— Об этом же надо срочно сообщить в подразделения! — он был готов вскочить и бежать. — Нужно принимать меры! Кто еще знает? Почему до нас этого не довели? Мы же на острие атаки... Если большевики нанесут неожиданный удар, у могут быть огромные проблемы. Вы понимаете это?
— Спокойно, господин генерал, — успокаивающе проговорил фон Либенштейн. — На эту информацию наложен гриф «совершенно секретно». Никто, вплоть до особого распоряжения, ни должен ничего знать! Мы должны быть абсолютно уверены! Вы сами осознаете, что будет если германские войска первыми применят химические оружие?! У Советов столько этой гадости, что просто берет ужас... Нас просто затопят!
— Нет, нет, — отрицательно замотал головой генерал. — Совершенно очевидно, что ваше предположение не подтвердиться! После тех ужасов, что натерпелся мир в 1916 г. никто не пойдет на применение химического оружия... Даже фюрер неоднократно заявлял, что в условиях превосходства германской тактики и немецкого оружия воспользоваться химическим оружием на поле боя было бы полным безумием. Вряд ли русские придерживаются иного мнения.
Вилли некоторое время задумчиво смотрел в окно, словно в ночной темноте что-то можно было увидеть.
— Я помню совместные учения 1934 г., — вдруг он начал рассказывать что-то совершенно не относящееся к предыдущей теме разговора. — Ваши подразделения, уверен, тоже были задействованы. Не так ли? Одним вечером мы сильно напились. Не знаю, что мы тогда пили, но это было просто оглушающе. Хотя это совершенно не важно! Главное другое... Один капитан, его фамилия совершенно вылетела из головы, рассказал, что лет десять назад, то есть в 20-е гг. они подавляли кулацкое восстание в восточной губернии. Вот тогда, господин генерал, им было использовано химическое оружие. Во время целой войсковой операции, с применением танков и авиации, они вылили на восставших целое море всякой дряни... Вы понимаете куда я клоню?! Против своих же! И это не была ошибка, небрежность или предательство! Нет! Это был прямой приказ с самого верха! Ха! Вы думаете, с нами они поступят лучше? Испугаются? Загнанный в угол зверь может броситься и на охотника... Лучше готовиться к худшему, что обрадоваться лучшему...
70
Днем ранее. Центральная площадь небольшого городишки, выбранная в качестве места показательно казни. Комендатура продолжала гореть. Огромные черные клубы дыма окутали невысокое двухэтажное здание. С пустеющей на глазах улице непрерывно раздавались выстрелы.
— Срочно штаб! — орал перемазанный в саже Вилли на скорчившегося офицера связи. — Дай мне связь со штабом!
Тот забился по стол, откуда торчали лишь подметки его сапог и тихо скулил. Бах! Бах! Бах! Кто-то настойчиво стрелял по окнам здания. Пули цокали по кирпичной кладке и отлетали в разные стороны.
— Ах ты крыса, срочно мне связи! — пнул со всей силы майор, пытаясь одновременно пригнуться. — Пристрелю! Поднялся! Бегом!
Со стороны двери кто-то яро отстреливался. «Похоже, пулемет, — с облегчением вдохнул Вилли, садясь у стены. — Кто-то закрепился у входа... Там узко. Пройти не должны. Так, где еще патроны? Черт!». Пулемет замолк.
— Ej, nemzura, wihodi s podnjtimi rukami, — с улицы раздался чей-то звонкий голос. — Polosil ja washego pulemetzika! Hande hoch!
— Сволочь, сдаться предлагает, — пробормотал майор, осторожно выглядывая в коридор. — Точно, грохнули пулеметчика... Но как? Там же близко не подобраться! Смотри-ка, бегут, — из окна было видно, как к комендатуре бежали человек десять гражданских с оружием. — Еще немного и возьмут в клещи... Эй, профессор, ты здесь? Его не должны захватить в плен.
В ответ никто не отозвался. Эта часть здания казалась совершенно вымершей. По просторной комнате ветер гонял невесомые бумажные листки с готическим шрифтом. С одной из стен прямо на разбитые окна воодушевленно смотрел Гитлер, всем своим видом должный внушать неизбежность победы арийского духа над всеми недочеловеками.
