Последняя песнь Акелы

— Благословляю, сыне, на подвиг сей, — состроив донельзя вдохновленную гримасу, торжественно взмахнул руками Арсенин. — Но только завтра. И груз еще при нас, и до причала мы пока не добрались. Сегодня время уже позднее, так что портовые власти к нам только поутру в гости нагрянут, лишь бы не с самого ранья. Не дай Бог решат, болезные: кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро...

Слова капитана оказались пророческими. То ли по причине раннего начала рабочего дня и служебного рвения, то ли в силу природного любопытства и желания поскорее получить мзду, таможенный паровой катер причалил к борту "Одиссея" если не с первыми лучами солнца, то немногим позже.

Выйдя к трапу, Арсенин коротко поприветствовал высокого сухопарого мужчину в легком летнем костюме и пробковом шлеме, сползавшем на нос всякий раз, когда мужчина оглядывался на двух дюжих подручных в форме колониальной морской полиции.

Заполучив увесистую стопку коносаментов, таможенник, посмотрел на капитана как сахиб на гуляма, и несколько высокомерным тоном потребовал себе стул. Возмущенный таким поведением таможенника, капитан просьбу проигнорировал. Не получив требуемого, чиновник еще раз взглянул на Арсенина, но уже злобно, и усевшись на кнехт, принялся за чтение.

Спустя полчаса он поднял на капитана глаза блеклые то ли от похмелья, то ли от недосыпа:

— Согласно документации вы доставили в порт Дурбан три тысячи фунтов динамита, а получателем груза является фирма "Свенсон, Свенсон и компания"?

— Не вижу смысла опровергать бесспорное, — пожал плечами Арсенин. — Дело обстоит именно так, как об этом в коносаментах сказано.

— Тогда таким же бесспорным фактом является тот, — злорадно ухмыльнулся таможенник, — что ваш груз, мистер, входит в список запрещенных к ввозу товаров! И я со всей ответственностью заявляю, что с этой минуты на груз и судно накладывается арест!

— Извольте объясниться сударь, — моментально подобрался Арсенин, — с какой это радости вы накладываете арест на судно? И с какого это времени строительный груз вошел в запрещенный список?

— Да будет вам известно, — назидательным тоном произнес таможенник, — что уже более двух недель между Британской империей и республиками буров идет война. Фирма, в чей адрес вы доставили груз, являлась прямым пособником наших врагов, и нынче все её сотрудники находятся под стражей. А коли вы привезли военный груз, то я, согласно установленным параграфам, накладываю на него арест.

— Не так быстро, — со злостью фыркнул Арсенин. — Мне нет дела до вашей возни с бурами. Будь груз на берегу, вы имели бы право его арестовать. Но покамест он находится на борту моего судна и на берег мы не выгрузили ни унции, такого права у вас нет. Да и арест на пароход наложить вы можете только в присутствии российского консула, только я его здесь не наблюдаю. Коли случился такой афронт, я выйду из порта и верну груз хозяину фрахта.

— Не так быстро, — язвительно передразнил Арсенина таможенник. — Вы на территории таможенного контроля, и никто не даст вам права на выход. Если же вы посмеете самовольно покинуть порт, то мы имеем право остановить вас с помощью военной силы, и я сомневаюсь, что орудия береговых батарей дадут вам пройти хотя бы полмили. А если такое чудо все же случится, то "Громовержец", — англичанин ткнул пальцем в направлении броненосца, стоящего поперек рейда, — в два счета отправит вас на дно. А посему не берите грех на душу и подчинитесь закону!

— Но мы-то представители нейтральной стороны! — не собираясь сдаваться, гневно воскликнул Арсенин. — Когда мы брали фрахт, ни о какой войне и речи не было и груз позиционировался, как мирный, предназначавшийся для строительства железной дороги!

