Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Ивик увлеклась чтением книги иль Лика, отца Даны. Сама Дана бережно, благоговейно хранила подаренные Кейтой журналы, часто доставала их и разглядывала — но книгу так осилить и не смогла. "Знаешь, если честно, муторно читать немного... богословие это..." Впрочем, Дана никогда не была интеллектуалкой. Ашен уверяла полушутя, что Дана мыслит нотными знаками.

Но и Ашен не читала произведений отца Даны. А вот Ивик открыла и втянулась. Читаешь — будто разговариваешь с умным и невероятно понимающим собеседником. О Боге, о мире. Иль Лик словно угадывал вопросы, которые она только-только научилась задавать. И никакого сравнения с теми заумными теологическими трактатами, которые проходили на занятиях. Но ничего общего и с популярными книжками "Как правильно молиться" или "Иисус в твоём сердце".

Шанор иль Лик писал богословский трактат, но сделал его не нарочито отвлечённым и малопонятным, а доступным любому человеку с улицы. И ещё, казалось Ивик, ей никогда не попадалось настолько честной книги. Идущей до конца в своей честности.

Иль Лик описывал Большой Взрыв и образование Вселенной. Рассматривал эволюцию. Приводил данные астрофизики. И размышлял о том, как проявляется во всём этом Бог, как осмысленно совместить науку и веру современному человеку. Другие авторы христианской литературы существовали вне времени, над временем — казалось, им было безразлично то, что происходит на Тверди. Всегда и везде одно и то же, считали они. Одни и те же грехи, Таинства, одно и то же спасение. А то, что меняются люди, меняется мир, меняется уровень знаний, казалось им незначащими пустяками. Приспосабливаться к новым идеям, всерьёз отвечать на вызовы времени с их точки зрения было излишне и вредно. Небо твёрдое, Твердь плоская. Выше неба взлететь нельзя. Женщина обязана бояться мужа, потому что так сказал апостол Павел (того, что нормальная гэйна не должна и не способна бояться кого бы то ни было, апостол не предусмотрел, как и самого существования гэйнов). Согрешил — покайся, и нечего лезть в неведомые душевные дебри, всё просто. Не убий — а о том, как быть с дарайцами, богословы ничего не писали, видимо, гэйны постоянно должны ощущать свою вину.

Ивик потому и не любила читать ничего богословского, что возникало чувство, будто тексты эти не имеют ни малейшего отношения к её собственной жизни, что внешней, что внутренней.

Возможно, она чего-то просто не понимала. Ей было всего пятнадцать лет.

Шанор иль Лик, бывший гэйн, писал иначе. О Христе как о Радости и Свете, озаряющем жизнь христианина. Источнике жизни, любви, источнике всего сущего. О том, как зло пытается затопить душу, но Свет непобедим, Свет сильнее, однако чтобы обернуться к Свету, нужна воля человека, связанная с Божьей волей. Воля отказаться от тьмы, отринуть тьму. Победить её — всюду. В собственной душе, где побеждать требуется каждый день, каждую минуту. В мире вокруг себя. В обществе. В Медиане, сражаясь за Дейтрос. Воины — не только гэйны, воином может и должен быть каждый христианин. Поняв это до конца, Шанор и ощутил призвание.

Ивик писала очередную повесть про мир будущего. Там у неё появился странствующий проповедник — похожий на Шанора. Его мысли, его слова Ивик вкладывала в уста своего героя.

"Суть жизни христианина — противостояние злу. Не надо думать, что зло обитает лишь где-то вдали, за гранью Медианы. Зло вокруг нас — зло экзистенциальное, последствия греха, выраженные в болезнях, увечьях и бедствиях. Зло в нас самих — наш эгоизм, гнев или уныние. Боль — это зло..."

— Даже не знаю, — сказала Ашен, прочитав начало её повести (Ашен всегда ждала её текстов с нетерпением), — тебе не кажется, что надо со священником обсудить? Ты уверена... он всё-таки...

