Фантазм

Разумеется, существовал ряд лицемерных условий, необходимых для исполнения, дабы исключить сомнения невежд в гуманной цели всего процесса. Как то, например, получение разрешения епископа на пытку — как будто был когда-нибудь епископ, отказывавший инквизиторам! Показания, если они не бывали подтверждены через сутки "добровольно", не учитывались, а пытка могла быть применена лишь единожды...

Удивлены? Все просто: если обвиняемый упорствовал, предыдущий допрос объявлялся прерванным, и все продолжалось столько, сколько нужно следователю, без лишней возни с новыми разрешениями.

А это значило, что если Айсен не оговорит себя, своего возлюбленного и приемного отца, то каждый его допрос отныне будет сопровождаться применением подобных "средств убеждения".

И средства эти были весьма и весьма разнообразны. Конечно, напомним, что пытка не должна была ставить под угрозу жизнь грешника, должна была быть умеренной, однако последнее понятие в действительности означало, что обвиняемого правомочно пытать до тех пор, пока не будут получены необходимые показания. И только после этого пытка становилась неоправданной жестокостью, ибо истязание бренного тела во имя спасения души — суть акт милосердия по отношению к заблудшей овце из Божьего стада. Страшно...

Жутко, и воздух отказывался проникать в легкие, а кровь замирала ледяным крошевом. Фейран не мог уже даже молиться, даже о спасении любимого... Кому? Чудовищу, обрекшему самое чистое и светлое существо, какое только может быть, на эти мучения?! Явись к нему сейчас Сатана в самом деле, мужчина без колебаний подписал бы какой угодно договор, лишь бы его солнечный мальчик был вырван из застенков, и считал бы, что сам вполне дешево отделался. Если бы это могло хоть чем-то облегчить положение Айсена, Фейран не раздумывая сдался бы инквизиторам... Он — взрослый сильный мужчина, и мысль, что он ничем не в силах помочь, в то время когда где-то терзают его любимого, была не сравнима для него с самой ужасной пыткой!

Естественно, Филипп и Кантор вовсю готовили побег, прекрасно понимая, что каждый новый день означает для юноши, и стараясь при этом по возможности не трогать Фейрана, как если бы всерьез опасались за его рассудок. Да его помощь пока была не нужна, это мужчина понимал и сам: его работа начнется тогда, когда Айсен окажется на свободе и понадобится его искусство, чтобы стереть если не память о пережитом, то хотя бы последствия испытаний с юного тела... Но бессильное ожидание словно вытягивало все жилы, скребло по нервам тупой ржавой пилой, впивалось в сердце сотней иголочек.

Учитывая самый тяжелый вариант, Фейран сам подготовил для Айсена каюту со всем, что могло бы понадобиться на неприметной барже, которая должна была доставить их к морю. Он сомневался, что юноша согласится вернуться с ним в Фесс даже под давлением таких обстоятельств, как инквизиционное преследование, однако сейчас для Айсена это было самым безопасным местом, и Фейран не стал спорить с предложением Филиппа. Прятаться в Тулузе было слишком рискованно, а дорогу к любому иному убежищу верхом или в повозке ослабленный юноша скорее всего не потянул бы... В общем, все давно было готово, оставалась лишь самая "малость" — найти способ вывести Айсена из тюрьмы.

Не ждать же до последнего, когда его поведут на костер, чтобы попытаться отбить внезапным наскоком! Увы, загвоздка состояла в том, что те, кто располагал возможностью помочь похитить узника, в лучшем случае отказались бы, а то и вовсе выдали бы весь план и спасителей, а те, кто был согласен за мзду сотворить и не такое — ничего не могли сделать. Тупик...

А в этот момент юношу, быть может, снова вздергивают на дыбу, выворачивая суставы. Есть еще "кобыла", чье острое ребро впивается в промежность или "бдение", когда измотанный человек уже не в состоянии удерживать нужное положение и треугольный кол постепенно разрывает анус под весом опускающегося на него тела — в самый раз для обвиненного в содомии. Пытка водой, банальные угли и бич — не стоят упоминания... Фейрану не нужно было спать, чтобы видеть кошмары!

