— Сегодня мне как раз приносили материал для сравнения, — кивнул Илан. — Еле исправил, и то не знаю, будет ли жить. Я немного разговаривал с хофрским хирургом, не спросил, правда, что за корабль у нас в порту. Тот самый, который ждал кир Хагиннор, с выплатами по кредиту?
Государь покачал головой.
— Обычный торговый. Просто купцы. Шел с Мемнора в Бархадар, получил повреждения при шторме, добрался сначала до какого-то дикого острова недалеко от Тобо, потом в Арденну, будет здесь проситься на ремонт.
— Для купцов они устроились очень уж кудряво. У них на борту военный врач и морские офицеры в званиях. Это нормально для торгового судна?
— Вот тут я тебе ничего дельного открыть не могу. Сам не знаю. На Хофре была заварушка, которая еще не успокоилась и вряд ли успокоится в ближайшее время. Хочется уже, чтобы этот нарыв у них, наконец, дозрел и лопнул, но... никак. Может, военных берут на борт для контроля, может, для защиты от своих же. Пиратов они не опасаются, им бы друг с другом разобраться.
Хлопнув дверью, вбежала Мышь с чайником, почти сразу за ней принес дрова Неподарок. Мышь по-деловому плюнула на свободную от автоклава печь, печь зашипела. Можно было ставить чайник, не подкладывая дров. Государь примолк, Илан тоже.
— Где кир Хагиннор с его вопросами? — вполголоса поинтересовался Илан. — А то уйду, и опять не поговорим.
Государь развел руками:
— Я бы спросил за него, но не знаю точно, чего он от этих посланников хочет.
— От них ничего сейчас нельзя хотеть, — сказал Илан. — Они в плачевном положении. Одного кир Хагиннор назвал щенком, и щенок этот, хоть много говорит, но полностью зависит от старшего, вплоть до самой своей жизни, а старший ранен в сердце, слеп и нем.
— Что?! — раздалось от двери, а государь даже привстал.
Илан убрал локти со стола. Похоже, отдых окончен.
Кир Хагиннор набалдашником трости указал на высунувшихся из лаборатории на шум Неподарка и Мышь:
— Охвостье! Дверь закрыть с той стороны!
Створки послушно сомкнулись.
— Повторите еще раз, что вы сейчас сказали, доктор, — предложил Илану генерал-губернатор, подходя ближе. — Слеп и нем? Я правильно услышал?
— Младший...
— Старший!
— Старший ранен в сердце, слеп, и у него отрезан язык.
— Этого просто не может быть, — сказал государь слегка растерянным голосом.
— Еще как может! — уверенно проговорил кир Хагиннор. — То-то я гляжу: я им про деньги, а они меня не понимают. Я думал — что такое? Почему неинтересно? Решили прервать торговлю? Смотрю на старшего пристально — он, вроде, меня видит, кивает в ответ и усмехается нахально... Как я не догадался проверить свои подозрения? Видел же, что дело нечисто! Когда в Арденне было обычное торговое представительство, там на любое упоминание о деньгах советники бросались, как блохи на собаку, и начинали торговаться. А новым посланникам деньги... как бы это помягче сказать... по уху. Не знают, где их купить и сколько стоят!
Илан оглянулся — не висит ли Мышь, любительница подслушать и подсмотреть чужие тайны, на замочной скважине, не наблюдает ли, с кого не надо брать пример. Предложил киру Хагиннору свой стул, но тот отмахнулся, сел на край стола спиной ко всем, скрестил на груди руки и задумался.
— Зачем он здесь? — поинтересовался государь.
— Затем, — поднял голову кир Хагиннор. — Затем же, зачем у нас украли людей. Я вам больше скажу, он здесь уже порядочно. Не меньше полугода. То есть... все это достаточно давно планировалось. За вами следят. За нами следят. Как бы ни дрались между собой, а нас из поля зрения выпускать, видишь ли, опасно. Мы стали много уметь и многого хотеть. — Кир Хагиннор повернулся к Илану: — Кто его ранил, они знают?
— Не знают, — покачал головой Илан. — В старшем я не уверен, а младший не знает точно. Во время операции стащил у меня за спиной метательный нож, который был воткнут в старшего. Хотел найти на нем какие-то следы, но оказалось, мы их смыли при обработке.
— Еще и подозревает кого-то из своих, — кивнул государь. — Докатились, бублики.
