Могильщик. Не люди

— У меня есть два предложения, — сумрачно проговорил могильщик. — Первое: мы убираемся отсюда к чёртовой матери. Защита явно идёт по всему периметру башни, причём, там, где кончается открытая площадка, хрен проссышь, куда понатыканы булавки. Снять заклинание я не могу. Если попробую, от меня ничего кроме перчаток не останется. Второй вариант. — Велион помолчал. — Помнишь, что я говорил тебе, когда мы только вошли на могильник?

— Что мне ни в коем случае нельзя колдовать, — ответил Хасл, уже понимая, в чём заключается второй вариант.

Могильщик громко щёлкнул пальцами.

— Именно. Заклинание так напиталось энергией, что стало нестабильным — иначе та грёбаная молния не попыталась бы превратить меня в горстку пепла. Если чем-нибудь по нему засадить... да посильнее... Ну, мы как минимум сдохнем посреди охренительной волшебной грозы, так ведь?

Глава восемнадцатая. Познать Истину

Чёрное дерево ответило Хаслу сразу. Если бы оно обладало эмоциями, охотник решил бы, будто оно даже обрадовалось, почувствовав в нём родственную душу. Да, в этом отравленном магией растении было что-то очень близкое молодому охотнику, куда более близкое, чем у побитой спорыньёй пшеницы, благодаря которой он выследил могильщика в ту проклятую ночь.

Человек и дерево слились в крепких дружеских объятиях и стали едины, хотя расстояние между ними превышало сотню футов. По жилам Хасла медленно и неторопливо потёк древесный сок, а дерево напиталось яростной и горячей человеческой кровью. Охотник закашлялся, но чёрная древесина в тот же миг забрала этот кашель, вычищая из человеческих лёгких мелкую чёрную сажу, осевшую в них несколько дней назад.

Мощный древесный корень изогнулся дугой и вырвался из-под земли, выламывая расшатавшиеся за годы булыжники мостовой. За ним последовал второй, третий... Самый длинный отросток пробрался в пустой оконный проём и, зацепившись за что-то в доме, подтянул к дому всё дерево.

Хасл улыбнулся дереву, и его губы, покрытые корой, растянулись, скрипя и осыпаясь мелкой пылью. В ответ дерево рассмеялось, шелестя мелкой и узкой листвой. Или это смеялся сам охотник, и листва лишь вторила ему.

Медленно — куда торопиться растению, способному прожить на этой земле сотню лет? — но неумолимо чёрное дерево подползало к границе площади. Руки и ноги Хасла при этом деревенели всё сильнее, а избранное им растение становилось жутковатой смесью деревянных волокон и чёрной отравленной плоти.

Наконец, они вдвоём остановились на границе площади. Хасл хотел извиниться, но дерево не обладало эмоциями. Кора лопнула, исторгая из себя поток чёрной сажи и мутно-красного сока, и этот поток обрушился на сеть булавок. В тот же момент охотника скрутил жестокий приступ боли в животе, и он рухнул на колени, чувствуя, как мутится его рассудок. По упавшему на площадь дереву прошло несколько искр, а от листвы начали подниматься клубы чёрного маслянистого дыма.

Но практически сразу непреодолимая сила выдернула Хасла из того полубессознательного состояния, в котором он сейчас чувствовал себя наиболее комфортно. Велион дёргал его за куртку, что-то говоря и указывая куда-то в сторону плотной храмовой застройки, находящейся в половине квартала от них. Вид у могильщика был обеспокоенный.

Сначала как будто бы ничего особенного не произошло, только сухой треск, раньше практически не слышимый, стал оглушающе громким. Потом разом сверкнули несколько булавок, да так, что яркими всполохами осветило всю улицу, по которой со всех ног драпали прочь от площади охотник и могильщик.

— Сюда! — рявкнул Велион и, схватив Хасла за плечо, уволок его за храм с мощными гранитными стенами. Впрочем, верхушку храма семьдесят лет назад постигла та же участь, что и верхние этажи Башни — её как будто срезало циклопическим ножом.