— Охотно верю, — пренебрежительно хмыкнув, развел руками таможенник, — что вы не собирались нарушать закон. Но ваших слов мало. Здесь требуется полноценное расследование, кое за один день не проведешь. На время разбирательства вам и вашей команде будет предоставлено жилье на территории города, но судно будет находиться под таможенным контролем в акватории порта и на нём будет выставлен вооруженный караул.

— Хорошо, — бросил капитан, скрипнув зубами от бессильной злости, — сила солому ломит. Сейчас я подчинюсь силе вашего оружия, но как бы вам в скором времени каяться не пришлось. В очень скором и очень сильно.

ГЛАВА Ш Е С Т Н А Д Ц А Т А Я

15 ноября 1897 года. Порт Дурбан

-Хэй, мистер! — портовый бродяга самого затрапезного вида осторожно потряс за рукав, застывшего на причале Арсенина. — Чем битый час на гавань пялиться, подкинули бы мне на опохмел пару пенсов. Как джентльмен — джентльмену.

— Самим жрать нечего, — вырвав руку из цепких пальцев попрошайки, капитан вынул платок и с брезгливой гримасой вытер несуществующие пятна.

— Зря кривитесь, мистер! — снисходительно усмехнулся нищий, глядя на выражение лица Арсенина. — Я, может, пару-тройку лет назад тоже в капитанском кителе щеголял и фунт за деньги не считал, а как Фортуна зеро выкинула, так я и лишнему фартингу радуюсь. Так что и вы не зарекайтесь, сэр, удача — девка подлая, в любой момент улыбку на козью морду сменять может. Сегодня ты на коне, а завтра — в каталажке шконку задом полируешь...

Не дожидаясь, пока хобо закончит философствовать, Арсенин бросил оборванцу пару мелких монет и зашагал в сторону города. Попытка хоть немного исправить отвратительное настроение видом морского простора, закончилась сокрушительным фиаско. Сначала вид "Одиссея", сиротливо покачивающегося посреди акватории, а следом попрошайка с философскими сентенциями, наполнили сердце унылым отчаянием и окончательно испортили душевный настрой, сделав его из отвратительного — паскудным.

Неторопливо бредя мимо бесконечной череды крытых гофрированным железом пакгаузов, Арсенин неприязненно покосился на редут береговой батареи, где беспорядочно копошились два десятка солдат в красных мундирах. Желание прийти назавтра в порт во главе экипажа и, завладев проклятой батарей, устроить англичанам кровавый фейерверк, настолько захватило Всеслава, что он, замерев посреди дороги, некоторое время пристально рассматривал укрепление, прикидывая возможные пути подхода для внезапной атаки.

Неизвестно, до чего бы он додумался, если бы вежливый окрик проходивших мимо грузчиков не вывел его из ступора. Осознание того, что проливать кровь, ни свою, ни чужую, не хочется, да и менять реноме законопослушного капитана на облик бандита с большой дороги желания нет, заставило Арсенина отказать от кровожадных прожектов и двинуться дальше.

Проходя через широкие ворота, единственный выход с территории порта, если не считать множества лазеек в ограде, проделанных трудовым людом, Арсенин посмотрел на пару "томми" из портового караула, тоскующих подле шлагбаума. Один из часовых дремал, опершись на винтовку, как на посох, второго больше занимал разговор с портовой проституткой, чем проходившие мимо него люди. Глядя на эту пастораль, капитан злорадно усмехнулся и подумал, что при подобном отношении к охране порта, на месте буров он непременно прислал бы сюда пару-тройку бойцов, чтобы те запалили чего-нибудь. С шумом и треском.

Однако буров вокруг не наблюдалось, а солнце понемногу клонилось к закату, и нужно было добираться до дома, если можно назвать домом три барака и маленький флигелек на окраине города, отведенные колониальными властями для проживания экипажа "Одиссея".