Вопрос Кантора, прервавший воцарившее унылое молчание после очередного обсуждения, он понял не сразу.

— Послушай, хотел спросить, — медленно, как будто сомневаясь, начал трубадур, — балаганные писаки обожают вставлять такой прием в истории о влюбленных...

Общая тревога за прошедшее время сблизила четверых мужчин, и даже музыкант сменил гнев на милость, глядя на то, что творилось с любимым Айсена.

— Героиня, реже герой, выпивают снадобье, которое погружает в глубокий сон. Так что человека легко принять за мертвого. Давно хотел спросить, это заезженная выдумка или что-то подобное и вправду есть?

— В принципе есть... — не сразу отозвался Фейран.

Создавалось впечатление, что он не здесь и не сейчас. Как всегда.

— Некоторые токсины либо наркотик...

— А ты сможешь его составить? — Филипп первым уловил, к чему клонил Кантор.

Фейран пожал плечами.

— Что для этого нужно?

— Десяток кобр, свежие морские ежи, парочка скорпионов, сварить при черных свечах и три раза плюнуть через левое плечо, — отрезал врач, тоже догадавшись о смысле вопроса.

— А если серьезно?

— Да ничего особенного! Наперстянка, шлемник, черемуха, чистотел... Опиум у меня есть.

Кер и трубадур переглянулись.

— Нет! — резко бросил Фейран вскакивая.

— Чтобы выкрасть тело из покойницкой, достаточно бутылки какого-нибудь поила для сторожа, — настаивал Кантор, загибая пальцы и перечисляя преимущества. — Можно вообще подменить на похожий труп. Мертвеца искать не будут. И метр Филипп останется вне подозрений.

— Нет!! — Фейран нервно барабанил пальцами по окну.

— Почему?!

— Потому что я не уверен, что Айсен проснется от этого сна! — мужчина стремительно развернулся и заметался по комнате, — Это в ваших пьесках все просто!! Даже если мне удастся соблюсти пропорции — это яд! Правильная дозировка, время, чтобы дать нейтрализующее его противоядие... Слишком много риска! Не говоря уж о том, что Айсен ослаблен и может не выдержать самой малой дозы!

— Значит, ты постараешься сделать все правильно! — веско подвел итог Филипп, следивший за братом потемневшими глазами. — Рассчитать дозу и составить противоядие. Время — уже наша забота.

— Нет...

Филипп поднялся и перехватив Фейрана резко его тряхнул:

— Ты же сам слышал только что! Вывести Айсена — способа НЕТ! Его остановят минимум десяток раз! Ему последовательно придется миновать тридцать человек стражи! Вот ЭТО риск!

— Тем более что Айсен не сможет идти...

Как ни тихо вырвались у Клемана эти слова, Фейран немедленно обернулся. Ясно, что Луи не собирался при нем ничего говорить, но теперь уже не мог промолчать и уйти от безмолвного, но от того не менее настойчивого, вопроса.

— Тиски.

Фейран обессилено поник, оперевшись вздрагивающими руками о стол.

— Сколько? — глухо проговорил он, не поднимая головы.

— Что? — не понял Клеман.

— Поворотов винта.

— Не знаю...

— Узнай!

Мужчина выпрямился и жутко усмехнулся, заметив, что все трое смотрят на него с долей жалости: как будто уже не сомневались, что он повредился в уме от горя.

— 9-10 оборотов дробят кости в крошево, — объяснил врач — Если было не больше пяти, и мы вытащим Айсена до того, как начнется заражение и прочие осложнения — я наверняка смогу поставить его на ноги. Я оперировал ему пальцы, и Айсен даже играет... Я смогу.

Кантор кивнул, отдавая должное чужому мастерству.