— Почему своих? — спросил Илан.
— Залетного разбойника из города по отпечаткам не определишь, след не с чем сравнивать.
Илан не вполне понял объяснение, но уточнять не стал. Своих, так своих. Спросил:
— Кто такой посланник Мараар?
— Посланник, кто же еще, — ответил кир Хагиннор. — Шутка такая, наверное — направить его в Арденну в должности посланника. Он — Небесный Посланник хофрского развеса. Высший ранг посвящения, знать из знати, избранный из избранных и тому подобная дребедень. По отсутствию зрения и речи можно оценить степень угрозы для общества, если заговорит. Матерый, настоящий, знает всё, умеет всё. Вы, доктор, носите ритуальную косу единобожца просто так или слыхали-читали что-нибудь про братство Хранителей? Только учтите, наши береговые Хранители — площадный балаганчик с детскими куклами по сравнению с Хофрскими. Наши и языкастые, сволочи, и деньги любят больше, чем я. Ряженые, что с них взять. Даже не подозревают, в чьи игры играют и что с ними за их маленькие тайны сделали бы на Хофре.
— Косу ношу по семейной традиции, — пожал плечами Илан. — Про Хранителей слышал краем уха. У меня другие интересы.
— Вот и правильно. Незачем во все это лезть. Меньше знаешь — крепче спишь.
— Как же мне не лезть, если я его лечу?
Кир Хагиннор вздохнул.
— Одно радует, — сказал он. — Второй из них желторотик. Только начал учиться и совсем еще сопля зеленая. Не было времени подготовиться по-настоящему, даже рот закрытым держать не научился. Ну, ничего, пусть поговорит, пока и ему язык не вырезали.
Илан встал, вдоль стены подошел к двери в лабораторию и распахнул ее. Мышь отскочила.
— Чай готов? — спросил ее Илан. — Ставь на стол, чего глазеешь? Вот подарю тебя тете Мире в префектуру, она давно себе оторву просит. И заставят тебя там протоколы допросов по двадцать раз за день переписывать. Довисишься на хвосте.
— Я же не умею, — спрятала ладошки под фартук уличенная Мышь.
— Там и научат, раз здесь не получается.
Мышь решила, что над ней смеются, разговор несерьезен, хихикнула, отбежала в сторону и зазвенела лабораторными чашками под чай.
— Вы не обрадовали нас, доктор, — мрачно сказал Илану кир Хагиннор.
— Может быть, мне к нему подойти? — предложил государь отцу.
— Какой в том смысл? — кир Хагиннор взял в руки отставленную трость. — Они же в Арденну его хрен пойми зачем прислали, а не в Столицу с императором разговаривать. Мы пойдем, пожалуй. Пейте чай без нас, доктор. Поздно уже.
Илан с вежливым поклоном шагнул к ночным гостям, но кир Хагиннор остановил его ладонью:
— Не надо провожать. Я два раза заблудился и теперь знаю, где у вас выход, и как его найти. Мы тут без церемоний. — Он кивнул государю: — Пошли.
Илан постоял немного в кабинете, пока Мышь протирала лабораторный стол, выставляла сахарницу и наполняла чашки. Когда все звуки в коридоре затихли, прошел в лабораторию, сел спиной к теплой печке. Поманил к столу забившегося в угол Неподарка.
— А он кто? — спросила Мышь.
— Про кого сейчас спрашиваешь? — уточнил Илан.
— Господин, который рисует.
Илан подумал, как объяснить.
— Ты знаешь, где находится имперская столица, Мышонок?
Мышь отрицательно мотнула головой.
— А архипелаг Ходжер?
Тот же ответ.
— А... Ну, ладно. Просто считай, что он волшебник. Обыкновенный волшебник.
— Волшебников не бывает, — возразил тихо проскользнувший за стол Неподарок, потянулся к сахарнице и тут же получил по пальцам от Мыши.
— Эй! Липка спопнется! — строго объявила она. — Ты уже три раза прикладывался, совесть имей!
— Не жадничай, Мышь, — остановил ее Илан. — Почему не бывает? Бывает. Если бороться до конца, и волшебство работает, и чудеса случаются. Я, например, тоже волшебник. Но он сильнее, чем я.
— Ну... если только так, — согласился Неподарок, взглянул на Мышь и быстро взял сахар.