В небо неестественно медленно поднялась огромная невероятно разветвлённая фиолетовая молния, едва не ослепившая Хасла. Грома они не услышали, но от ударной волны в воздух поднялись тучи пыли. Жалобно дребезжали уцелевшие витражи, и от звона сыплющегося на мостовую стекла Хаслу становилось не по себе. Ему было жаль, что их приход погубил эту невероятную красоту.

К сожалению, пострадали не только витражи. Раздался треск, за которым последовал звук рушащихся стен. И всё это перекрывал набирающий силу вой ветра.

Треск стихал. Вернее, уходил за границу слышимости, напряжение от него никуда не делось. У охотника вновь сдавило грудь, однако в этот раз это затронуло и могильщика — он раскрывал рот как рыба и пучил глаза.

Раздался грохот. По улице пронеслось несколько вихрей, несущих с собой пыль, осколки костей, тлеющую деревянную щепу и прочий мусор. Охотник с удивлением смотрел на странные завихрения, напоминающие воронки в воде. Они словно прогуливались в небольшом отдалении от их укрытия.

Стекло уже не звенело. Хотя, может, Хасл просто оглох. Чудовищный грохот слился с воем ветра, а потом пропал, сменившись комариным писком, ввинчивающимся в уши и глубже, глубже, глубже...

Последовала ещё одна вспышка, и мир рухнул. Солнце заслонили тучи пыли. Ветер ворвался в проулок, где прятались Велион и Хасл, смял людей, как тряпичных кукол, и протащил по дороге. Охотник ударился боком о торчащий из земли постамент, лишившийся статуи, и замер, а над его головой пролетел огромный кусок стены.

Земля содрогнулась. Крыша одного из ближайших зданий съехала, но клубы пыли даже не успели подняться, их содрало ветром. Хасл закрыл глаза, чтобы ничего этого не видеть. Да и держать их открытыми становилось всё сложней, столько в них набилось пыли. Пыль скрипела на зубах, набилась в одежду... Но охотнику было совсем не до этого, он цеплялся за каменную глыбу, и молил всех богов о жизни.

Второй толчок оказался куда слабее первого, третий охотник и вовсе почти не почувствовал. Ветер перестал срывать с него кожу, хотя всё ещё продолжал дуть. Хасл рискнул открыть глаза, но почти сразу закрыл: на улице, по которой они с могильщиком только что бежали, сейчас бушевали проклятья Древних. С трудом охотник заставил себя взглянуть на происходящее кругом ещё раз. Кусок железного шпиля растёкся кроваво-алой лужей в паре десятков футов от того места, куда ветер приволок могильщика, а на ней извивались несколько белоснежных змей, осыпая округу яркими искрами. Между двумя ближайшими постаментами повисла багровая пелена, внутри которой бушевали молнии. По улице пронеслось чёрное нечто, врезавшееся в стену и рассыпавшееся горой мёртвых иссохших пауков. Но это буйство быстро успокаивалось. Тучи пыли медленно оседали на мостовую, а самого Хасла присыпало толстым слоем щебёнки.

Запах гари, донёсшийся до охотника, буквально вгрызся в его нос, правда, того глубинного кашля вызвать дым уже не мог. Наверняка, где-то недалеко загорелись чёрные деревья. Да ещё эта чёртова пыльная завеса... Хасл закашлялся, пытаясь схаркнуть пыль, и сам не услышал своего кашля. Вообще ничего, кроме комариного писка, сводящего его с ума. Охотник сжался в комок и зашёлся в беззвучном рыдании, силясь понять, жив он или всё-таки умер.

Кто-то ухватил его за руку и резко дёрнул. Могильщик, кто же ещё. Его лицо пепельного цвета пересекали четыре чёрные полоски — две на губах и подбородке и две сходили от ушей по щекам. Но сабля, рюкзак и даже потрепавшаяся шляпа были на своих местах.

— Кровь, — сказал Хасл, — у тебя из ушей течёт кровь.

Велион не слышал его. Сам охотник, впрочем, тоже.

Могильщик скинул рюкзак и сгорбился над ним на какое-то время. Оттуда он извлёк на свет — или, вернее, в толщу пыли — моток тряпок, затем снял с пояса фляжку с водой. Через пару секунд в лицо охотника шлёпнулась мокрая тряпка, второй Велион прикрыл себе рот и нос. Ничего не говоря, он потащил охотника за собой.