— Что-то не помогает, — рассмеялся фон Либентштейн, подмигивая портрету. — О! Вот это сокровище..., — за шкафом, возле которого он так удачно присел лежал ящик с гранатами; по-видимому, убрать еще не успели. — К счастью, не успели! Это мы еще повоюем! Эй, ты, мешок дерьма, здесь есть еще выход? — вопрос он сопроводил смачным ударом по едва виднеющейся фигуре офицера. — Что? Громче! Туда! Дерьмо!
— Nemzura, nu kak, reshil sdawatsj? — голос с улицы не унимался, видимо, предлагая сдаться. — Wihodi, padla!
— Иди и возьми меня, большевистская мразь! — со смехом заорал майор, вставляя новую обойму в автомат. — Я жду тебя!
— Ah, ti kosel! — в ответ грянул выстрел, сделавший еще одну дырку в портрете фюрера.
— Все, пора! — решился Вилли, делая бросок в коридор. — Держи, подарок из Германии! — в сторону выхода один за другим полетели две гранаты.
Не дожидаясь взрыва майор бросился в обратную сторону коридора. Где-то там должен был находиться еще один вход, который для него мог стать спасительным выходом.
— Stojt, padla! — гремел ему вслед злой голос. — Wse rawno ne ujdesh! Ej, Abaj, on k tebe idet! Prinimaj!
Даже не оборачиваясь, он дал в сторону голоса очередь из автомата. «Кажется, здесь, — грохот выстрелов отдавался ему в виски. — Лестница! Вниз! Вот! Замок, черт!». Не останавливаясь, Вилли пинает дверь ногой, от чего ее вышибает наружу. Свобода!
— Sdorowa, nemezkij zelowek! — он буквально налетел на что-то невысокое, но тяжелое, словно хороший немецкий шкаф. — Moj powelitelniza Aal Luuk Mae dawno use sdet tebj!
Сбитый с ног майор, снизу вверх, смотрел на стоявшего перед ним невысокого человека, голова которого была укрыта капюшоном. Темно-зеленая ткань в грязных разводах медленно сползла на плечи и на офицера глянули темные, почти чернильные глаза. Азиат!
— Aal Luuk Mae! Aal Luuk Mae! — глаза горели каким-то фанатичным блеском, а губы шептали чье-то имя. — Aal Luuk Mae!
Но главное были даже не глаза! Нет! Глаза майора были прикованы к рукам, которые держали клинок перед его глазами. Это были обычные руки! Совершенно обычные руки, если бы не иссиня черные пруты, которые плотно обвивали пальцы и ладони человека. Они казались живыми, потому что легонько пульсировали и дергались.... Длинные черви, ожившие чтобы грызть плоть! Клинок и руки медленно начали приближаться к его голове!
— Aal Luuk Mae, primi etogo zeloweka k sebe! — губы расплылись в безумной улыбке , обнажая желтые выщербленные зубы. — Eto nastojsij wrag! Eto nastojsaj krow!
Вилли покрылся холодным потом. Он попытался отодвинуться назад, но уткнулся в остатки висевшей двери.
Eto nastojsij wrag! Eto nastojsaj krow! — человек продолжал что-то говорить. — Aal Luuk Mae! Aal Luuk Mae! A-a-a-a-a!
Бах! Бах! Бах! Майор вздрогнул! Азиат что-то зашипел..., глаза закатились и он рухнул прямо на Вилли.
— Это, я, Шпанер! — кто-то тормошил майора, пытаясь привести его в чувства. — Да поднимайтесь же скорее! Сейчас здесь появятся эти бандиты! Нам надо срочно уходить!
— Сейчас, профессор, — мотая головой, бормотал Вилли. — Признаюсь, вы появились очень вовремя... Но подождите пару минут. Мне надо посмотреть этого азиата. Да, знаю! Сейчас!
Шпаннер изломанно дергал головой по сторонам, опасаясь партизан. Майор тем временем брезгливо приподнял капюшон и сразу же отбросил ткань.