* * *
В какой-то момент Илан понял, что перестал измерять свою жизнь ходжерскими образцами. Вернулся ли в Арденну? По крайней мере, перестал постоянно из нее выпадать в какие-то другие несостоявшиеся возможности и невозвратные воспоминания. Но в Арденне он, или в академической клинике острова Джел, или в полевом госпитале на острове Гекарич в горах, разницы особой нет и не появится. Другая, совсем другая жизнь, где спят по ночам, пьют из чистой чашки, едят со своей тарелки, жизнь, иногда свободная настолько, что по вечерам в ней бывают даже танцы, навсегда за стенами больницы. И, в то же время, госпиталь — это некое мистическое пространство, где каждая встреча, каждое событие, каждое слово несет внутреннюю нагрузку. Все это зачем-то. Для кого-то. Почему-то. Не просто так. Да, потом у многих от этих встреч и событий остаются рубцы, иногда невидимые, иногда большие, болезненные и безобразные, но люди живы и жизнь продолжается.
Ночь. В коридоре заправляют лампы, звучит голос фельдшера из приемного: 'Дежурный врач, на операцию!' Опять порт, опять ножевое. На этот раз попроще, всего лишь плечо, раненый добрел сам. Раур ушел на зов, Илан вместо него сел дежурить в палату к послеоперационным. Поближе к подоконнику — для хофрского доктора нужно написать протокол релапаротомии. Хофрский доктор остался где-то поблизости. Может, даже у Рыжего. Такая важная персона, знать из знати, ах, рядом не дыши. А все равно Рыжий. Илан достал из-за пазухи самопишущее стило, с ним было проще. Незаслуженно его забыл. Думал, будет напоминать о Ходжере, об упущенных возможностях. Думал, помешает жить в Арденне простой арданской жизнью. Почему так думал, сейчас не мог себе объяснить. Просто не хотел брать в руки ничего ходжерского. Как будто это что-нибудь изменит, уменьшит количество работы, снимет с кого-то груз болезней и страданий или увеличит число ночных страж, в которые можно выспаться... С ходжерским стилом почерк становился мельче, бумаги заполнялись быстрее. Краем глаза следил за больными, особенно за своим последним. На операции все было непросто, и дальше будет не легче. Очень хочется надеяться, что не опоздали с повторным вмешательством.
Бахнула дверь в палате справа наискосок. Доктора шумят. Голос Гагала:
— Да вы себя-то счастливым сделать не можете, а все туда же!
И неполный ответ доктора Ифара, начало которого он произнес тихо, а окончание Илан все же расслышал сквозь плотно закрытую дверь:
— ...в вашу богадельню!
Богадельня-На-Холме. Вот она благодарность за спасение руки. Врачу рука нужна, даже левая. Ночью, конечно, повышать тон совсем ни к чему, но, кажется, режим молчания с папенькой нарушен. Заодно и причина молчания выявлена: чрезмерная родительская забота о счастье детей. Так, как счастье понимает родитель. Не прокатило что-то у доктора Ифара. Не сложилось. Доктор Гагал всё ещё хочет быть счастлив по-своему и не отступает ни на шаг. Может быть, зря.
Илан поставил последнюю точку в протоколе, осталось только приложить печать. Печать в кабинете. Тащиться снова наверх — еще четверть стражи назад закончились ноги. Сидеть и взвешивать внутри себя разные чувства — немного отчаяния, когда делаешь, что можешь и что положено по протоколу, и человек полностью от тебя зависит, но ты не знаешь, получится ли, выживет ли, и немного уверенности, что не будешь опускать руки, пока не испробуешь все доступные средства, ведь иногда у тебя получается, и немного смирения, потому что менять судьбу удается, но иногда и судьба меняет тебя, и немного собственных не самых лучших воспоминаний, когда лежишь вот так, почти парализованный, ничего не можешь, почти не дышишь, а над тобой те, кто ввел тебе очень неподходящее лично для тебя лекарство, стоят и рассуждают, что вот, сейчас будет отек мозга, и это всё, и умрет, и что теперь делать, и испоганено дежурство, и кто будет отвечать, а ты держишься только на желании жить и немного на том, что кто-то из них же догадался вколоть тебе адреналин, — нет, взвешивать совсем не хочется, но ты сидишь и взвешиваешь. Потому что ноги закончились, а единственный способ спастись от мыслей — куда-нибудь бежать. Ты слишком много в это время чувствуешь и слишком много думаешь, лучше бы работать руками, и вообще лучше быть более тупым, простым и сильным, чем получается у тебя... Поход за печатью можно отложить на завтра. Вставать и идти все равно придется. Дренажи, пульс, температура у послеоперационных, урезонить докторов, проверить, как там Рыжий под присмотром Кайи, зайти в дезинфекцию, куда Неподарок понес именные гравированные скальпели замачивать в тройном растворе, и не вернулся, отыскать хофрского доктора...