Они пробирались по развороченной дороге через тучи пыли. Хасл не мог рассмотреть перед собой ничего, что находилось дальше его вытянутой руки, но Велион продолжал волочь его за руку с такой скоростью, будто от этого зависела их жизнь.

Хотя, так оно наверняка и есть.

Идеально подогнанные друг к другу каменные плиты площади превратились в горячий песок, в который по щиколотку проваливались ноги. Уже через несколько десятков шагов песок жёг практически нестерпимо. Но могильщика это остановить не могло. Кажется, его вообще ничто не могло остановить в эту минуту. Он обернулся только раз, и его полубезумный взгляд говорил сам за себя.

Ворота разнесло в щепки, которые тлели, нестерпимо чадя. Могильщик как таран пронёсся сквозь это препятствие. Хаслу казалось, что вот-вот начнут дымить уже его сапоги. В этот же момент он неожиданно ступил на твёрдое. Полоса каменной крошки закончилась. Ближе к Башне плиты сильно потрескались, однако смогли выдержать удар.

Велион едва не вляпался в раскалённый комок серебра, по поверхности которого прыгали искры и извивались змеи. Хаслу показалось, будто змеи, танцуют какой-то ритуальный танец и пожирают искры, как светлячков. В этот момент его скрутил жестокий спазм, и охотник упал на четвереньки. Рвота лилась даже из носа, из глаз хлестали слёзы. Это продолжалось вечность, и чёрная фигура могильщика висела над ним всё это время, будто угрожая.

— Быстрее, сукин сын! — неожиданно расслышал Хасл.

— Я стараюсь...

— Быстрее!

Охотник принялся с трудом подниматься. Велион грубо поставил его на ноги и насильно поволок за собой. Хасл старался переставлять ноги как можно быстрее, но выходило у него очень плохо. Почти никак. У него начала кружиться голова, в глазах темнело. Но, до хруста сцепив зубы, он продолжал идти хотя бы как-то.

Наконец, они миновали площадь и достигли стены. Могильщик сгорбился у одной створки, какое-то время шарил по ней руками и, убедившись, что здесь нет никаких ловушек, опять схватил охотника за локоть.

Во дворе было куда меньше пыли, сквозь неё даже проступил тёмный силуэт Башни, хотя внутренний двор имел радиус в добрые полторы сотни футов. Велион потащил Хасла дальше, но не прямо, а вправо. Через несколько десятков шагов они наткнулись на дровяник, практически заполненный сухими дровами. Они буквально ввалились в него и тяжело рухнули на землю.

— Вот здесь, — едва расслышал Хасл, — хочешь — кашляй, хочешь — блюй. А я отдохну.

Могильщик убрал с лица тряпку и закрыл глаза, будто потерял сознание. Но через секунду его правый глаз открылся и со злым весельем подмигнул охотнику.

Хасл уткнулся лицом во влажную землю и зашёлся кашлем, стараясь сплюнуть всю пыль, которой он наглотался.

Оставалось всего ничего — убить Урмеру и вернуться. Проще простого.

Охотник с трудом встал и, подавшись неожиданному порыву, припал к поленнице. Поленья впились в его лицо острыми углами, однако это принесло успокоение. Нос наполнился приятным запахом сухого дерева и смолы, и Хасл вдыхал, вдыхал, вдыхал его, чувствуя, как наполняются не только его лёгкие, но и всё тело, становясь каким-то эфемерно-воздушным.

Писк, давящий на уши пропал, молодой охотник услышал собственное дыхание и тяжёлое сопение могильщика. Хасл оторвал свою правую ладонь от поленницы и, наклонившись, вцепился в руку Велиона, изо всех сил стараясь передать ему ту лёгкость, которая наполняла его.

Но перед ним встала непреодолимая преграда, и волшба вернулась, вызвав короткий приступ боли. Тогда Хасл сдёрнул с руки своего спутника перчатку и повторил попытку. На этот раз она оказалась успешной — могильщик дёрнулся и вскрикнул.

