Эльф на миг прижмурил свои сияющие глаза и отступил.
Будь по твоему,— произнёс он нехотя.
Пойдёмте со мной, дети Звёздного Древа,— протянула нам руки Ванимельде.— Я знала, что вы придёте.
Мы нашей нестройной бестолковой группой потопали за ней наверх по дорожке, поднимаясь к Древу. Риэль постоял мгновение, словно решаясь, и пошел следом.
Оттого, что в них наша кровь, нельзя так доверять,— пробурчал он.— Никогда еще смертные не приходили к нам просто так...
В нас кровь альвов? — не выдержал Аодан.— Ничего не путаете?
Когда-то наши народы жили в дружбе. И иногда заключались браки...— сказала Ванимельде.— Нескончаемый источник горя для нас, ибо ваша жизнь так коротка...
Мы все пялились по сторонам, завороженные красотой и печалью этого места. Сияющее Древо освещало весь холм, и в этом призрачном свете, в последних красках заката, мы видели последних сидов. Эти беседки были повсюду. И в них спали эльфы, одиноко и так печально.
А потом я заметила, что у них открыты глаза.
Я думала, они спят...— прошептала я.
Они грезят,— ответила Ванимельде.— Мы последние, нас осталось меньше тридцати. И только Риэль охраняет покой, а я... я так не могу. Я слишком человек для этого.
А если и к вам придут фоморы?— спросила Яра.
Мы будем сражаться!— воскликнул Риэль.
Во сне?— растерянно спросил Алард.
Риэль посмотрел на него с нескрываемым презрением. Попривыкнув к его экзотичной внешности, он уже казался сказочно-красивым, с этими своими огромными глазами.
Они бродят по дорогам памяти, но проснутся, почувствовав опасность,— ответила Ванимельде. Блин, кто ж этому Риэлю так в борщ нагадил, что он так людей не любит, прямо бесится... А Ванимельде ничего так, нормальная.
Мы подошли к сияющему Древу, и Ванимельде прикоснулась к его стволу. Тонкая рука засветилась изнутри, вобрав в себя его свет.
Посмотрите на Древо,— произнесла она.— Когда-то вся эта долина была покрыта такими... Но мы уходили... И они умирали одно за другим. Их тени до сих пор шепчут среди древнего леса, выросшего на их месте. Они всё еще отзываются на наши голоса, они помнят наши прикосновения...
Я проследила за медленным падением одного листочка. И ахнула, увидев, что серебристый листок точь-в-точь похож на те, что мы носим на груди. Я аж не выдержала, вытащила цепочку из-под одежды и пригляделась, нет, никакой ошибки, точно такой же, только серебряный, а эти были живыми.
Ребята заморгали и повытаскивали свои. И мы увидели, как наши талисманчики слабо засветились каждый своим цветом. У Лианель — зеленым, у Киарана — красным, У Даника — синим, у Илы — сиреневым, у Яры — бледно-голубым, у Бренна — золотистым, будто маленькое солнышко. А у меня чистым серебром.
Так вот кто они такие!— услышала я удивленный возглас Риэля.— Хранители! Их потомки!
Да, князь,— кивнула Ванимельде.— Она передала мне, что они придут.
А почему... Проклятый пепел, почему она мне ничего не сказала?! Почему ко мне не пришла?!— голос у него был странный, словно наполненный какой-то болью.
Не хотела тебя мучить,— посмотрела на него Ванимельде.
Оп-па... Они явно говорят о ком-то из наших бабушек. В кого-то из них был, видимо, влюблен этот Риэль. Точно-точно, по глазам вижу. Я быстро перебрала варианты, да что там, самая красивая из них Лемира, кто ж еще! Это получается... ой, сколько же ему лет тогда?! А сколько лет этой Ванимельде? Она выглядит лет на двадцать, не больше. Я уставилась на нее и решила, что она намного младше, у нее нет во взгляде этой бездонной пустоты, как у Риэля.
Ванимельде, а сколько тебе лет?— отважилась вякнуть я.
Та едва заметно усмехнулась.
Люди всё так же нетерпеливы. Любимый вопрос, который они задают... Мой муж так же спросил, едва узнал что я сида...
Я заметила, что у нее такие же зубы, как у Атрейона. Почти такие же, у того более острые.
