Джон Шеттлер - "Киров-5: Девять дней падения"

— Хорошо, — сказал Каменский. — Что же, адмирал, мне жаль, что мы не встречали прежде, — спокойно сказал он. — Я думаю, мы бы стали хорошими друзьями. То, что вы рассказали мне об этом стержне ?25 особенно интересно. Это меняет все, как вы знаете. Все.

— Да, — сказал Вольский. — Это буквально меняет все, и поэтому очень опасно. Должен вам сказать, что у меня были очень серьезные сомнения, когда Федоров предложил использовать его снова. Я подумывал о том, чтобы вывезти его подальше в море и утопить, чтобы он больше не мог нас побеспокоить.

— Однако вы этого не сделали, — тихо сказал Каменский. — Искушение было слишком сильно, верно?

— