Девочка раздула угли небольшого очага и сунула туда котелок с водой. Ведьма продолжала стоять перед пойманным ею храмовником, прокручивая дешевое медное кольцо на одном из пальцев.
— А ведь я предупреждала, — после паузы, сказала она. — Я всегда предупреждаю. И в землях хасиндов. И в болоте, и в лесу. Но они не слушают. Никогда не слушают. И все же, как они нашли нас на этот раз? Мне казалось, наше убежище было достаточно надежным. Не откроешь секрет, воин Создателя? Я даю тебе разрешение говорить.
Хосек почувствовал, как оковы крови слегка разжимаются. Он попытался оторвать от стены голову, и ему это удалось. Однако прочее тело было будто бы деревянным. Ведьма покачала головой.
— Безнадежно. Этот такой же, как остальные. Даже говорить не хочет. Или он немой?
Рыцарь оставался безмолвным. Флемет шагнула к нему и, взявшись за края, стянула шлем с головы.
Без шлема сэр Бьорн оказался неожиданно юным, не старше Айдана Кусланда, а может, и младше. Его почти мальчишечье лицо, еще не отмеченное никаким пороком, хранило печать бесстрастности и отрешенности, словно происходившее в хижине его не касалось. Очевидно, для удобства ношения доспеха с одной стороны его волосы были заплетены в грубую косу. Ведьма провела ладонью по высокому лбу храмовника, счищая грязь, что набилась в прорези шлема, и усмехнулась.
— Видно, совсем оскудела воинами эта их Церковь, раз посылает в дикие земли таких цыплят.
Хосек смотрел на нее, не отрываясь, и взгляд его был до странного спокойным. Флемет, похоже, это удивило. Она подошла ближе, заглядывая в глаза.
— Страха я не чувствую. Как и ненависти. Нет ни обиды, ни жажды убийства, а это странно. Жив ли ты, храмовник? Ну же! Поговори со мной. Не может человек ничего не испытывать. Здоров ты или нет?
Сэр Отто застонал сильнее. Должно быть, уже в бреду. Флемет бросила на него короткий взгляд, и вновь обратилась к Хосеку. Попутно перебирая между пальцами его спутанные волосы, те, что не были забраны в косу.
— Ты, в самом деле, ничего не чувствуешь. Бедняга. Никаких желаний, никаких пороков. Ничего. Идеальный воин Церкви. Но не Усмиренный же ты, в самом деле. Как так вышло, храмовник?
Сэр Бьорн отвел от нее взгляд, посмотрев на продолжавшего стонать товарища. Флемет пожала плечами.
— Не хочешь говорить — не надо. Все, что мне нужно, я и сама могу узнать.
Она тронула его лоб, прикрывая глаза. Рыцарь дернул головой, попытавшись сбросить ее руку, но Флемет держала цепко. Сэр Бьорн рванулся еще раз и, смирившись, застыл. Спустя какое-то время ведьма открыла глаза и, отпустив его, неожиданно расхохоталась.
— О великий хаос! Я-то думала, передо мной очередной великий стоик, из тех, что Церковь воспитывает в послушании для себя, делая из своих почитателей не людей, но оружие. А ты-то... — она обхватила себя за плечи, не в силах сдержать искреннего смеха. — Тебя же с крыльца уронила кормилица, и, ударившись головой, ты навсегда разучился чувствовать и желать. Наш бедный рыцарь просто болен!
Бьорн продолжал глядеть спокойно. Его узкое лицо не выражало интереса или иных чувств. Флемет оборвала смех и, подойдя вплотную, коснулась его губ, оттягивая нижнюю. А потом вдруг прижалась к ним своими.
Поцелуй длился долго. Наконец, Флемет отстранилась. В ее лице читалась досада. Хосек равнодушно смотрел в пол. Он не пытался уклониться, но и не отвечал на ласку лесной ведьмы.
— Так не пойдет, мой рыцарь, — Флемет прошлась по комнате. — Так ведь не интересно. Большая редкость поймать такое великолепное животное, как ты — молодое, выносливое, сильное. Но без чувств это все впустую. Где твоя ненависть к отступникам? Где твоя жажда убивать? Твои возмущение и ярость? Где, в конце концов, твое вожделение, храмовник? В деревянной колоде — и в той больше жизни!
— Хватит пустых разговоров, — пересохшее горло слушалось с трудом, и голос Бьорна оказался внезапно сиплым. — Замыслила убивать — убей.
Собеседница рассмеялась.
— О, так ты, все-таки, умеешь говорить, — она растерла ладони. — Я уж думала, ты совсем недоумок.
— От десницы Создателя не требуется разговоров. Ей достаточно крепко держать меч.
Флемет опять рассмеялась.
— Еще и философ! Знаешь, что, — ведьма подошла ближе и ладони ее загорелись целительским синим пламенем. — Пожалуй, я ведаю, как мы с тобой поступим. Я излечу тебя. Ты сможешь чувствовать и вожделеть, как все прочие люди. Ты рад? Как тебе такой подарок от ведьмы за то, что ты единственный из всех добрался невредимым до ее логова?