Я еще совсем юна по нашим меркам, мне едва исполнилось тринадцать десятков лет,— ответила она.
Ничего себе, юна. Сто тридцать лет... Нехило они живут, если это юность.
Риэль намного старше меня, Моя прабабушка Аэниеведдиэнь была его родной сестрой.
Аэниеведдиэнь?— воскликнула Лианель, даже не споткнувшись на сложном имени.— Та, что создала храм Элирены и остальных? Наших предков?
Храм?— как-то недобро усмехнулся Риэль.— Вы, люди, всё воспринимаете, как храм. Это было место памяти. Место, где можно грезить о прошлом, пока там не начали бродить люди и кланяться на произведение искусства, с вопросами лезть...
То-то он так людей не любит... Наверное, сидел там, как эти в беседках, мечтал о возлюбленной, а тут друиды шастают, мешают. А его-то еще и в чувствах обломали, ведь Лемира за Файона замуж вышла. Мда... Семьсот лет неразделённой любви, ой, страшно представить... Так и свихнуться можно, я за месяц как извелась, и Киарана извела, у него чуть тик нервный не начался.
Смотрю, а Лелька уже подобралась к Ванимельде и что-то на ухо ее спрашивает. Нет, ну, я понимаю, всем интересно, но чтобы так внаглую... Не девушка, репейник липучий.
Ванимельде, однако, не сдалась, покачала головой только, улыбнулась.
Идёмте, я отведу вас в нашу сокровищницу,— говорит.
Что?— ахнул Риэль.— Ты посмеешь?.. Ванимельде, даже ради памяти о прошлом... Я так и знал, смертные вечно что-то просят!
Но нам нужно оружие, чтобы с фоморами сражаться!— возразил Бренн.— Вы не хотите с ними драться, так хоть нам помогите!
Нет! Вы не заслужили!
Риэль, — мягко произнесла Ванимельде,— они бы не пришли просить о помощи, если бы она их не прислала. Она верила, что мы поможем своей крови. Она верила тебе, Риэль!
И даже не отважилась сказать это мне,— горько вздохнул он.
Не отважилась. Но надеялась, что ты позволишь. Позволишь подарить им наше оружие. Ведь ты сам когда-то сделал то же самое...
Я подарил меч той, которую любил,— сказал Риэль.— Но не кучке чужаков, пусть даже ее потомков, носящих звёздные листья.
Ты был влюблен в Элирену?— растерянно пискнула Лианель.— Ты ей подарил меч, который сейчас носит Аннис?
Я чуть не упала. Ну точно, ведь мой меч изображен у Арилинн на поясе в их храме. А она подарила его сперва Райлинн, а потом мне.
Меч-солнце для живого солнца,— прошептал Риэль, прикасаясь к гладкой коре Древа.— Да. Арилинн, Дочь Солнца, была достойна его. Время лечит вас, людей, но не нас. Мы живем памятью. Ее песни живы в моем сердце.
Так ради памяти и ее веры в тебя, позволь им помочь,— сочувственно сказала Ванимельде.
Как всё печально-то. Он любил Арилинн, а она любила Кайриса. А Кайрис всю жизнь от нее поклонников отгоняет, как он сказал. Что они в ней нашли, интересно? У нее, конечно, полно достоинств, глаза красивые, улыбается хорошо, и походка у нее такая, танцующая, но чтобы так? На семьсот лет?
Риэль судорожно вздохнул и снова коснулся рукой Древа. Прямо перед нами разверзся широкий проход, отошли плиты и появилась мерцающая лестница, ведущая вглубь холма.
Ради Арилинн, ради памяти о ней...— произнёс он.— Идёмте. Я покажу вам нашу сокровищницу.
Лестница была длинная, уходила глубоко под землю. Темно там не было, в воздухе вдоль стен парили светящиеся шарики, хрустальные на вид. Риэль шел впереди, гордо вскинув голову и иногда касаясь тонкими пальцами этих хрустальных шариков, словно лаская их, и они чуть ярче вспыхивали от его прикосновений.
Ванимельде шла за ним, вздыхала грустно.
Ванимельде, а откуда ты знаешь Элирену, да еще так, что она к тебе приходила?— спросил тихонько Киаран.
