Ваша задача, в ближайшие дни, не компрометируя кандидата 'Люфткоммет' перед французскими секретными службами, установить с ним оперативный контакт с целью зондирования его отношения к Рейху, НСДАП, и международным германским институтам. Необходимо установить, как ближайшие планы 'Люфткоммет', так и пределы его информированности и связей. В случае готовности кандидата к сотрудничеству, незамедлительно приступить к его вербовке.
О ходе знакомства с кандидатом и его вербовки, докладывать мне незамедлительно.
ХГ.
Зибель.
* * *
' Опять эта упрямая 'птица' сорвалась! Улан дурр салак! Куш бейинли инек! Ах, как обидно, что снова этот молодой демон выскользнул! Все время сбегает от меня, не хочет в прицел. У-у, иблис! Но я. все-таки хотя бы раз собью тебя сегодня. Ах, ты уже сзади?! Хаддини бильмез хериф!'.
Все это время из динамиков ее шлемофона раздавался задумчиво напевающий голос со слегка удивленными нотками. Он негромко напевал на польском языке какой-то белый стих на мотив совсем неизвестной Сабихе Гёкчен украинской песни 'Пидманула, пидвела'.
С земли за 'дуэлью' американца и турецкой амазонки наблюдали несколько десятков пар глаз. Звучащий из динамиков мотив был зрителям в основном неизвестен. Впрочем, наблюдающему с крыши диспетчерской этот бой капитану Розанову этот мотив был неплохо знаком, но не вызвал особого удивления. Дома в Варшаве Константин и сам много говорил и даже пел на польском и на украинском. Правда, несшийся из динамиков диспетчерской авиационно-песенный каламбур вызывал у него больше веселья, чем ностальгии о былом.
А Сабиха все еще надеялась поймать противника на вираже, но противник словно чувствовал все ее уловки. Плавно меняя высоту и скорость 'ножниц', он несколько раз сам ловил ее в прицел, а затем, разогнавшись в пологом снижении, тут же, отрывался на вертикалях. Следующий трюк американца Сабиха вообще не успела разглядеть. Вот хвост врага был почти в прицеле метрах в пятистах впереди. Но затем американец сделал резкий переворот, и вроде бы пошел вниз. И вдруг, через несколько томительных секунд, вновь оказался близко сзади, и в зеркале заднего обзора замигали веселыми огоньками холостые всполохи его пулеметов МАС. Сабиха с досады стукнула перчаткой по закрытому фонарю, и попыталась уйти на вираж. А противник, словно бы приглашая к танцу, снова вышел пикированием вперед, и сам влез в ее прицел на дальности километр. Такие вот обманчивые его обещания она уже видела. Сабиха чувствовала, что когда она попытается приблизиться к нему, то снова поймает воздух. Этот славянский мальчишка, которого полчаса назад снисходительно обсуждали ее старшие французские подруги, не просто умел летать. Он жил в небе. И жил очень ярко и красиво.
На некоторое время умолкшее пение, вдруг снова задумчиво зазвучало в шлемофоне и наземных динамиках, но уже на какой-то другой мотив. И в этом мотиве наблюдающие за боем с земли знатоки славянской культуры могли узнать украинский гимн 'Розпрягайте, хлопцi, коней'. И узнавание было бы полным, если бы не лишние слова, про пытающуюся поймать американского хлопака восточную красавицу, и поспешные действия последнего, 'чтобы пули не стучали по французскому крылу'. Причем тот 'хлопак' на смеси польского и международного авиационного сленга продолжал безмятежно рассказывать белым стихом почти обо всех выполняемых им в этот момент фигурах пилотажа...
Очевидно, это-то стало последней каплей переполнившей терпение зрителей, потому что из динамиков вскоре зазвучал едва сдерживающийся от смеха голос капитана Розанова.
— Мистер Моровски! Адам! Очень прошу вас, прекращайте вы уже этот цирк. Хватит вам петь эту околесицу. Тут в диспетчерской итак люди уже от смеха по полу катаются. Летаете вы, конечно, хорошо, но это не повод вот так шутить над противником. Тем более над девушкой. Как поняли меня?