— Боже мой что это такое? — его пальцы вновь ухватились за край ткани и потянули вверх. — Это же то, что мы ищем! Профессор, дери вас за ногу! Смотрите, видите это! Да, смотрите на черные жгуты. Видите! Они до сих пор сокращаются! Бог мой! Сколько раз вы в него стрельнули? Два — три! Вы же попали... Но он до сих пор жив!
— Не может быть! Три раза! Я три раза нажал на курок..., — шептал профессор. — Этот варвар не может выжить после такого.
Зеленая ткань с треском порвалась на груди азиата. Майор сразу же отдернул руки от тела, со страхом уставившись вниз. Обнажилось что-то светлое. «Кожа! — подумал фон Либенштейн, пытаясь унять пробившую его дрожью. — А что это такое? Боже! Это же выходное отверстие...». Потом с чавканьем что-то брызнуло в сторону.
— Пуля! — изумленно прошептал Вилли, не веря своим глазам. — Это же ваша пуля... Смотрите, профессор! У вас ведь вальтер? Так? Точно! Его организм не принимает железо! Он регенерируется! Боже мой!
На светлой коже, где несколько минут назад виднелись отверстия от пуль, остались лишь едва заметные шрамики. Ткань в области сердца вновь приподнялась и опустилась, а потом опять приподнялась и опустилась... Было похоже, что одежда азиата живет своей собственной жизнью, которая никому не подвластна.
— Это наш шанс, — быстро заговорил майор, цепляя свой выроненный ранее автомат. — Мы должны его взять с сбой, к нашим... Профессор, это же наш билет туда, на самый верх! Это будет настоящий переворот! Мы, с вами профессор, навороти такого, что не снилось и самому богу!
Вдруг в коридоре кто-то хлопнул дверью и со злостью заорал:
— Usel, gad! Usel! Abaj, gde ti? Gde tebj nosit, zert poberi!
Сразу с другой стороны начал ритмично что-то выстукивать пулемет. Было совершенно не понятно, кто и где находится. Профессор заметался, а пистолет в его руке ходил ходуном.
— Да, уберите вы пистолет. Пристрелите еще не дай бог, меня! — прошептал майор. — Хватайте его и тащите! Я с автоматом прикрою! Хватит! Тащите! Без него нас там не ждут! О, черт!
Шаги приближались. Доски противно скрипели. Напряжение нарастало.
— Ладно, бросайте его! Иначе не уйдем! — Вилли передернул затвор и направил ствол автомата на выход из здания. — Давайте, к тому проходу. Я кажется знаю этот проулок. Здесь дворами можно выйти к посту, где, если нам повезет, еще есть солдаты...
Едва они скрылись за углом здания, как за спиной раздалась чья-то ругань.
— Urod! Wonuzij urod! Stoj! Stoj!
— Не останавливайтесь, профессор, а то догонят! — тяжело дыша, хрипел майор. — Еще немного! У вас еще есть патроны? Мои почти кончились...
Наконец, Шпаннер остановился и рухнул на кучу булыжников у стены. Он с хрустом разорвал на груди рубаху, пытаясь отдышаться. Грудь тяжело поднималась и опускалась.
— Поднимайтесь, рано еще отдыхать! — Вилли развернулся в сторону противника и приготовился стрелять. — Давай, давай, профессор. Еще пара шагов. О, боже! Профессор, отойдите от этого чертова окна! Быстрее! Да, шевелитесь же, наконец!
Со вздохом Шпаннер повернулся назад и застыл. Из-за кучи булыжников, которые были навалены возле подвального окна, торчало что-то совершенно инородное. Темное, влажное, склизкое, шевелящееся!
На него навалил ступор! Тело сковало! Работало лишь сознание... «Это же прекрасно, — кровь бешено пульсировала по воздействием гигантских порций адреналина. — Пульсирующая масса, немного напоминающая вспенивающиеся дрожжи... Явно тяжелая, скорее всего содержит много жидкости. Что же это такое? Определенно, не животное! Ни в коем разе! А почему именно живое? Если это какое-то химическое вещество дает такой эффект?!».
Его глаза дергались, фиксируя каждый бугорок и впадинку на выползающей из подвального окна субстанции.