Как обычно, неподалеку от портовой ограды стояли несколько конных экипажей, чьи кучера, коротая время в ожидании клиентов, неторопливо перекидывались в картишки. Решая дилемму, как бы сподручнее добраться до места обитания, Арсенин покрутил головой. Рикша — дешевле, но медленнее, конный экипаж — дороже, но значительно быстрее и комфорта не в пример больше. Как водится в таких случаях, победила скупая расчетливость, и выбор пал на рикшу. Торопиться особо некуда, да и вечернее солнце не настолько утомляюще жаркое, как днём.

Впрочем, добираясь до места назначения, Арсенин успел не раз пожалеть о своей прижимистости. На центральной улице Дурбана только начинали укладывать булыжники мостовой, и красная пыль, поднятая как босыми пятками возницы, так и проезжавшими мимо экипажами, неизменно оседала на кителе капитана. Вдоволь налюбовавшись на помпезные трехэтажные здания центральной улицы, Арсенин, оглушенный шумом строительных работ, попросил возницу съехать на смежную с центральной дорогу. Несколько минут езды в тишине закончились получасом томительного ожидания — колонна британских солдат, растянувшись вдоль улицы громадной анакондой, преградила дальнейший путь. В общем, день не задался.

Добравшись до бараков, окрещенных неунывающим Силантьевым "приютом скитальцев", Арсенин вежливо раскланялся с чином из морской полиции, стоически подпиравшим спиной караульную будку. В первые дни полицейские дежурили впятером. Один из них неизменно сопровождал капитана в его вояжах по городу. Через неделю, когда местные власти уяснили, наконец, что экипаж ведет себя мирно и бесчинствовать не собирается, а походы по постоянному маршруту бараки-телеграф-порт-бараки не имеют потаённой подоплеки, сопровождающего убрали, а пост на воротах сократили до одного человека.

Жизнь моряков, ограниченная скупыми аршинами периметра, даже за оградой текла, как и прежде: группа матросов, собравшаяся в беседке-курилке, дружно ржала над каким-то анекдотом, машинная команда под руководством Кожемякина в полном составе следила за мельтешением куска графита, летавшего в ловких пальцах стармеха по листу ватмана, как игла у опытной вышивальщицы. Кто-то, рассчитывая разнообразить меню ушицей, плел сеть, кто-то давал советы в этом нелегком деле. Ховрин кого-то распекал, а Корено учил желающих приемам уличного мордобоя. По соседству с ними Туташхиа с воистину ангельским терпением пытался научить Троцкого метанию ножа. Всю прошлую неделю Дато посвятил обучению Льва владению кнутом. Пока дело обходилось только синяками обучаемого, Арсенин глядел на процесс со снисходительной улыбкой, но когда Троцкий в запале разбил хлыстом пару окон барака, подобные игры на свежем воздухе запретил.

При виде капитана Политковский скомандовал: "Господа офицеры!" и, застегивая на ходу ворот кителя, вытянулся перед капитаном, начиная привычный доклад:

— Таким образом, за время вашего, Всеслав Романович, отсутствия, никаких происшествий не случилось...

— Полноте вам, господа, — раздался недовольный возглас Полухина, вышагнувшего из недлинной шеренги судовых офицеров. — Даже учитывая двусмысленность нашего с вами положения, я более склонен полагать себя пленным, причем без приставки военно-, чем свободным человеком... А какие могут быть доклады среди пленных?

— Стыдитесь, Николай Дмитриевич! — резко развернулся Политковский, гневно прерывая скулеж третьего штурмана. — В каком бы состоянии мы не находились, мы — частичка Российской империи, а честь моряков российских забывать негоже нигде и никогда! А вам должно быть стыдно вдвойне, что вас, природного русака, поляк поучает, как быть русским!

То ли устыдившись, то ли оставшись при своём мнении, Полухин благоразумно промолчал и встал в строй. Арсенин привычной скороговоркой поблагодарил всех за службу и утянул Политковского на улицу.

— Судя по тому, что на вашем лице нет и тени улыбки, следует полагать, что наше положение остаётся неизменным? — нарочито равнодушным тоном поинтересовался старпом, поднося огонь к папиросе капитана.