— Так, ест. Пан капитан. Это у меня нервное. Над противником я совсем не шутил. Работаю в полную силу со всем моим уважением. Ни разу не поддался. Но чтобы никого не подвергать опасности умереть от смеха, теперь я буду молчать як рыба об лед.
— Вам совсем даже не обязательно молчать, спойте нам лучше нашу с вами любимую песню. Ну, а все знающие польский, вам тут подпоют. И не забудьте, у вас осталось времени минут на десять на эту вашу дуэль.
— Вас понял, господин капитан, приступаю к последнему эпизоду тренировки.
— Кстати, Адам, тут французские пилоты дружно вызывают вас на учебный бой, чтобы поквитаться с вами за 'обиды' турецкой девушки. Здешняя администрация не против.
— Очень по рыцарски. Передайте, что до темноты осталось чуть больше часа, поэтому пусть сами посчитаются и определят очередность. С четырьмя-пятью из них я еще, наверное, успею покрутиться.
— Хорошо, лейтенант. Будьте поосторожнее на посадке.
— Буду.
И снова боевым казачьим маршем во французском небе, словно пенный штормовой вал навстречу берегу, понеслись звуки 'Хей, Хей, Хей! Соко'лы!'.
Сабиха успела понять только сказанные по-английски слова диспетчера. Ей было ясно, что играя с нею, мальчишка пел свою песню о воздушном бое. Но она уже не сердилась на него. Теперь у нее осталась только одна последняя попытка. Правда, веры в победу над этим юношей уже не было. А в шлемофоне усиливался чеканный ритм боевой славянской песни... Пару лет назад она проезжала через поселение русских казаков под Стамбулом и слышала их песни. Те протяжные песни показались ей очень грустными, а вот эта была наполнена сознанием силы и уверенности в себе. Наверное, сотни лет назад, под такую же боевую песню вражеские орды шли под осененным крестом и ликом их пророка Иссы знаменем в бой на ряды защитников Османской Империи. И очень часто те битвы заканчивались для турецких воинов трагически. Что-то древнее и очень грозное слышалось в этом пении... Сабиха сделала над собой последнее усилие. Но снова враг не лез в прицел. И снова напряженные пальцы давили на гашетки заряженных холостыми пулеметов, а кинопулемет неслышно снимал пустое небо. 'Кысмет'. Американец сдержал свое слово. Поддавков в вечереющем небе над испытательным центром СЕМА не было...
Когда Сабиха притерла истребитель к полосе, и на пробеге выключила мотор, она, наконец, почувствовала смертельную усталость. В этот момент она отметила про себя, что за прошедшие пятьдесят минут была безжалостно сбита раз десять, если не больше. И будь это настоящий бой, ей бы хватило и одного раза. Вспыхнувшая на секунду злость, моментально испарилась. Да она летает не первый год, а этот парень только недавно получил диплом, но это не повод обижаться за преподанный урок. Сегодня она по-настоящему училась. Несколько раз она слышала его советы по-немецки. Сначала это ее раздражало, потом она пробовала им следовать, но понимала, что успех в бою будет достигнут еще не скоро. И все-таки многих своих хитростей парень ей так и не раскрыл. Но все равно она была рада, что согласилась на этот бой. Теперь она знала чему и как учиться.
* * *
У небольшого коттеджа выстроена группа военных в германских мундирах. С крыльца коттеджа за этой сценой наблюдает полковник с, похожим на короткую плетку, стеком в затянутой в кожаную перчатку руке. Его орлиный профиль обращен в сторону замерших в шеренге офицеров. Перед строем стоят майор и несколько гауптманов. Подполковник подзывает к себе майора.
— Я рассчитываю на вас Вальтер. И постарайтесь сделать так, чтобы не допустить нового конфуза. В Берлине от нас здесь ждут побед, а не скандалов и пустой похвальбы. Не забывайте вы сейчас не в Рейхе.
— Герр полковник! Я лично за всем прослежу.
— Хорошо. Командуйте майор. И поставьте Лаунбергу отдельную задачу. Передайте ему пакет.