Она не договорила, но Ивик поняла. Да, Шанор иль Лик — никакой не авторитет духовный, он ведь обвинён в ереси, и обвинение не снято. А вдруг он допускал ошибки? И я ошибаюсь. И зайду неизвестно куда. Церковь же ошибаться не может!

Она отнесла книгу "Живая реальность Бога" отцу Райну. Тот обещал прочесть — и через неделю пригласил Ивик к себе, в одну из комнат преподавательской тренты. Налил чайку, положил в вазочку колотый сахар.

— Угощайтесь, Ивенна, — он прочитал молитву и перекрестился. — Знаете, книга показалась мне в целом полезной.

— Она мне очень понравилась, — сказала Ивик.

— Да... в целом полезной... но есть моменты, с которыми я не могу согласиться. Вот посмотрите, я отметил, — он протянул книгу Ивик. Она открыла заложенную страницу.

"Каждый из нас должен стать гэйном. Каждый должен встать на пути у зла, затопившего мир, потому что каждый — воин. Остановить зло, если нужно, закрыв собственным телом амбразуру вражеского пулемёта. Сделать своё тело и свою душу — препятствием злу..."

Это было одно из мест, которые она выучила наизусть. Ивик вопросительно посмотрела на священника.

— Видите ли, автор излишне акцентирует внимание на зле. Не таков христианский подход. Призывать каждого быть воином Христовым — это правомерно, но вот упор на то, что "мы должны, иначе всё будет плохо" — неправилен. Никто из нас не победит зла и даже, как ни печально, не будет в состоянии противопоставить себя ему, ибо каждый из нас — всего лишь человек. Даже самый талантливый из гэйнов — не более чем человек. Зло побеждает один Христос, а если мы что-то можем — то только вместе с Ним и Его силой, иначе — никак. Вот этого акцента принципиально недостаёт в книге! Полагаю, что призыв сделаться солдатом и положить жизнь на алтарь — есть соблазн. Соблазн поставить во главу угла не Христа, но человека — и тем самым обеспечить поражение человека, Ивенна!

Ивик опустила глаза.

— Не огорчайтесь, — вместе с нею расстроился добрый отец Райн. Ивик помотала головой.

— Не понимаю... простите, отец, не понимаю. Но мы же противостоим злу? Выходит, давать отпор до... дарайцам — это нормально, это мы можем? А как злу в собственной душе... А они хуже! — с ожесточением сказала она. — Потому что хуже некуда!

— Вот вы опять судите, Ивенна. А ведь судить может только Бог!

— Вы просто не представляете, — буркнула Ивик и сразу покраснела — что она себе позволяет? — Простите!

— Ничего, ничего, — подбодрил её отец Райн, — говорите.

— Не знаю... ну вот идёт бой в Медиане. Я про Твердь уже не говорю. Но в Медиане-то — я же убиваю своей волей, понимаете? Мне надо захотеть убить! Только тогда получится. Я долго училась, не могла. Нет, я знаю, что Бог на нашей стороне. Что Он создал Дейтрос, чтобы мы защитили Землю. Сохранили во всех мирах память о Христе. И я знаю, что была Божья воля на то, чтобы лично я стала гэйной, чтоб защищала. И способности наши творить в Медиане — они же от Бога?

— Конечно, — сказал отец Райн, — безусловно. Дарайцы потому и лишены этих способностей, что отреклись от Бога окончательно. Внутренне. Понимаете, Ивик, были случаи, особенно на Триме, когда люди совершали достойные дела или создавали настоящие произведения искусства и при этом ни на йоту не были христианами. И даже сознательно отмежёвывались от христианства. Мы такие случаи знаем. Но о дарайцах можно, увы, сказать, что они сделали следующий шаг. Вы ведь помните слова Христа: всякая хула простится человеку, а хула на Духа Святого — нет. Так вот, дарайцы замахнулись даже не на христианство, а на большее, они хулят Духа Святого.