Ее сын был моим дедушкой. Во мне немного древней крови,— ответила она.— Я почти всю жизнь прожила с людьми. Я вышла замуж за человека. Я и не подозревала, насколько это больно... Пока мои дети не начали стариться и умирать. Я не смогла этого вынести и вернулась в земли сидов, где выросла. Я не хотела видеть смерть моих внуков, как увидела смерть мужа и детей. Смерть от оружия не так страшна, как это беспомощное угасание от старости... Моим мужем был один из тех воинов, что шли за Арилинн и Кайрисом в войне с чародейкой Аспазией... Мы с Ультеном вырастили и осиротевшего сына Аспазии, вместе со своими детьми...
Ой...— пискнула я.— Это как так... Ведь она столько зла принесла...
А ребёнок в чем был виноват?— посмотрела на меня Ванимельде.— Фаламуа было всего четыре года... и он был чудесный...
Мне аж стыдно стало за свой наезд. Конечно, из-за Аспазии погибли Райлинн и Тарион, и еще неизвестно сколько людей... но ребёнок действительно не при чем.
Значит, ты участвовала в той войне столетней давности, и всех там знаешь!— восхищенно сказал Киаран.— И нашего прапрадедушку Фергуса, и Тариона, и Райлинн...
Всех-всех,— улыбнулась Ванимельде.— И это были лучшие годы моей жизни, хоть и страшные, и опасные...
Расскажешь нам о них?— умоляюще произнесла Лелька.
Обязательно. Потом. Это длинная история.
Мы вошли в огромный зал, тёмный потолок терялся в вышине, и в нем, словно звёзды в ночном небе, плыли гроздья хрустальных шариков, медленно кружась над нашими головами. Белые стены, отполированные до зеркального блеска, отражали свет, бросали блики и искрились. Пол не бликовал, он был выложен разноцветной мозаикой, подражающей цветущему лугу, и каждая травинка, каждый цветок казались живыми, даже страшно было наступать на них, вот-вот раздавишь грубым человеческим шагом. Это эльфы вон ходят, словно и не весят ничего.
А на тонких серебристых нитях висели сокровища сидов. Оружие, музыкальные инструменты, украшения, какие-то непонятные предметы изящного вида, может, это приборы какие, кто ж их знает? Мы и половины этих вещей не могли идентифицировать.
Это наша сокровищница,— сказал Риэль.
И усыпальница,— добавила Ванимельде.— То, что остается от нас, когда мы уходим. То, чем каждый из нас, больше всего дорожил.
Риэль осторожно коснулся пальцами скромного на вид, но невыразимо изящного ожерелья с бледно-голубыми прозрачными камнями.
В них живет память о тех, кому они принадлежали. Это ожерелье моей матери, княгини Тириэнь.
А это принадлежало Аэнниеведдиэнь,— коснулась Ванимельде висящего предмета, похожего на небольшой широкий нож. Блин, да это скульпторский резец что ли?
Некоторые вещи здесь должны быть вам знакомы по мифам...— Ванимельде качнула пальцем две одинаковой формы чаши — серебряная и из какого-то черного легкого металла.— Это принадлежало Дану... и до сих пор в них звенит сострадание... о котором она сама давно позабыла. А это молот Гоибниу, которым он ковал все наши самые знаменитые творения... И светоносное копье Луга, пронзившее глаз Балора... Меч Морриган... Зеркало Бранвин...
А это арфа Бригитты?— вытаращила глазки Лианель.
Нет, ее хозяйку звали по другому. Арфа Бригитты была подарена Арилинн.
Что вы всё Арилинн-то надарили?— удивилась я.
А Кайрису подарили щит Немейн,— ответила Ванимельде, а Риэля аж перекосило от упоминания его имени.— Они двое были нашей крови. У Кайриса бабушка была сида, у Арилинн — прадед.
Выбирайте,что хотите,— буркнул эльф, стараясь успокоиться.— Только спрашивайте сперва, не всё здесь можно отдавать в руки людям, некоторые вещи слишком опасны для мира. Еще с самых древних времен остались, с войны с фоморами.
Мы разбрелись по залу, таращась на эту всю красотищу. У них всё, даже рабочие инструменты, вроде молотов и клещей, были прекрасны, изящные, тонкой работы.
