Замена

— Здесь кризис, лейтенант. Я звоню в штаб, они ошиблись.

Он хрипит. Поражение голосовых связок. Курит? Нет. Сорвал? Возможно. Среднее звуковое давление в лагере беженцев... Восемьдесят децибел. Сорвал.

Здание на западе должно быть занято, но там почти никто не шевелится — вторая цель. Это "Скарабеи": не умеют не прятаться, не умеют рассредоточиваться. Идиоты. Пока модель оправдывается.

— Именно кризис, полковник. Именно поэтому я здесь.

— Второй тест — второй результат. Кадет Ленгли, вы издеваетесь?

— Никак нет, сэр!

— Держите третий бланк. И будь те добры сделать так, чтобы я получил релевантные показатели.

— Сэр, да, сэр!

— Есть вопросы, кадет?

— Так точно! Если и третий тест получится иным, сэр?

— Вы шизоид, кадет Ленгли?

— Никак нет, сэр!

— Тогда напишите этот тест. Нельзя менять темперамент, как перчатки, кадет.

— Понимаю, сэр.

"Можно!"

— Слушай, Ленгли, это все странно.

— М?

— Я проиграл тебе спарринг, а на тактическом планировании ты...

— Положи руку вот сюда.

— Э-э...

— Ты неудачник. И ты сейчас держишь меня за грудь. Нравится?

— Э, д-да.

"Идиот".

— Мам, ты не умеешь смотреть. Он просто хочет твои деньги, понимаешь?

— Послушай, Аска, я понимаю, что ты скучаешь по папе, но Майкл...

— Папа ушел сам. К другой. И при этом он отсудил у нас...

— Замолчи, Аска! Ты меня пугаешь!

Я сама. Я сама себя пугаю.

— Аска... Мы с отцом хотели, чтобы ты выросла самой умной, самой способной, но... Ты точно не хочешь пойти поиграть?

— С кем?

Штора похожа... Не знаю, на что она похожа. А мама похожа на испуганную женщину. В этом свете у нее два подбородка, но ей не нужно это знать.

Мне и самой не нужно это знать. Во всяком случае, так говорят.

Ну же... Давай.

Нагиса на прицеле — моя мечта. Он подаст жалобу, и, если успеет, я получу взыскание.

Значит, он не успеет.

Я тебя ненавижу. Ты боишься, сволочь, боишься, понял?

И соображай уже быстрее, Рей.

Я ошиблась.

Ее память оказалась не идеальна: я видела стыки и швы, видела, где гнулись целые ветви воспоминаний. Закрашенные по-разному, иначе звучащие, странные и неправильные, но неправильные по-особому.

Не по-человечески.

Ветви сошлись в ствол, и я увидела ее.

Из кресла мне навстречу выбиралась девочка-подросток: нескладная, лобастая, в очках. Футболка с вязью какой-то рок-группы, чистые выглаженные брюки и пляжные тапки на босу ногу. Ее окружали экраны, книги, во все стороны тянулись выправленные ветви, звенящие от знаний, напряженные. Я осматривала комнатку и видела их всех сразу. Кадета и офицера, шлюху и магистра физики.

Я видела подростка — и женщину в песочной двойке, которая чуть не столкнула меня с лестницы.

— Привет, — сказала Аска. — Будем знакомы. Я — гений.

— Гений?

— Ага. Куда интереснее, правда, кто такая ты.

19: За невинно убиенных

Дождь барабанил по металлу, вымазывая все внизу фиолетовой рябью. Я сидела, свесив ноги с края крыши, мне было холодно. В парке, ломая кусты, приземлялись новые VTOL'ы — их грохот вносил оранжевые ноты, целые столбы яркого оранжевого пламени. Красные команды, серый перестук тяжелых сапог.

И только мертвые тела не светились. Не звучали. Не дышали. Их — еще живых людей — поставили так: короткими линиями, и они так упали, с колен прямо в грязь — не дыша, не крича, не звуча.

Просто короткие ряды — "не", "не", "не".

Кровь ушла в грязь и брусчатку — кровь из аккуратных отверстий в затылках.

