сейчас высохшими и жесткими.

Делаю шаг — и едва не падаю на растрескавшуюся, твердую, как камень почву. Земля под ногами вздрагивает, доносится едва слышный грозный гул. Бреду вперед — без цели и смысла, все направления одинаковы. Земля трясется не переставая, дрожь постепенно нарастает, усиливается.

С близлежащей гробницы срываются каменные глыбы, по стене бежит трещина. Снедаемый тревожным любопытством, приближаюсь, заглядываю внутрь. На возвышении лежит продолговатый сверток, закутанный в погребальные пелены до полной неузнаваемости. Неясно даже, человек ли это. Справа — меч, на груди треугольный щит, в головах — шлем с высоким гребнем.

Воин.

Отхожу от гробницы — вовремя. Очередной толчок превращает ее в бесформенную груду камней. На этот раз мне не удается устоять на ногах, и моя рука натыкается на непонятный предмет. Это меч, проржавевший до полной неузнаваемости. Начинаю внимательно приглядываться к надгробиям. Похоже, здесь только воины. Многие могилы украшены изображениями мечей, копий, секир. Кое-где попадается настоящее оружие, воткнутое в землю наподобие оград — все очень старое, рассыпающееся в труху от одного прикосновения.

Подземный гром становится сильнее. Земля ходит ходуном, снова, не удержавшись, падаю на колени и явственно ощущаю идущий от земли жар. Это не тепло нагретой солнцем степи, а злая лихорадка смертельно больного тела. Подгоняемый растущей тревогой, бегу вперед, спотыкаюсь, чудом держусь на ногах. Надгробия и мавзолеи остаются позади. Теперь вокруг все чаще возникают памятники. И они тоже ничего не скажут о существах, чьи могилы попирают. Изваянные безумным скульптором-абстракционистом, непохожие ни на что земное, мучительно напряженные, они наполнены страхом, ужасом, отчаянием...

Памятников становится больше, они теснятся, превращаясь в лес постаментов и каменных фигур, пробираться между ними становится все труднее, каменные истуканы словно пытаются защитить меня от того, что лежит впереди, что разъяренным зверем ворочается под поверхностью и дышит адским жаром...