— Видишь, — тяжело заметил брату Филипп, — необходимо торопиться! И все другие способы, кроме твоего средства, мы уже перепробовали...

— Хорошо... — после паузы прошептал Фейран и почти сполз по стене на скамью.

Прежде, чем уйти, Клеман задержался на пороге. Обернуться и взглянуть на мужчину не хватало решимости...

— Думаю, сильно искалечить его не успели, — тихо проговорил молодой человек, — Айсен действительно очень ослаб и быстро теряет сознание...

— Слава богу... — шепнул мужчина, сам в это мгновение похожий на покойника, который по какой-то странной причине задержался на этом свете.

Врачу не привыкать нести ответственность за чужую жизнь и принимать непростые решения, от которых эта жизнь напрямую зависит от рождения человека до самой смерти. Он войн, его враги — болезни и раны, а смерть — старая знакомая, закадычный недруг, повадки которого уже хорошо изучил, но с которым все равно то и дело приходится соревноваться, доказывая свое превосходство.

А каждый бой — последний, без возможности к отступлению.

Врач не может позволить себе принимать близко к сердцу страдания каждого пациента: даже сталь ломается, а что говорить о человеческой психике! Но врач, который уже не способен сопереживать, — перестает быть врачом...

Однако, врач — такой же человек, как и те, кого он лечит, он сам и его близкие не застрахованы от недугов, горестей и просто случайностей. И редко когда, даже самый искусный и самый опытный врачеватель способен сохранить самообладание, выдержку, необходимую рассудительность, если речь идет о ком-то дорогом ему. Хотя бы потому, что в силу своих знаний, в отличие от обывателя, в полной мере понимает характер угрозы, степень ее опасности, возможное развитие.

Конечно, когда под рукой есть все необходимое, а врач уверен в себе — наоборот, его умения становятся подмогой, а привязанность — дополнительным стимулом, поддержкой для обоих. Так, ребенок уверен, что родители справятся с любой бедой, а влюбленный спокоен от того, что между ним и болью стоит родной человек.

Но врач — не бог, он не всесилен. Он понимает это лучше кого-нибудь другого, и это понимание становится проклятием. Что если он не заметит что-нибудь, пропустит, ошибется? Что если проверяя и перепроверяя — упустит драгоценное время? Какой Ад может сравниться с этим?!

К тому времени, как Фейран смог определиться с концентрацией, сдохли все шесть собак, купленные в одной из деревушек. Пока разобрался с противоядием — еще трое щенков отправились в свой собачий рай... Изгнанный из своей лаборатории Жермен — вечно всклоченный субъект лет эдак без году тридцать, с воспаленными глазами и в заляпанном реактивами нелепом балахоне, — смотрел на своего вынужденного гостя с ужасом, но отказать Кантору был не в состоянии.

...Щенков оставалось трое. Выпускник Сорбонны Тристан ле Кер, он же признанное светило арабской медицины, Фейран аб эль Рахман, дал каждому разную концентрацию удачных вытяжек в разных пропорциях. Когда один все же сдох, пуская из пасти кровавую пену и судорожно дергая лапками, умудренный лекарь из Фесса был готов сам завыть одичавшей бездомной шавкой...

Двое выжили, их тут же отнял Жермен. Противоядие подействовало на обоих, только время реакции было разным. Оставалась сущая пустяковина: определить, что из этого и в какой дозе дать истощенному юноше!

С одной стороны элементарно — расчет исходя из массы тела. С другой стороны, собака — это собака.

А еще, она здорова. Сильный организм потомственного дворового пса против человека на грани возможных сил... У Фейрана впервые в жизни неудержимо дрожали руки, когда он передавал снадобья брату.

Последующие часы, уже на барже, готовясь к немедленному отплытию, чтобы не подвергать юношу даже возможности возвращения к опасности и максимально увеличить расстояние между ним и преследователями, — Фейран провел уткнувшись лбом в борт. В полной уверенности, что вот-вот явится Клеман и скажет...