— Ну да, — продолжала Ивик. — Значит, мои способности от Бога. И да, я понимаю, что по большому счёту это не моя заслуга, а Христа — все мои творческие находки, оружие. Но я ж не могу в бою думать об этом! Если я начну молиться, смиряться — отвлекусь, и меня убьют, понимаете? Даже молиться! Потому что мне надо там всё время щит поддерживать, они же всё время стреляют. Ну короткое что-то можно иногда прочесть... а так некогда. Выходит, что я всё-таки сама действую? А на Тверди — ведь не Бог же стреляет из "Клосса"? Это мы сами делаем. Своими руками!

Отец Райн мягко улыбнулся.

— Знаете, Ивик, вы слишком много размышляете о таких вопросах. Есть вещи, которые можно понять только Духом Святым. Доверьтесь Господу! Доверьтесь. Он сделает всё за вас, и гораздо лучше, чем вы можете себе представить.

Ивик почувствовала бесконечную внутреннюю усталость.

Наверное, он был прав. Всё же священник. Только она давно уже, очень давно не умела доверять никому. А уж тем более — Богу, которого не видела.

Но объясняться дальше, выговаривать такие кощунственные слова она не решилась. Кивнула и сказала, что постарается.

Цитаты из повести она убрала.

На второй день Рождества сен собрался вечером где всегда — в спальне. Половина ребят уехала домой на каникулы, а все, кто остался, были здесь. Скеро и Кор на два клори раскладывали красивую печальную мелодию. Кор, лучший клорист сена, на ходу подбирал соло, Скеро задавала ритм, а потом она запела своим низким, густым голосом:

Повисли листья, как бемоли,

На стане тополиной ветки.

Я не играю этой роли,

Я в этих чувствах, словно в клетке!

Дождь подбирает в фа-миноре

О том, что мой конец известен...

На клавишах открытой боли,

На ржавом звукоряде жести... *

[* Ильдар Сафин.]

Ивик узнала новые стихи Марро — выходит, Скеро успела положить их на музыку, и как удачно! Дал же Бог талант, подумала Ивик и тут же отметила про себя — но... Но когда поёт кто-то другой, когда кто-то другой сочиняет, мысли о мере авторской гениальности вовсе не приходят в голову. Какая разница, кто и насколько талантлив? Дело ведь не в авторе, дело в песне. Мы ведь не ради похвал занимаемся творчеством — а для того, чтобы тронуть чьё-то сердце. Это как в Медиане — там попробуй только думать не о деле, а о себе, моментально сорвёшься.

Но такое уж несчастье, когда Ивик слушала Скеро или читала отрывки из её романов — их насчитывалось уже несколько, и ни один до сих пор не закончен, — она восхищалась именно автором, а до души её ничего из созданного Скеро не доходило.

Но ведь до других доходит! — с тоской подумала Ивик. Другие говорят, что пение Скеро или её романы трогают сердце, убеждают, увлекают... что же со мной не так? Неужели это зависть? А что такое зависть? Это желание быть не собой, а другим человеком. Или желание зла. Но я, конечно, не желаю Скеро зла! И уж ни в коем случае мне не хотелось бы превратиться в Скеро, писать как Скеро... Только не это!

Клори замолкли, ребята нестройно зааплодировали. Вообще-то в своей же компании поющим не хлопали. Но песня очень уж получилась.

Колыхнулись серебристые гирлянды над входом, приоткрылась дверь, в спальню бочком проскользнула Дана. Ивик махнула ей рукой, больше никто не обратил внимания. Скеро как раз говорила, держа в руке бокал с тёмно-красной жидкостью — шеманкой, подкрашенной вишнёвым сиропом:

— Всё-таки классный у нас сен, правда, ребята? Вы мне все свои, правда как братья. И сёстры! Давайте выпьем за это! За нашу дружбу.

— За то, как нам хорошо вместе! — подхватила Рица, сидевшая рядом со старшей.

Ребята одобрительно загалдели. Ивик заглянула в свой опустевший стакан. Ашен заботливо наливала шеманку Дане. Перехватила взгляд Ивик.

— А ты хочешь?

— Не... хватит уже мне.