— Почему? — переспросила Аска. — Все упирается в переусложнение процедуры. А в конечном счете — в деньги.

— В деньги?

— В деньги. Ты даже не понимаешь, что это, Аянами. Все детство в больнице, а потом — виртуальные магазины, "Лавка" эта ваша коммунистическая... Ты знаешь, что твой лицевой счет не имел лимитов?

Я не понимала ничего. Я видела тела тех, кто вчера — или позавчера все-таки? — входил в учительскую, смеялся, сплетничал, а потом шел в класс. Я видела живых — а потом мертвых.

И никаких денег.

— В Лиссабоне все прошло не слишком экономно, — сказала Аска. — Одна пуля и несколько часов эффективной работы боевика куда дешевле, чем цифровое прикрытие, смена гражданства, новое место работы, новый соцпакет... Новое — значит, дорогое, а пуля стара и стоит мелочь.

Я оглянулась. Она стояла, опершись на вентиляционную трубу, и ее футболка мокла, брюки тоже мокли, но лицо оставалось сухим.

— Ликвидировать структурное подразделение в прямом смысле, — тяжело усмехнулась Ленгли. — Это, кажется, называется ирония.

— Почему?

— Почему "ирония"?.. А, поняла. Лицеи больше не нужны.

— Почему?

— Господи, ты как ребенок, Аянами! "Почему" да "почему". Я не знаю. В "Соул" нашли способ обнаруживать Ангелов иначе.

— Как?

— Не знаю.

— Ты лжешь.

— Да. Но это не имеет значения.

Я снова посмотрела вниз — на ряд безликих тел. Безликие мертвые, безликие живые. В кабинетах лицея еще много детей. В магазинах еще много пуль.

Каждая вспышка цвета, каждый удар звука, каждая капля крови — моя и только моя.

"Не так, Рей, привыкай: твоя и Синдзи".

Я потрогала крышу: холодная.

Это была память Аски. Это она стояла на крыше под ледяным дождем и смотрела на казнь учителей. На самом деле мы сейчас в подвале, подо мной термохимическая бомба, надо мной — застывшие глаза Ленгли, а я слушаю ее историю...

Только на самом деле больше нет никакого "на самом деле".

* * *

— Ваше первое слияние заметила только Акаги, — сказала Аска.

Было море теней, была дрожь кожи, на которую давила музыка. Была одна пятидесятая секунды, принадлежавшая только мне и Синдзи.

— Второе слияние увидела я, — сказала Аска.

Был кабинет, было откровение, которое я щедро разделила на двоих, была степь...

И на самом деле это было четвертое слияние — после неучтенных у двери моего дома и позже — в классе, на том самом уроке, но считала Ленгли, это был ее счет, и я молчала.

— Не все камеры слежения позволяют записать такое, представляешь? Но в ванной Синдзи... — она покачала головой. — Нужно быть клиническим дебилом, чтобы не заметить, как вы уходите из этого мира.

Аска рассмеялась и продолжила:

— Ты бы видела лицо Ибуки, когда она начала делать тебе непрямой массаж сердца, а он вдруг стал прямым.

— Мне было больно.

— Ну еще бы. Вы же уже почти уходили, стали невещественными, а вас вытащили.

— Куда?

— Куда уходили? Хороший вопрос. Как у тебя с квантовой физикой? И, в частности, с флуктуациями вакуума?

Я молчала. Аска сидела в своем кресле, экраны вокруг гасли и зажигались, и она казалась пилотом огромной машины, пилотом космического корабля. Впрочем, отчасти так оно и было. Она ждет ответа, поняла я и покачала головой.

— Хорошо. То есть, отвратительно. Пойдем.

— Куда?

Аска встала и принялась натягивать вместо шлепанцев кроссовки. Она подпрыгивала на одной ноге — худенькой, как спичка, и единственное, что я ощущала, был страх.

А вдруг спичка переломится?

— Вместо теории я расскажу тебе историю.

Я открыла дверь, и грянул свет.