— Слушаюсь герр полковник.
— Гауптман Лаунберг!
Вышедший из строя офицер вытянулся, явно бравируя перед начальством. Вот он высокомерно выпячивает челюсть. Но его резко одергивают.
— Барон не паясничайте! Шэф ставит вам на сегодня отдельную задачу. И мне не нужны от вас пустые отговорки. Сегодня от вас нужен результат! Вскроете пакет после развода.
— Ну что вы, герр майор! Сегодня мы не разочаруем командование и легко сумеем справиться с этими русскими!
— Не забывайтесь фон Лаунберг! Одной вашей уверенности в успехе мало.
— Мои люди и я не подведут, герр майор. Мы выполним приказ!
— Я очень на это рассчитываю. И прошу вас быть поаккуратнее с нашими местными 'друзьями'...
— От них мало толка. Они пока нам больше мешают, герр майор. Моя бы воля...
— Хватит барон!
В этот момент в происходящее вмешался громкий взволнованный голос.
— Стоп! Остановить съемку!
— Товарищ Калинин! Ваше лицо должно быть более рассерженным. Вы ведь сейчас отчитываете этого выскочку 'барона', и ставите перед ним боевые задачи.
— А вы, товарищ Массальский! Да, поймите же, вы! Сейчас нужно играть совсем другого барона. Это вам не 'Горе от ума', не сбивайтесь вы, пожалуйста, на старые роли. Ваш герой тут не может улыбаться, он лишь снисходительно кривит губы в усмешке. И шевелит бровью. Вот так. Вам понятно?!
— Понятно, товарищ Гольдштейн. Только мне трудно настроиться на эту роль.
— Ничего. Посидите еще перед зеркалом, и погримасничайте.
— Уже пробовал, но вас все равно не устраивает результат.
— Хорошо, вот вам мизансцена. Вы аристократ, к которому подходит комсомолка, и просит его вытолкнуть машину из грязи. Есть трудности в восприятии такого образа?
— Пожалуй, нет.
— Савельев несите зеркало и встаньте вот тут. Ирочка идите сюда. Та-ак... Гм. Ладно, сойдет. Сейчас просите Павла Владимировича вытолкнуть вашу машину. А вы Масальский, попытайтесь прочувствовать свое брезгливое удивление, и по моей команде 'Зеркало!', замрите, вглядитесь в свое отражение.
— Израэль Цалеевич. Что прямо вот так, без грима?
— Да, прямо вот так. Не забывайте — вы комсомолка, а он иностранный аристократ. Сценарий лучше отдайте мне, он вам мешает.
— Э-э... Господин барон. Вытолкните, пожалуйста, мою машину...
— Нет и нет! Все не так! Что это за растерянно-нежное придыхание 'господин барон'?! Какая комсомолка так будет разговаривать с врагом?! Надо вот так — 'Гражданин! ну ка, помогите нам вытолкнуть машину!'. Массальский вы готовы?
— Готов.
— Ирина твердым голосом. Итак! Внимание, начали!
— Гражданин! Ну ка, быстро помогите нам вытолкать машину из грязи!
— Хм.
— Зеркало! Ага! Увидели?! Вот-вот Павел Владимирович. Еще чуть-чуть посильнее попытайтесь выразить это неуловимое ощущение. Ирина, вы пока свободны. Савельев, поставьте зеркало туда. А вы Массальский пока потренируйтесь. Товарищи ждите команды.
Гольдштейн промокнул лоб платком, и поспешил возвратиться к другим делам.
— Товарищ Файт! Командира легиона вы играете почти безупречно. Выражение лица у вас замечательно суровое. Только немного сильнее разверните плечи и, еще более строгим взглядом всматривайтесь в лица пилотов 'Кондор'.
— Хорошо, товарищ режиссер. Сейчас у меня есть время отлучиться?
— У актеров двадцать минут до следующего дубля!
— Товарищи Новосельцев, Бабочкин и Макаренко! Задержитесь на минутку!
Группа актеров в республиканской летной форме приблизилась к молодому начальству.