— Лучшим подарком для меня будет свобода.
Ведьма рассмеялась вновь. Определенно, в сне храмовника она мало походила на ворчливую старуху, которые помнили Стражи в том, реальном мире.
— Мы не всегда получаем то, чего хотим, мой гость.
Она запустила пальцы в волосы юного храмовника, крепко стиснув его голову между ладоней. Синеватое свечение ее рук сделалось почти фиолетовым. По мере того, как магия перетекала в голову храмовника, выражение его лица менялось. Отчужденность и равнодушие все более уступали место испугу и смятению. Рыцарь словно пробуждался от долгого сна, и пробуждение это вовсе не было приятным. Когда волнение перешло в ужас, Хосек вновь попытался вырваться из оков заклятия, но опять не смог.
nbsp;
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
— Что... что ты со мной сделала ведьма? Что это... такое? Во имя Создателя!
— Вот это другое дело, — Флемет удовлетворенно кивнула, убирая руки. — О, да, теперь я чувствую тебя! Даже, пожалуй, слишком хорошо... а ведь это еще одна прекрасная мысль!
Она провела ладонью по лицу сэра Бьорна, будто снимая невидимую паутину. Кожа храмовника вспыхнула, расцветая бордовым багрянцем. Потяжелевшее дыхание сделалось прерывистым. Ведьма понимающе улыбнулась уголком рта и коснулась тыльной стороной ладони его щеки. Юный храмовник с хрипящим стоном потянулся за дарившей ласку ладонью. Глаза его сделались затуманенными, как в бреду.
— Помоги мне Создатель... ведьма, что бы ты ни сделала... умоляю, прекратить... я теряю разум... Создатель да поможет мне превозмочь... эту... пытку...
Заклятие отпустило его. Храмовник рухнул на колени, сотрясаясь и пряча в ладонях лицо. Он уже не пытался бросаться на хозяйку берлоги с мечом и, похоже, вообще был не в себе.
— Я помогла тебе с твоими желаниями, — Флемет с легким интересом сверху вниз смотрела на рыцаря Церкви, почти упиравшегося лбом в ее туфли. — Теперь ты чувствуешь то же, что другие, те, кто не усмирен. Все человеческие страсти тебе доступны. Больше того — я усилила их, в награду за все те годы, что мертвой куклой ты жил. Отныне там, где другой будет ровно гореть, ты пропадать станешь в буйном пожаре.
Рыцарь Церкви всклипнул куда-то в пол. Все его большое тело сотрясалось от беззвучных рыданий — или от неудержимого смеха, понять это не представлялось возможным, не видя лица. Ведьма сочувственно покивала.
— Да, теперь, когда мир не так прост и понятен, будет труднее выполнять твою работу. Ты всегда был верным слугой своего Создателя, непогрешимым и не сомневающимся. Ни разу не дрогнула твоя рука, уничтожая плоды человеческой слабости. Это так, храмовник?
— Порочная слабость — греховна, — глухо пробормотал сквозь прижатые к лицу ладони сэр Бьорн. Несмотря на бурю, бушевавшую в душе и теле, ответы его, хоть и невнятные, оставались разумны. — Люди... маги, потакающие своим страстям... ох... есть прах перед Создателем... и... должны вернуться к праху... дабы гнев его... вызванный их мерзостью... не... не пал на истинных почитателей... как было когда-то...
— Оставим этот разговор, — перебила Флемет, разглядывая юношу с все тем же интересом. — Спрошу еще кое-что. Скажи, храмовник, если бы тебе удалось убить меня, пощадил бы ты ее? — она указала на девочку, которая, сидя у очага, не сводила с них внимательных недетских глаз. — Или не стал бы возиться, ведя через все дикие земли к вашим церковным судьям, и голова ее торчала бы на пике рядом с моей?
Бьорн с трудом оторвал ладони от лица и, дрожа, поднял взгляд на ребенка.
— Н-не ст-тал бы убивать... — через силу выдавил он, стараясь не стучать зубами. Лицо его, некогда отрешенное и спокойное, дергалось и цвело красными и багровыми пятнами, которые тут же стухали, уступая место мертвенной бледности. Доселе не испытываемые им чувства, выжигали нутро храмовника, как едкий настой, что используют чеканщики для гравировки своих изделий. Сознание его мутилось, и только слабеющая мысль о том, что его сумасшествие доставит удовольствие ненавистной ведьме, заставляла юношу хвататься за остатки разума, с трудом удерживая себя на границе безумия.
— Не стал бы, — повторил он. — Любое дитя... младше двенадцати, должно быть доставлено в Круг для обучения... дабы уберечь от демонов из трижды проклятой Тени...
— Почему же убиваете вы взрослых отступников? — снова перебила Флемет. — В чем их вина перед вашим Создателем?
— Только тех, кто противится, — стараясь справиться со своим дергающимся лицом, ответил несчастный. — К чему эти... все эти вопросы, ведьма? Я... не могу поверить, ч который до сего часа не знал, что такое страсть. Однако эта нелепица теперь исправлена. Отныне тебе доступны все страсти и желания, какие только могут быть — самые сильные, самые порочные. Попробуй превозмочь то, за что раньше ты так легко судил на смерть других, храмовник.