— Как мне ни жаль признаваться, но тут вы абсолютно правы. Очень точное определение, Викентий Павлович — всё неизменно. Нет даже малейших отклонений от заданного курса, — грустно улыбнулся Арсенин. — Консул в Кейптауне только руками разводит. Читаешь его телеграммы и прямо таки воочию видишь, как он, не зная, что ж такого предпринять, чтобы и нам помочь, и с бриттами отношения не испортить, в затылке чешет. Причем благосклонность хозяев колонии его волнует не в пример больше, чем наши беды. Наниматели наши — компания свенсоновская, заверяют, что подали прошение в международный суд, но когда от этого толк будет и будет ли вообще — неизвестно, а посему друг наш общий, — херре Хале переслал триста фунтов стерлингов для прокорма экипажа...

— Триста фунтов?! — удивленно поднял брови Политковский. — Да этих денег хватит, чтоб нам тут полгода кормиться, сыто икая и от переедания порыгивая! Это значит, что шведы считают, что мы тут невесть сколько еще просидим? Как будто нам трех недель мало показалось? А местные власти что говорят?

— А ничего они не говорят, — зло поморщившись, выдохнул дым Арсенин. — Если опустить набившую мне оскомину фразу, что решение данного вопроса находится вне переделов их компетенции, молчат, паскуды.

— Я вот что думаю, Всеслав Романович, — почесал переносицу Политковский. — К коменданту идти надобно. Я слыхал, что человек он умный и порядочный, хотя и англичанин, да еще и военный, но авось поможет. Так что завтра выдвигайтесь к нему на прием, да и я с вами, за компанию, прогуляюсь.

— А я слыхал, что Перси Скотт нынче морские орудия в сухопутные переделывает и в дела гражданские нос не сует. Ну да попытка не пытка. За спрос ведь морду нам не набьют и в тюрьму не посадят? — улыбнулся Арсенин. — А коли так, нанесем завтра визит к местному морскому начальству...

К моменту, когда коляска с Арсениным и Политковским остановилась возле трехэтажного особняка, обнесенного высокой оградой из красного кирпича, брегет в кармане капитанского кителя скромно тренькнул, извещая хозяина об истечении восьмого утреннего часа.

Несмотря на ранее время, двор резиденции был переполнен воинским людом. Капитан со знаками инженерной роты на вороте кителя, отчаянно жестикулируя, пытался что-то растолковать флотскому лейтенанту, внимавшему бурным речам с крайне флегматичным видом. По соседству с ними не менее отчаянно спорила группа из трех гусар и пяти улан, доказывавших друг друга превосходство своих полков над прочими. Любой довод противной стороны подвергался жесточайшей критике, единственное с чем соглашались и те и другие, так это с утверждением, что лучшие солдаты Британской Империи служат в кавалерии. В дальнем углу двора отделение пехотинцев под присмотром сержанта, вяло огрызаясь на язвительные реплики снующих туда-сюда порученцев, старательно разбирало пулемет "Максим" на громоздком лафете.

В общем, вокруг царила суета, более подобающая полевому лагерю, чем резиденции коменданта тылового города. Все куда-то бежали или что-нибудь делали, и лишь двое часовых в темно-коричневых с зелеными квадратами килтах и парадных мундирах застыли у парадного входа, не имея возможности даже утереть пот, струившийся из-под высоких меховых шапок.

Отловив солдата в таком же, как у часовых, кителе, но с повязкой комендантской роты на рукаве, Арсенин бегло объяснил причину своего появления. Хайлендер понятливо кивнул, и через несколько минут капитан повторно объяснял свои резоны увидеться с комендантом, но уже дежурному лейтенанту. К удивлению русских офицеров, шотландец никаких препон чинить не стал и проводил на третий этаж здания, чтобы после непродолжительного доклада впустить в кабинет коменданта.