Гордая птичка Воробышек

— Я готова, можем идти, Илья. Только записку своим черкну, хорошо? Я быстро!

Склоняется к трюмо и что-то коротко пишет. Выключает в гостиной свет. Когда она проходит мимо меня к раздвижному шкафу и подает куртку, я, как привязанный, шагаю за ней следом. Говорю, встав за спиной, перехватив за запястье руку с предлагаемым мне шарфом:

— Ты замерзнешь, Воробышек. На дворе зима. Оставь это.

Я помогаю девчонке надеть черное приталенное пальто с меховым воротником. Она тут же подпоясывает его поясом. Укутывает горло в длинный пушистый мех.

— Нет, — уверенно отвечает, обернувшись ко мне. — Не замерзну. Только не сегодня.

— Почему? — спрашиваю я. — Сегодня какой-то особенный для декабря вечер?

— Особенный, — соглашается птичка. Легко пожимает плечом. — Но причина не в том.

— В чем же?

— Просто у меня есть ты.

Видимо, в моих глазах отражается замешательство, потому что она уточняет с улыбкой, набрасывая на меня шарф:

— Личный сопровождающий с личным транспортом. Сегодня мне не страшен мороз.

Воробышек на секунду задерживает руки на моих плечах, расправляя подарок, смотрит в лицо, но вдруг, словно устыдившись своего прикосновения, отворачивается и отступает. Суетливо оглядывается в сторону настенной вешалки в поисках ключей и сумки.

— Пойдем, Илья, — приглашает меня покинуть квартиру, когда предметы оказываются в ее руках, и вежливо выпроваживает из семейного гнезда.

Шумная компания так и сидит у подъезда — гогоча и развлекаясь. Когда мы показываемся на пороге, молодежь встречает появление птички протяжным свистом, отдавая дань преобразившейся внешности девушки. Провожает взглядами семенящие по утоптанному снегу стройные ноги в туфельках, желает хорошего праздника и незабываемой ночи.

— Непременно. И вам того же, ребята! — вежливо отвечает птичка, махнув ладошкой, и вдруг спотыкается о негромкое и неуверенно-мужское, неожиданно прозвучавшее со стороны бокового тротуара:

— Женя?

Шаг Воробышек ломается, а лицо стремительно отворачивается от высокого худощавого незнакомца, окликнувшего ее. Интуитивно я успеваю протянуть девчонке руку, и она тут же находит ее. Впивается в мою ладонь непослушными пальцами, словно страшась на зыбком льде ухнуть в полынью, и прижимает к себе.

— Женя, постой! Подожди! Женя!

— Воробышек? — я приостанавливаюсь и поднимаю на девчонку бровь, озадаченный ее реакцией на, по всей видимости, знакомого человека. Но она умоляюще смотрит на меня, опускает взгляд куда-то под ноги и просит:

— Пожалуйста! Просто пойдем, Илья, прошу! Я не хочу с ним говорить, пожалуйста!

— Хорошо, успокойся, Воробышек. Как скажешь.

Я осторожно отнимаю от нее пальцы и обнимаю за плечи. Невозмутимо придвигаю птичку к своему боку и коротко, так чтобы она не заметила, оглядываюсь на парня. В том месте, где он стоит, двор плохо освещен, но парень не дурак, едва его глаза находят мое лицо, он спотыкается и останавливается. Продолжает стоять, пока я усаживаю Воробышек в машину, завожу мотор и трогаюсь с места.

— Спасибо, Илья. Я не хотела. Так глупо.

— Пустое, Воробышек. Кто он?

— Никто. Больше никто. Просто чужой человек.

— Ясно.

— Это похоже на трусость?

— Это похоже на бегство. Может, расскажешь?

— Нет, — уверенно качает она головой. — Нет. Извини.

Она не хочет говорить, но разобраться в ее эмоциях не сложно. И в интонациях мужского голоса тоже. Он тот, кто до сих пор не равнодушен к ней. А вот она... не знаю. И почему вдруг страх?

Воробышек-Воробышек, что же ты еще таишь в себе?

Я втягиваю носом едва уловимый аромат духов, смотрю на притихшую девушку рядом и искренне сетую на себя:

— Жаль, птичка, что я не мастак травить анекдоты. Тебе бы сейчас не мешало расслабиться. Может, остановимся где-нибудь у кафе? Выпьешь кофе? Хочешь?