Яра нацелилась было на копьё Луга, и Алард тоже уже хапалки протянул, но Риэль их обоих отогнал, мол, нельзя, им полмира развалить можно. А на вид обычное копьё... Ой нет, приглядевшись, я заметила на нем тонкий ряд кнопочек. Такс, ясно, не по сеньке шапка, может, это лазер какой или оно ядерными бомбами стреляет...
Тогда все засмущались и взяли что попроще. Лелька нашла красивый лук с колчаном стрел, наконечники у них были не стальные, а вроде как хрустальные. Сиды сказали пользоваться осторожно, только против фоморов и их подручных. Два колчана носи — эти стрелы и простые. Лелька закивала, понятливая умничка. Киаран взял полуторный меч, которым можно как одной рукой биться, так и двумя, а еще щит попросил, сказал: "Вы как хотите, а мне еще эту заразу прикрывать". Аодан, естественно, уцепился за обнаруженный двуручный топор, но его тоже тормознули, мол, топор Белатукадора не поднимешь. Дан обиделся, как это он не поднимет! Увы, он его даже с места не сдвинул, даром что висит на тонкой нити. Риэль чуть заметно усмехнулся и утешил его, объяснив, что этот топор вообще никому не взять, он только под одну руку был создан. Огорченный Даник с досады меч двуручный выбрал, мечом он, оказывается, тоже умел драться, просто топором ему больше нравится. Алард нашел копьё из простых, а Яра, подумав, взяла меч, вроде моего. Бренн тоже. Алард, смотрю, опять что-то бормочет и пальцы загибает. Все радостные, на подарки налюбоваться не могут.
А я ничего не брала, чего там, у меня ведь есть уже меч. Я, как Арилинн, двумя руками вертеть не умею.
Аннис,— подошла ко мне Ванимельде.— Почему ты ничего не выбрала?
У меня есть меч,— сказала я.— Это уже наглость будет, еще что хватать.
Риэль нахмурился:
Видел я... Не захотела Арилинн хранить мой дар...
Или, как самое дорогое, подарила той, кого больше всех любит, дочери своей,— возразила Ванимельде. Блин, младше его насколько, а мудрее раз в сто. Хотя ему, бедному, ревность глаза застит, видимо.
Она правда ко мне так относится?— робко спросила я.
Правда,— кивнула сида.
Я вздохнула смущенно.
А... а за что?
Детей своих любят не за что. Просто потому, что они есть. Аннис, негоже уходить отсюда без дара,— она расстегнула тонкий серебряный браслет и протянула его мне. Улыбнулась.— Это браслет для потеряшки. В нем мало магии, но путь домой он тебе всегда укажет, где бы ты ни была...
У меня и дома -то нет...— растерялась я совсем. Какой дом, о чем она... Куда он может указать, в комнату в детдоме, где еще десяток сирот, как я, обитают?
Дом там, где люди, которые тебя любят,— шепнула Ванимельде, надевая его мне на запястье. Тоненький, изящный, с цветочной гирляндой по кругу.
А Риэль вдруг насторожился, прислушиваясь.
Древо кричит! Ванимельде, что это? Лес кричит от боли!..
Она вздрогнула:
Я не знаю...
Древний враг! Древний враг ступил на нашу землю!— закричал Риэль, выхватывая меч и бросаясь назад к выходу.
Глава 19.
Пленение
На холме шел бой. Такого страшного сражения я еще не видела. Сиды, что мужчины, что женщины, очнулись и в этих своих развевающихся, струящихся, словно ручьи, одеяниях, рубились с полчищем латных рыцарей. Теперь они не молчали, ни те, ни другие. В их высоких чистых голосах звенела всепоглощающая ненависть, и страшно было слышать такие одинаковые голоса, и видеть такие одинаковые в безумном бешенстве лица, уже не кажущиеся волшебно-прекрасными.
Сидов было гораздо меньше, Ванимельде сказала же, их всего тридцать осталось. Фоморов было около сотни, и если по сравнению с людьми они были, словно волки против кроликов, то здесь чаша весов была не на их стороне, несмотря на численный перевес. Даже странно, сиды выглядят такими хрупкими, такими тонкими, а рубятся так, что смотреть страшно.