* * *

За окном мерцали огни башенного крана, и был еще какой-то странный звук — скрипучий, недолгий, не часто повторяющийся: "Тр-рос... рж-жа..." — потом тишина и снова: "Тр-рос... рж-жа..."

— В предместьях обнаружили еще одну девочку с ошибками в томограмме, — сказала женщина.

— Хорошо.

Мужчине хотелось спать

— Ты съездишь посмотреть?

— Уже съездил.

Женщина завозилась в постели, садясь повыше. Тень решетки задвигалась по одеялу: за окном висел яркий серп.

— Почему ты ничего мне рассказал?

— Нет нужды.

— Интересно, — сказала женщина. — Почему это? Может, ты и документы сам оформил, чтобы я ее забрала без проблем?

— Нет, — мужчина зевнул. — Давай завтра поговорим о работе, хорошо? Ты только приехала, устала...

— Завтра я обещала Синдзи, что мы пойдем в парк.

— Вот после и поговорим.

— У тебя какие-то планы на эту девочку?

"Тр-рос... рж-жа..." Ответа не было.

Женщина приподнялась на локте: ее муж уже спал, отвернувшись к столику. На столике мерцал огонек наручных часов. "У тебя какие-то планы, - подумала женщина. — И у меня планы. И у Синдзи тоже планы". Женщина зажгла ночник. Лампочка раскалилась вполсилы, замигала: даже в два часа с электричеством было плохо.

Трясущимися руками женщина надела очки и взяла с тумбочки пачку бумаги, устроила листы на коленях. Она читала, осторожно снимая распечатку за распечаткой. Иногда пыталась сделать пометку, но так и не смогла. Так женщина и уснула — под скрип крановых тросов, с лунной тенью от решетки поверх одеяла.

Из-под ее руки выскользнула титульная страница.

"Проект "Майнд". Теоретико-методологические результаты за 20..-20.. гг."

Я подняла страницу, рассмотрела ее.

— Мило, да? — спросила Аска, садясь на кровать. — Бывший жилой корпус научной группы NERV. Я была здесь пять лет назад, все себе представила — и запомнила. В соседней комнате, кстати, дрыхнет твоя вторая половина. Ему сейчас...

— Девять лет, — сказала я, глядя на руки Юй-сан. Даже во сне они подрагивали.

Ленгли поерзала, облокачиваясь на приподнятые колени женщины.

— Точно.

— Зачем тебе это? Это все?

Аска шутовски потолкала в плечо спящего Икари-сана.

— Эй, директор, расскажете своей подопечной? Нет? Окей, тогда я сама. Это тренировка — для памяти, для воображения. Я могу сейчас все здесь поменять, все забыть и устроить иначе. Но в точности...

Она погладила одеяло, поправила очки на лице спящей женщины.

— ...в точности своя прелесть. Идеальная память.

— И идеальное воображение.

— Да, — сказала Аска, вставая. — Не все чудовища — Ангелы.

— Ты не ответила, зачем.

— Для тебя старалась, — пробурчала Аска, открывая дверь.

В свет.

* * *

Съемка дорожной камеры была черно-белой.

Огни казались просто прожженными в фоне дырами, тротуар отражал все, а разметка... Разметка просто тянулась в бесконечность.

Единственная машина в поле зрения камеры мчалась с огромной скоростью, и скоро должна была исчезнуть прочь — к штрафам и взысканиям. Но ехавший ей навстречу грузовик — огромный трейлер — вильнул в сторону, и время застыло.

— Смешно, — сказала Ленгли. Ее рыжие волосы казались темно-серыми, лицо — бледно-серым, и только голубые глаза почему-то не обесцветились — два звенящих голубых огня.

— Смешно?

— Да. Я нажала на паузу — там, ну, когда смотрела впервые пленку. Вот видишь? Я все разглядела в подробностях. Это последняя секунда жизни Икари Гендо. Парамедики уверены, что он умер мгновенно.

Я смахнула с линии взгляда каплю. Дождь повис в воздухе тяжелыми прозрачными камнями — черными, серыми. За тонированным стеклом тяжелого седана ничего не видно, но уже змеится крохотная трещина. Бампер грузовика уже начинает мять капот. Задние колеса уже не касаются асфальта.