— Нет, спасибо, — осторожно улыбается она. — Поздно, Илья, не хочу заставлять твоего отца ждать. Не переживай. Знаешь, мне с тобой хорошо молчать. Правда.

Я удивленно оглядываюсь, а девчонка вдруг смущается:

— Я, кажется, что-то не то сказала, да?

— Напротив, Воробышек. Интересная версия моего обаяния, не слышал о себе ничего подобного. Обычно мое молчание загоняет девушек в тупик.

— Не меня. Прости, если разочаровала. Иногда молчание куда красноречивее слов.

Мы выезжаем из лабиринта высоток на проспект и едем в направлении границы города. Машина послушна, но давно не нова, печь и мотор работают на пределе, и в данный момент, когда я краем глаза вижу красивые женские ноги в тонких чулках и аккуратных туфельках, вдруг перестает удовлетворять меня. Не долго думая, я набираю в телефоне номер Бампера и говорю, откликнувшись на ворчливое: "Алло":

— Рыжий, мне нужна твоя помощь. Прямо сейчас.

Он на секунду замолкает, а следом бормочет недовольно:

— А разве ты, Люк, от меня ее не получил в виде прилюдного бонуса еще вчера?

— Не зубоскаль, Рыжий, осерчаю, — замечаю я. — Кто виноват, что у меня реакция лучше, а харизма толще? Вини провидение, друг. Я старался быть аккуратным.

— Старался он... Иди ты, умник! От твоего старания у меня чуть челюсть не перекосило, — фыркает обиженно Бампер на мои слова, но по тону парня я понимаю, что вчерашняя обида забыта. — Слушай, — уже почти весело говорит он, — тут Марго в клубе треплется, будто Яшка у тебя вчерашнюю девчонку из-под носа увел, как Ирку. Правду говорит или брешет? Не верю я ей, больно мордаха у подруги кислая. Так как?

— Брешет, — зло ухмыляюсь я. Кто бы мог подумать, что Марго окажется так злопамятна и навязчива. А ведь предупреждал девушку, что наши встречи без обязательств.

— Черт, я так и думал, — уже откровенно ржет Бампер. — Ну, ты и придурок, Илюха. Развел баб вокруг себя, как пастух овец, вот они теперь и собачатся. Дуры. И что только в тебе находят? Харизма, как харизма. Подумаешь, размером больше.

— Поговори у меня, Рыжий. Без зубов останешься.

— Напугал. Колись уже, что хотел?

— Тачку мне подгони к Новотрипольскому шоссе — тридцать второй километр, прямо сейчас. Хочу обменять колеса.

— Твою новую?

— Да.

— Хорошо. Что, перед девчонкой выпендриться решил? Перед той малышкой, из супермаркета?

— Типа того.

— Зацепила, значит. Х-ха! Кто бы еще вчера сказал — до вечеринки в клубе, не поверил.

— Не твое дело, Рыжий. Сделаешь или нет?

— Ладно, жди. Сейчас буду.

Когда мы подъезжаем с воробышком к означенному дорожному знаку — Бампер уже на месте. Я прошу удивленную птичку пересесть в белое дорогое авто и надежно пристегиваю ее ремнем.

— Заткнись, — говорю на слова друга: "Попал ты, Люк, смотрю". И незаметно от девчонки показываю парню кулак:

— А ты не смотри, Бампер, ты лучше нюхай. Чем пахнет?

— Сексом? — ржет тот и изображает неприличный жест. — Илюха, такая девочка рядом, а ты все балуешься в одиночку, как малолетка. Нехорошо.

Я толкаю Бампера в шею, обзываю придурком и желаю хорошей новогодней ночи. Забравшись в машину, настраиваю радио на спокойную волну и выставляю температуру в салоне на приятное телу тепло. Вырулив с заснеженной обочины, сигналю на прощанье другу и беру с птичкой направление к Черехино. И только тогда, когда совершенный монстр под нами — высокий и мощный белоснежный "ауди", в две сотни лошадиных сил, послушный моей воле, смиряет силу и ловит заданный темп, а обледенелый асфальт едва слышно шуршит под колесами, я решаюсь спросить заметно приунывшую девчонку, уткнувшуюся немигающим взглядом в широкое ветровое стекло:

— Что случилось, Воробышек? Что не так? Чего напряглась?