— Чертов старик! — Шпаннера кто-то резко дергает за шиворот и тащит в противоположную сторону. — Чтоб ты сдох! Позже! Сам! Очнись же наконец!
Раздался треск ткани.
71
Берлин. Неприметный особняк на Пюклерштрассе. 11 июля 1941 г.
— Посмотрим, посмотрим, что же нам прислал малыш Вилли, — пробурчал полноватый старичок с лихо закрученными усиками, открывая запечатанный бумажный пакет. — Надеюсь, он все сделал правильно.
Массивный стол из мореного дуба, за которым он сидел, располагался в нескольких метрах от зажженного камина. Вальтер Грайте, возглавлявший исследовательский отдел биологии Аненербе, любил смотреть на огонь и слушать треск сгоравших дров. Вот сейчас, получив пакет с документами от своего сотрудника, он не стал сразу же читать то, что в нем было. Сначала оберточная бумага лоскутами полетела в огонь, где мгновенно вспыхнула, и лишь после этого, давно сложившегося ритуала, Грайтер взял первый листок.
— О чем это он пишет? — он едва успел вникнуть в первые строки, как сразу же начал ворчать. — … Первоначальное предположение не подтвердилось. Следы испытания или применения химического оружия обнаружить не удалось. .. Почему, не удалось? Значит, плохо искал! Мальчишка!
Грайте скомкал листок и кинул его в камин.
— Такой шанс! Такой шанс, — шептал он, вновь склоняясь над бумагами. — Подумать только... я лично мог сообщить фюреру о том, что русские тайно применяют химическое оружие... Тогда... Тогда, я бы не копался в в этих чертовых тушках!
Его взгляд с ненавистью прошелся по стенам кабинета, где висели искусно выполненные чучела экзотических животных и птиц. Они разевали свои пасти и клювы, сверкали искусственными глазами, словно насмехаясь над очередной неудачей когда-то подавшего блестящие надежды ученого.
— Кому это все нужно? — от разбиравшей его злобы глаза никак не могли сконцентрироваться на тексте. — Вымершие птицы, ископаемые животные... Тьфу! Это не дело для настоящего ученого! Вот человек... постойте-ка, постойте-ка... Что тут у нас такое? Любопытно, очень даже любопытно... Может быть это даже и лучше.
Пальцы, мгновения назад пытавшие скомкать и выбросить и этот листок, бережно разгладили его перегнутые края и поднесли ближе к глазам.
«... В ходе поиска следов применения химического оружия была четко очерчена территория, где чаще всего фиксировались источники заражения германских солдат и офицеров. Исходя из этого была организована зона изоляции с охватом более пятидесяти километров площади... Значительного эффекта карантинные мероприятия не дали: по-прежнему, около ста солдат и офицеров остаются в спецлагере под наблюдением... Продолжается приток зараженных...
Медицинская служба оказалась не в состоянии точно идентифицировать источник заражения. Были высказаны предположения, что таковым может быть неизвестный науке гриб с аномально быстрой приспособляемостью к новым условиям среды обитания. Грибница такого гриба, по мнению части врачей, способна в рекордно короткие сроки поражать человеческие ткани, пронизывая кожу, мышцы и костное вещество».
Старик крутанул один ус, отчего тот еще более задрался вверх.
— Где же это было? — продолжал бормотать он, шевеля губами. — Кажется, вот...
Текст письма ближе к концу стал совершенно неровным. Буквы потеря свою готическую строгость и начали напоминать, как показалось Грайте, какие-то азиатские каракули. «Черт разберешь, — подумалось ему, пока его палец скользил вдоль строчек. — Ну разве можно так относиться к своим обязанностям... Хотя... если это не он?! Подмена?! Часть письма написал кто-то другой?».
«... Здесь нет никакого химического оружия! Сейчас, в этой чертовой землянке, в грязи и поту, меня пробирает смех от того, что мы могли поверить в этот бред. Какое здесь может быть химическое оружие? Практически около границы, да еще в непосредственной близости от крупных поселений?». Этот абзац писавший несколько раз жирно подчеркнул, явно желая привлечь нему внимание.