Сэр Бьорн поднял на нее блестящие глаза.
— Да, ты понял правильно, мой рыцарь, — ведьма неподдельно вздохнула, но взгляд ее оставался насмешливым. — Жаль отпускать такое красивое животное. Ты бы продержался долго, очень долго. Но теперь я хочу, чтобы ты жил. Живи как можно дольше, храмовник. Если я велю тебе остаться хотя бы на одну ночь, отсюда ты уже не уйдешь. А потому — убирайся сейчас.
Хосек поймал на себе взгляд темноволосой девочки, и поспешно отвел глаза.
— Я надеюсь, ты сумеешь не издохнуть по дороге и все-таки доберешься к своей Церкви, — наблюдая за его попытками подняться на ноги, с усмешкой проговорила Флемет. — Хочу, чтобы ты на своей шкуре испытал, что такое ее терпимость к человеческим страстям. Твоим страстям, храмовник. Я отпускаю тебя только потому, что знаю — скоро ты сойдешь с ума, а до тех пор жизнь твоя будет страшнее тех снов, что постоянно видят Серые Стражи.
Рыцарь Церкви поднялся на ноги. С трудом заставив себя отпустить стену, сделал неуверенный шаг к двери, еще...
— И забери с собой этот мусор, — кивнув на затихшего на полу сэра Отто, напоследок приказала ведьма. — Выбросишь где-нибудь по дороге...
Часть 1 — 48.
Алистер и Дайлен ударили одновременно. Меч и магия поразили Флемет, из которой на миг вырвалась грязная коричневая тень — и опала у их ног. В тот же миг реальность хижины, вспыхнув, погасла.
— Это был демон голода, — ни к кому не обращаясь, пояснил Ниалл, наблюдая за поднимающимся на ноги Хосеком. После прекращения сна капитан храмовников вернул себе свой прежний вид, сделавшись на двадцать лет старше, и в разы неприятнее. — Самый слабый из демонов Тени. Хвала Создателю, мы с ним справились так легко.
Подняв брови, сэр Бьорн оглядел окружавшую его реальности Тени. Принадлежавший демону голода остров ничем не выделялся среди других таких же едва видимых в зеленом тумане островов.
— Я много слышал о Тени, — наблюдая, как Ниалл вытаскивает из горы коричневой жижи мерцавшее сердце демона, проговорил он. — Однако никогда не думал, что увижу ее собственными глазами.
— Некоторые тевинтерские ученые считают, что барьера между нашим миром и Тенью не существует, — внезапно поделился знаниями Амелл, потирая локоть. — Все зависит от способности смотреть и видеть. Сильные маги видят мир так, как он устроен — в гармоничном сочетании обиталища смертных и духов, — он оставил руку в покое и пожал плечами. — Трудно в такое поверить.
— Если мы постоянно живем в Тени, но не видим ее, что же такое Завеса? — не понял Алистер. Он встревоженно поглядывал на Айана. Тот вытирал бежавшую из распухшего носа кровь, которая все не желала останавливаться. — Разве она не отделяет нас от Тени?
Дайлен пожал плечами. Дожидаясь, пока Ниалл очистит пульсирующее сердце, капитан храмовников повертел головой и, высмотрев что-то в отдалении, указал туда рукой.
— Считается, что там, дальше, в Тени, на одном из островов находится тот самый Золотой город, где тевинтерские магистры сумели побывать во плоти, — сказал он задумчиво. — Город самого Создателя, который маги осквернили своим присутствием.
— И откуда потом они притащили скверну, — обтирая сердце о собственую мантию, пробормотал Ниалл.
— Что же можно было сделать такого, чтобы осквернить город самого Создателя? — Алистер еще раз посмотрел на прижимавшего к глазу холодную стальную перчатку Командора и покачал головой. — Что эти безбожники там натворили?
— А мне иногда кажется — ничего они там не творили, — Дайлен отобрал у Ниалла сердце и появившейся изнеоткуда водой вмиг смыл с него наносную корку из нечистот, которых отчего-то в демоне голода было больше, чем в прочих. — Посмотрите вокруг — сколько здесь островов. На каждом — какая-то мерзость. Что если маги ошиблись? Что если они попали вовсе не в город Создателя? А тоже на остров, просто большой? Известно, что тевинтерские магистры поклонялись Думату, низвергнутому Создателем. Думат и прочие мятежные боги по велению Создателя были заперты под землей. И выйти каждый из них может только во время Мора, под личиной архидемона. Так может, скверна нужна была древним богам для освобождения из плена? И Думат, связавшись с последователями, обманул их, посулив единение с Создателем в его Городе? Тевинтерские маги просто попали в ловушку, из которой они принесли скверну в наш мир, что освободило первого из богов — самого Думата. После того, как он был повержен, скверна не пропала, и когда ее сделалось столько, сколько необходимо, пробудился второй бог. Сейчас буйствует Уртемиэль, пятый бог. Всего их семь. Когда будет убит последний, Моры прекратятся.