— Жжёт, мать твою, — рыкнул он, резко садясь, и тут же ухмыльнулся. — Я слышу! Ля-ля-ля. А-а-а! Ты меня слышишь, Хасл?

— Слышу.

— Отлично. Что будем делать дальше?

Этот вопрос озадачил охотника. Вообще-то он предполагал, что какой-то план есть у Велиона.

— Я раньше никогда не убивал магов, — сказал Хасл вслух. — Я думал, у тебя есть план.

— Думаешь, я когда-то убивал магов?

— Но...

Могильщик, натягивающий перчатку на руку, выругался.

— Слушай, парень, не думай, будто кто-то каждый раз будет приходить и решать все проблемы за тебя. Если бы не было меня, кому пришлось бы убивать Сильгию? Как бы ты брал хутор, если бы не пастухи? Когда я уйду, тебе придётся решать все проблемы самостоятельно! А тебе ещё управлять целым грёбаным посёлком.

— То есть, у тебя плана тоже нет? — буркнул Хасл.

— Нет. Придётся действовать по обстоятельствам.

Они выбрались из дровяника. Пыль ещё не осела, и можно было не опасаться о том, что Урмеру увидит их из Башни. Впрочем, наверняка он сейчас в том же состоянии, в котором Хасл и Велион находились минуту назад.

— Осмотримся, — тихо сказал могильщик.

Они прошли через двор, огибая башню. Двор практически полностью заполняли уродливые постройки, в которых хранились инструменты и припасы. Всё это явно делал не Урмеру, и явно не он пользовался всеми этими тяпками, вилами и топорами.

Если вспомнить о Деде... Хасла посетила безумная надежда. Он ухватился за неё, хотя с такими вещами всегда нужно быть аккуратней. Три года назад он, будучи ещё совсем сопляком, надеялся на то, что Друг не заберёт с собой отца. Его чаянья не оправдались.

Но сейчас... разве не может он спасти отца?

Да, Варл бунтовал против Урмеру... но... старик-то остался жить. Ублюдочный маг не убил его сразу, а значит... шанс есть.

Заднюю часть стены специально снесли, а двор расширили, чтобы превратить в огород. У края грядок валялись два чучела...

Сердце Хасла будто резануло ножом. Это не чучела, а два изорванных трупа, изуродованных настолько, что и не определить мужчины перед ним или женщины.

— Нет, — прошептал охотник.

Он пошёл дальше, наплевав на требование могильщика остановиться. Ещё труп, женский. Это же... Хасл приблизился к Ашении, матери Хории, ушедшей с Урмеру три Йоля назад.

Хасл тихо вздохнул и стиснул зубы, стараясь сдержать крик ужаса.

Её протащило по неровной земле, изломав, как тряпичную куклу, но не это поразило охотника. Ещё при жизни у женщины отняли обе ноги по колено и сняли правую часть лица, как раз ту, куда Урмеру наносил ритуальные узоры. И дальше, насколько хватало обзора, можно было увидеть искалеченные тела.

Кулаки охотника сжимались и разжимались, он тяжело дышал. Теперь ясно, кто превратил старого Хасла в Сухорукого. Но... он должен найти отца. С трудом преодолевая страх, боль и отвращение, охотник двинулся дальше.

Позади тихо и зло выругался могильщик.

"Да, Велион, вот к чему нас готовили всё это время. Посмотри, что ждало каждого из нас, узри Познающих Истину".

Это хуторянка. Судя по скрюченному телу, у неё не хватало рёбер. Трёхпалая ладонь тянется к лицу, на котором навек застыла гримаса боли. А вот Крувле, которого все называли Кулак. При жизни он не мог сжать кулаки минимум несколько лет, ведь у него просто не осталось ладоней. Да и ямы на скрюченных руках говорят о вырезанных мышцах.

— Хасл, — послышался позади обеспокоенный голос могильщика, — тебе не нужно на это смотреть.

— Я должен найти отца, — процедил охотник сквозь зубы.

А вот эти раны на теле одного из смутно знакомых пастухов свежие, хотя нанесены уже после смерти. Рука оторвана, кусок щеки выдран, причём, кусали мёртвую плоть человеческими зубами.