— Ничего, — отвечает птичка, но после минутной паузы все же не выдерживает. Поворачивается ко мне и тревожно распахивает глаза. — Илья, скажи честно, твой друг... Он что, эту машину угнал, да?

Интересная мысль. Не сказать, что оригинальная и мне по душе, но звучит неожиданно. Я на секунду отвожу взгляд от дороги и с удивлением смотрю на девушку.

— С чего ты взяла, птичка?

— Она дорогая, я вижу. Очень! И, по-моему, совсем новая. Даже запаха владельца не чувствуется — сплошной пластик и кожа. А у меня в ногах, кажется, снятый с кресла защитный полиэтиленовый чехол валяется. И потом...

— Черт, забыл, — я наклоняюсь и убираю злополучный чехол из-под взлетевших вверх туфелек Воробышек. Сминаю и отбрасываю его куда-то прочь за спину, с трудом заставив себя отвести взгляд от оголившегося женского колена. Возвращаюсь к разговору. — Так что потом, птичка? Говори.

— Я не понимаю, — просто выдыхает она, смущенно одернув юбку. — Зачем? Чем была плоха твоя машина? Думаешь, отцу важно на каком автомобиле ты приедешь?

— Думаю, ему по большому счету на это плевать.

— Тогда зачем? Илья, пожалуйста, — тихо просит девчонка, — скажи, что твой друг не позаимствовал ее у кого-то без спроса. Я ужасно себя чувствую. Как будто самовольно забралась в чужой дом.

— Значит, в моей машине ты чувствовала себя спокойно? В старом разбитом опеле?

— Он вовсе не разбитый, Илья, — спешит возразить Воробышек. — Зачем ты так...

А я и сам не знаю зачем, но вдруг отчаянно нуждаюсь в ответе.

— Ответь, птичка, я хочу знать.

Ее нежной коже очень идет румянец. Она сжимает на коленях руки в кулачки, сминает сумку и вновь упирается взглядом в ветровое стекло, с которого шустрые дворники сметают, бьющую в него пылью, снежную порошу.

— Птичка? — настаиваю я и слышу в ответ тихое и неохотное:

— Да. Ты же знаешь.

— Почему?

— Ох, Илья...

— Воробышек? Только честно.

Ей не хочется говорить — брови хмурятся, сумка крепче прижимается к груди. На мгновение мне кажется, что девчонка не ответит — сейчас я бы сам себя послал к черту, но вдруг ее губы приоткрываются и она признается:

— Я не знаю. Просто чувствую себя спокойно возле тебя, вот и все.

— Возле меня? — мне требуется усилие, чтобы выровнять дыхание. — Вопрос был о моей машине, птичка.

— Илья, перестань...

Ей так неловко под моим взглядом, что будь мы где-нибудь на улице, она, скорей всего, уже упорхнула бы прочь. Но это больше, чем я ожидал услышать и я отступаю. Гляжу на застывший девичий профиль — на тонкий подбородок, плавный изгиб шеи, прикрытые длинными ресницами глаза... Интересно, в который миг я потерялся в них? Возможно ли что в тот, когда впервые увидел испуганную незнакомую девчонку на университетской стоянке?

— Автомобиль мой, Воробышек, успокойся. Хватит с тебя на сегодня переживаний. Так было надо. Он действительно новый, ты в нем первый пассажир, не считая Бампера. Теперь ты знаешь, так что нет причин волноваться. Ты можешь чувствовать себя в нем так же спокойно, как в моем доме. — Я крепче впиваюсь пальцами в руль, а взглядом в дорогу. Добавляю прохладно и бесцветно, желая избавить следующую фразу от излишней двусмысленности. — Надеюсь, до сих пор он был достаточно безопасен для тебя.

— Правда? — удивляется девчонка.

— Правда.

Она молчит. Чуть развернув плечи, неотрывно смотрит на меня, словно желает удостовериться, вглядываясь в мое лицо, достаточно ли я серьезен и честен в ответе.

— Воробышек-Воробышек, — я не выдерживаю, решившись приоткрыть девчонке свои мысли. — Тебе не все равно кто тебя везет и куда, но безразличен дорогой антураж. Почему? Ты разве не знаешь, что Золушка должна прибыть на бал в настоящей карете, а не в разбитой телеге, иначе какая же она Золушка?.. Я так хочу. Просто доверься мне.