В голове и правда слегка шумело. Неужели им всем без притворства так хорошо вместе? И песня всем понравилась. И сейчас они смотрят друг на друга и чувствуют настоящую близость... любовь... глаза горят. А я... вечный моральный урод? Наверное, так. Даже иль Лик писал, что если не любить своих близких в жизни, то и после смерти не сможешь встретить Бога... ещё в посланиях есть похожее место, кажется, у Иоанна. Что-то о том, что если не любишь брата своего, которого видишь, то как ты можешь любить Бога, которого не видишь? И раз я не ощущаю этого чувства единства со всеми, раз моё сердце не чисто, значит...

— Слышите, девки, — шепнула Дана. Её глаза тоже загорелись от алкоголя. — Мне сейчас Нэш сделал признание!

— Да ты что! — выдохнула Ивик. Они с Ашен выжидательно уставились на Дану.

— Угу... я выхожу из тубзика, и тут он. Сначала говорит: дай учебник по темпоралке, мне зачёт надо пересдать... ну мы пошли с ним в спальню. Я учебник нашла, даю... он пообещал в субботу вернуть. Потом молчит. Потом меня за руку вот так взял и говорит: "Дан, я тебя люблю".

— Ой... а ты чего? — спросила Ашен.

— А я так растерялась! Даже не знаю, что сказать.

— А ты-то как к нему? — поинтересовалась Ивик.

— Да никак... ничего парень, в принципе.

— А дальше что было?

— Ну это... в общем, он потом меня поцеловал.

— Ой! А ты что?

— А я потом вырвалась и убежала. Глупо, да?

— А что здесь такого? — оживилась Ашен. — Вот мы с Рейном...

— Не знаю. Но я его не люблю! — припечатала Дана. В центре спальни ударили по струнам — в четыре клори — и дружно заорали развесёлое "Хэй, мамаша, не грусти!". Разговаривать под этот ор оказалось даже проще.

Слава Богу, подумала Ивик, что Дана не любит Нэша. Ей самой Нэш был неприятен, он тоже из компании Скеро. Хотя Дане вроде и Скеро нравится... не поймёшь тут ничего! Ашен между тем выпытывала подробности:

— А раньше? Раньше он к тебе приставал?

— Нет... смотрел иногда, — Дана пожала плечами, — словом, конечно, я чувствовала.

— Ой, ну и поцеловалась бы с ним, — сказала Ивик, — у тебя же никого нет.

Она нечаянно выговорила то, что думала — о себе. У неё-то никогда никого и не будет. В зеркало смотришь — внешность как внешность. Но никто не любит. Пусть даже она не образина, самая обыкновенная девушка, но разве такие могут вызвать романтические чувства? У неё слишком широкое лицо. И фигура... нет, совсем не то что Дана — тоненькая, большеглазая, трогательная как оленёнок. Прекрати, велела себе Ивик. Нет, всё-таки это зависть.

— Без любви? — Дана покачала головой.

— А ты вообще кого-нибудь любила? — спросила Ашен. Дана задумалась над ответом, и тут глухо стукнули в дверь. Все разом повернулись, Ивик почувствовала, как сердце сжимается в ледяную точку, но тут же сообразила, что это не тревога, сирены нет, а она просто ворона пуганая. Кровь прилила к щекам, адреналиновая волна запоздало хлестнула по телу.

— Дэйм! — завопила Ашен, вскакивая. В дверях действительно стоял её брат, Ивик поразилась тому, что он стал ещё выше и взрослее. Дэйм сейчас на втором, последнем курсе разведшколы. Ашен тут же повисла у него на шее, чмокнула в щёку, Ивик и Дана подбежали вслед за ней. Ивик почудилось, что лицо гэйна осунулось, и глаза — как чёрные провалы, но может быть, это от полумрака... нет, подумала Ивик, вглядываясь, нет. Тёмное предчувствие кольнуло в сердце.

— Давайте выйдем, девочки, — сказал Дэйм. Подруги последовали за ним. В коридоре гэйн остановился.

— Что-нибудь случилось? — спросила Дана странно звенящим голосом. Тоже почувствовала, отметила Ивик. Дэйм посмотрел на Дану. Потом на сестру.