Да мало ли чего! Что попытка освобождения раскрыта и все участвующие лица тоже в тюрьме... Что план не дал сбоев, но Айсен был мертв на самом деле... Что Фейран не ошибся, но противоядие не подействовало... Услышав шаги, мужчина выпрямился, как перед объявлением собственного приговора, немедленно подлежащего исполнению без права помилования.

Из предрассветной темноты возник Филипп, не узнаваемый в позаимствованном монашеском одеянии. Фейран рванулся, но последним усилием сдержал порыв и принял его ношу, помня о всех возможных травмах...

На прощание, зная, что возможно видят друг друга в последний раз, братья обменялись одним единственным взглядом, который вместил в себя все: примирение с прошлым, общее настоящее и — надежду на будущее.

Часть 12

* * *

Тело на его руках было мертвенно тяжелым и холодным.

— Ничего, любимый, я тебя согрею... Живым нужно тепло, а ты не умер, малыш! Ты не умер... — приговаривая, Фейран бережно опустил юношу на специально для этих целей установленный стол, покрытый чистой тканью, борясь с бежавшим по позвоночнику холодком дежавю, аккуратно избавил от серой дерюги, вероятно изображавшей саван...

Легкое ощущение неустойчивости под ногами говорило, что баржа уже в пути, но помешать это не могло. Инструменты были давно готовы и только ждали своего часа, по десятку огромных свечей в изголовье и изножии завершали картину. Взгляд матроса, заносившего по требованию лекаря воду, безусловно заслуживал внимания: но, сосредоточенный на другом, Фейран определил, что подумает об этом позже, когда станет ясно самое главное — потому что без Айсена уже ничего не будет иметь значение, и сам он проживет ровно столько, сколько потребуется, чтобы опустить любимого в могилу!

Разумеется, эти люди преданы Филиппу, иначе брат не выбрал бы в команду именно их, но ражий парень определенно решил, что имеет дело с черным колдуном, а тело на столе выглядело стопроцентно мертвым...

"Заострившиеся черты, запавшие виски и глаза. Изжелта-восковое лицо, синие губы. Пушистые ресницы кажутся приклеенными к почерневшим векам... Мускулы сведены и застыли, как будто при трупном окоченении...

Не думать!!"

Руки тряслись так, что не смог бы отрезать хлеба...

"Ни о чем не думать!!

И имя свое забудь! И его тоже!!!

Ты — просто врач. Все остальное — неважно!"

Но убеждения не помогали. Совсем...

...Распухшая, багрово-синюшная кисть:

"Все потом, любимый! Я обещаю, ты еще будешь играть на струнах!!"

...Запястье, на котором Фейран тщетно пытается нащупать пульс — сбито почти до кости. Он без колебаний дал бы юноше опиум, но что лучше: неизбежный болевой шок, когда лекарь займется ранами всерьез, или риск остановки сердца, которое и так неизвестно бьется ли, от наркотика...

— Дыши, солнышко мое, пожалуйста!! — умолял врач, приникнув к онемевшим губам и делясь собственным дыханием.

Филипп должен был дать противоядие сразу же еще в мертвецкой, но результата заметно не было. С трудом расслышанное наконец, сердце юноши бьется слабо и редко, — так, что его едва удается различить... Но все же еще бьется!

И Фейран решается влить ему еще несколько капель разведенного на спирту зелья: либо убьет, либо спасет. Ждать какого-нибудь чуда не имеет смысла, и врач переходит к насущному и самому очевидному...

Все было одновременно лучше и хуже! Лучше — суставы оказались лишь выбиты и вывихнуты, а сухожилия — не порванными. Огнем и клещами Айсена еще не пытали, единственный ожог — на ступне — остался от проверки в мертвецкой. Бич не применяли тоже, видимо оценив прежние следы на спине юноши, и рассудив, что чем-то подобным запугать его уже не смогут. Ноги... ноги Фейран пока еще обложил примочками, стараясь не зацикливаться на том, что видел... Он сможет!!!