"Уже, — подумала я. — Уже давно".

— Он вез тебе время, — сказала Аска. Она лежала на животе, заглядывая под машину. — Торопился. В совете директоров до сих пор трудится учитель Юй — на него Икари и надавил. Мол, ваше детище уже похоронили, но оно работает. Проект "Майнд", дело жизни и смерти великой Юй.

— Откуда ты знаешь?

— Я и сама так надавила на этого Фуюцки, когда пообещала тебе спокойствие, — ответила она, вставая. — Не напрямую, естественно.

— "Естественно"?

— Угу. Я — "а" — не вхожа в сов.дир. "Бэ" — не хочу умереть под грузовиком.

Я касалась пальцами черного бокового стекла. Его покрывали колючие капли — лишь немногим менее черные, чем само окно. В нем отражались выжженные дыры уличных фонарей, и где-то за ним был директор Икари, профессор Икари.

"Спасибо", — прошептала я, проводя по стеклу.

Капли не стерлись, потому что я уже ничего не могла исправить.

— Зачем ты показала мне это?

— Идем.

Ленгли взяла меня за руку. Кроссовки с треском сминали брызги под ногами и фонтанчики воды, поднятые в воздух каплями. Дождь царапал мне щеки — холодные, каменные капли, недвижимо висящие в воздухе.

— Куда дальше?

— Дальше.

Аска щелкнула пальцами, и сзади ожил грохот, а камень стал просто водой на моем лице.

* * *

— Это — твое прошлое.

Я помнила это все. Здесь было немало пробелов, заполненных кадрами обгоревших балок и обрушенных перекрытий, но Ленгли сумела найти так много, что мне стало страшно.

"Каору показал это Синдзи... Синдзи видел все это".

Я шла по галерее — живой, звучащей, пугающей. Каждое окно выходило в новый вид: в новую комнату, в иное освещение, иные звуки. Аска порой ошибалась, что-то не так представляла, но я снова дышала высушенным воздухом специального госпиталя NERV. И Ленгли молчала.

— Зачем мы здесь? — не выдержала я.

— Затем же, зачем ходили к Каору.

Мы остановились напротив окна в интенсивную терапию. Три санитара, Икари-сан и я. Мы все висели в воздухе.

— Заполнишь картину? — спросила Аска. Она прижала нос к стеклу, словно силясь проникнуть в видение. — Напоминаю: пять капсул мепередина, подвал. Тебя нашли вовремя. По результатам — аномальное повреждение тканей на руках профессора Икари и два облака дисперсной плоти вместо санитаров.

Я прикрыла глаза. Эта ветвь памяти была плотной и толстой, ее пронизывали сложные отростки, но я знала, что делать. Когда я снова увидела перед собой галерею, картинка изменилась.

— Икари-сан уехал. Нагиса собрал моих самых первых учеников и отвел в подвал. Там он заставил меня рассказывать им о себе. О том, кто я. О том, что он со мной делает.

За окном картина оживала. Лужи рвоты, сорванные простыни, и люди, пытающиеся прижать меня к кровати. Два санитара, которые держали меня за руки, вдруг стали большими, очень большими, — будто их перенесли в вакуум. А потом комната стала ярко-красной — сразу и вся.

— Если бы Икари-сан не схватил меня за руки, третий санитар — тот, который с зондом, — убежал бы.

— И ты бы умерла.

— Да.

— Нет! НЕТ!

Я оглянулась. Аска смотрела на меня, оглаживая пальцами щеки, виски, и в ее глазах было что-то такое, от чего я еще острее ощутила себя в госпитале NERV.

Отчаяние.

— Нет, нет же, Рей! Это неправильно! Перестань!

Ленгли отняла руки от лица и быстро-быстро заговорила:

— "Перестань! Я не хочу!" "Какого дьявола ты лезешь в мою жизнь!" — вот что правильно, Аянами, черт бы тебя подрал! Вот что! Просто заплачь, слышишь? Заплачь! Нельзя любить всех и быть такой с самой собой! Вот, смотри!