Доктор Раур справился с раненым плечом быстро. Вкатился назад в палату со своей обычной улыбкой, словно все ему нипочем.
— Вам не тяжело? — спросил его Илан. — Я могу остаться до утра и подстраховать в операционной.
— Мне? — переспросил Раур. — Что вы! Мне в радость, я соскучился по настоящей работе!
— Ну, ладно, если так, — ответ этот вызвал у Илана отрадное чувство, он даже готов был забыть недоверие из-за бесплановой плановой. Хотя бы кто-то ни с кем и ни о чем важном не спорит, не противится и рад возможности работать. — Если привезут сложный случай, я не уйду, буду на этаже. Просто ищите, где заснул.
Вышел в коридор. В докторской палате тишина. Возле Эшты горит масляная лампа. Доктор Ифар спит или делает вид, что спит, отвернувшись к окну, самому Эште Гагал после того, как разбудили, зачем-то ввёл успокоительное. Надо спросить, зачем, неужели повел себя буйно? После лишней дозы пьяного гриба бывает, но... странно. В коридоре, чуть дальше, на обычной для Намура лавке перед операционным блоком, сидит парочка — советник Намур и доктор Актар. Обнялись, один, похоже, опять рыдает, зато второй наконец-то перестал пугаться собственной жалости и сочувствия и не бежит искать спасения у доктора в душещипательные моменты. Про жену доктора Актара Илан уже и вспоминать перестал. Намур, так Намур. Главное, не бросает его, есть свободное время — сразу здесь. Илана заметили, пришлось подойти, тронуть доктора Актара за плечо.
— Что случилось? — спросил Илан.
Актар вытер локтем лицо и горячо схватил Илана за руки.
— Это я виноват, простите меня, доктор! — объявил он.
Илан, у которого внутреннее 'я' уже стонало и само точило слезу от этих бесконечных поисков, над чем бы поплакать, подумал, речь о семейной склоке в докторской палате. Вдруг Актар нечаянно стравил отца и сына, много ли тем надо, чтобы они снова зацепились за старые обиды. Оказалось, доктор Актар винит себя в том, что замучил Илана и у того теперь что-то болит.
— Пойдемте спать, — вздохнул Илан и взял Актара под локоть. — Выспимся, и завтра утром у всех все пройдет.
— Не могу, — отвечал Актар. — Там у доктора Ифара, доктора Гагала и доктора Эшты очень нехорошо сложился разговор.
— Там все спят, — сказал Илан.
Доктор Актар позволил себе усомниться. Что происходит в докторской палате, Илана не особенно интересовало посередине ночи, но с ним поделились. Доктор Ифар не просто так сидел возле Эшты, Эшта тоже был ему сыном, старше Гагала на два года. Доктор Ифар не подозревал, что Гагал об этом знает. Доктор Ифар даже не думал, что Эшта и Гагал поддерживают родственные и профессиональные отношения. Но выяснилась какая-то некрасивая история, что будто бы Эшта послал к Гагалу платного пациента, а Гагал Эшту предал — оболгал и профессионально уничтожил. А доктор Гагал сказал, что никогда ничего подобного себе не позволял, никому не говорил, хотя не один раз стоило бы — доктор Эшта выпивал, бывало, ходил по вызовам пьяный, делал что попало, с каждым разом все хуже, и мать его спилась, и Гагал устал прикрывать его зад в случаях, когда доктора Эшту второй раз в одно и то же место не зовут, и исправлять его ошибки. Тут вмешался доктор Ифар, попросил не трогать память покойной возлюбленной, и все окончательно переругались, а Эшта кричал, чтобы этот убийца Гагал его больше не трогал. Успокаивать Эшту позвали фельдшера с поста, потому что тому снова стало плохо. И как вы думаете, доктор Илан, можно ли теперь туда идти?