* * *

Я не знаю который сейчас час. Опоздали мы или нет? Время рядом с Люковым летит незаметно.

Когда мы возвращаемся в Черехино и подъезжаем к поместью его отца, охрана молча открывает ворота и впускает нас на вверенную ей территорию, а сам хозяин — высокий и статный, заметно преобразившийся в костюме с галстуком и в бобровом полушубке, стоит на крыльце все время, пока мы едем по заснеженной аллее к дому.

— Не замерзла? — остановив автомобиль напротив входных дверей, между прочим, интересуется Люков, и поворачивается ко мне за ответом.

И я отвечаю ему улыбкой и кивком:

— Нет, Илья. Спасибо, все хорошо.

Он не позволяет мне выйти из машины. Выбирается из салона сам, обходит со стороны капота, открывает дверь и только тогда отстегивает от кожаного мягкого кресла, помогая выбраться наружу. Провожает по ступеням к входным дверям, приобняв твердой рукой за плечи. Хмуро отслеживая колючим взглядом каждое движение шагнувшего нам навстречу отца.

— Женя? Или скорее — Евгения? Девочка, неужели это ты? — слышу я удивленный вздох седоволосого мужчины, изумленно разглядывающего меня, и в свою очередь спешу поприветствовать улыбкой хозяина дома.

— Я. Добрый вечер, Роман Сергеевич. Прошу вас, не нужно ничего менять, Евгения звучит слишком официально, мне куда привычнее просто Женя. Вот, это вам, примите от нас с Ильей. С наступающим!

Перед самым въездом в Черехино, завидев дорожный маркет на территории автомобильной заправки, я пересилила смущение и попросила парня купить праздничную коробку конфет, пообещав следующим днем вернуть ему за нее деньги. И сейчас, получив от невозмутимо исполнившего мою просьбу Люкова желаемое, я вручаю коробку дорогого ассорти, перевязанную лентой серпантина, в руки его отцу и вновь отступаю под тень парня.

Кажется, мужчину совсем не смущает хмурый вид сына и не удивляет его присутствие. Ловко подхватив мою ладонь, он на секунду прижимается к пальцам губами и тепло улыбается, едва ли вообще замечая Илью.

— Ну, здравствуй, Женечка, и спасибо. Так неожиданно приятно. Всегда был не равнодушен к сладкому. Рад, девочка, что ты решилась вернуться, надо сказать, почти не надеялся. Что ж, ребята, добро пожаловать! — он все же бросает на сына радушный взгляд и сам распахивает перед нами дверь, широким жестом приглашая войти в дом.

Ступени крыльца скользкие и подмерзшие, спина Люкова надежно защищает от ветра, но пальцы ног сквозь тонкую подошву туфелек уже покусывает не на шутку разгулявшийся мороз, и я с готовностью, раз уж приехала, принимаю предложение хозяина и шагаю через порог в дом, стремясь к теплу. Но оказавшись в широком гулком холле, ступив каблуками на каменный, словно зеркальный, цвета остывающей лавы пол, я вдруг останавливаюсь как вкопанная, сраженная наповал открывшейся глазам роскошью.

Я мало что знаю о Востоке. Почти ничего. Не больше обычного, никогда не бывавшего за пределами своей страны человека, просеявшего сквозь себя популярную информацию о буддистских храмах, рисовых полях и китайских пагодах, доступную всем. Однако же безошибочно улавливаю присутствие восточной культуры в окружившем меня богатом интерьере дома. Бог мой, неужели в нашей стране можно так жить? Так дорого и вычурно, словно ты родился индийским или арабским принцем? Человеком голубой крови?

Получается, можно.

— Что, впечатляет? — Люков-старший останавливается рядом и заводит руки за спину. Обводит отстраненным изучающим взглядом широкий холл, отмеченный настенными картинами, гравюрами и авторскими декоративными финишами с позолотой.

Он уже успел сбросить с себя полушубок в руки мужчины-дворецкого и теперь галантно предлагает мне помощь. Но едва я развязываю пояс пальто и расстегиваю пуговицы, как его тут же снимают с меня пальцы его сына.