— Товарищи! Сразу после эпизода с немецкими летчиками из 'Кондора', мы будем снимать ваш эпизод с испанскими детьми.
— Это ту сцену перед вылетом?
— Именно ее, Иван Христофорович. Вот вы там едете на машине. И вдруг видите, что у дороги лежит перевернутая повозка с убитыми лошадями и погибшей женщиной. Вспоминаете эпизод? Где Коля Сморчков и испанские ребята? Ирочка найдите их нам!
— Так вот. Вам, товарищи, нужно будет изобразить не просто ярость. А ЯРОСТЬ. Стиснутые губы и кулаки. Гуляющие желваки на скулах. Кипящее в глазах желание своими руками порвать франкистов на тряпки. Вам понятно? Николай Константинович, с вашим театральным опытом, помогите ребятам в этой сцене с режиссурой.
— А ярость вам надо бессильную или закипающую?
— Ярость должна быть жгучей. Гм... Товарищ Попов! К нам сюда подойдите! Грим вам нужно заменить, это ведь вам не 'Гаврош'. У испанского капитана должно быть усталое обветренное лицо с аккуратными черными усами.
— Товарищ режиссер! Там по сценарию фразы по-испански...
— Успеется, Василий Константинович. Итак, товарищи... Ваша сцена одна из центровых. Расстрелянная с воздуха колонна беженцев и ваша сцена будет как раз перед началом главных воздушных сцен. Так вот, передавая детей в руки испанского капитана, которого сыграет товарищ Попов, вы должны максимально ярко выразить те чувства, с которыми вы полетите в бой. Не забывайте, что именно в этой битве вам удастся отомстить за гибель в первых воздушных боях ваших боевых товарищей. Сейчас идите на перерыв, но до второго эпизода я убедительно прошу вас все это несколько раз между собой тщательно прорепетировать.
— Ясно, товарищ режиссер.
— Пошли репетировать, русо камарадос.
— Жарко тут, спасу нет, хефе комэск.
— Точно Николай. Прямо как в Испании. Может, пойдем, сначала воды хлебнем.
— Пошли.
— А по сценарию можно вопрос, товарищ Гольдштейн?
— Что там у вас, Василий Константинович?
— Ну, эта сцена с детьми. Вот в этой реплике глядите...
— Угу. Ну и что? Чем вас эта фраза не устраивает?! Здесь все правильно написано, идите и учите, товарищ Новиков. Ирочка! Где у нас Коля Сморчков?!
— Сейчас-сейчас! Коля! Коленька веди своих юных амиго к товарищу режиссеру...
Процесс работы киностудии, несмотря на внешнюю прерывистость, не прекращался. В монтажной уже отснятые в Азии и на Украине километры пленки, склеивали 'на живую нитку' со свежепроявленными новыми эпизодами. А на площадке изображающей аэродром еще продолжался съемочный день. Часть актеров, уже отработавших сегодня свои эпизоды, уехала в город. Некоторые из них возвращались к спектаклям и репетициям в московских театрах. Приезжие из других городов отрабатывали свои роли, и возвращались домой на выходные. Остальные продолжали жить в рваном ритме своей нервной работы. Работы, которая лишь из удобных кресел кинозала кажется легкой и необременительной...
* * *
По слабо освещенной лучами фонарей дорожке шли две затянутые в комбинезон фигуры. По левую сторону от них зловещими бликами полуразбитых стекол кабины отсвечивали скелеты 'постояльцев' авиационного кладбища. Лежащий отдельно от крыльев фюзеляж напоминал серебристое акулье тело, выброшенное на берег прибоем.
— Сабиха-ханум вы извините меня за то, что я там, в воздухе, пел. Это все эмоции...
— Вам не за что извиняться Адам-бий. Капитан Розанов сказал, что там не было ничего оскорбительного. И я действительно узнала сегодня много важного и нового. Если бы не ваш вызов, то я, пожалуй, не оценила бы и всех достоинств этого истребителя.
— Одно из его достоинств вам наверняка вскоре покажут на полигоне. Мотор-пушка того стоит. Жаль я сам не смогу ее попробовать.
— Если хотите я попрошу за вас...
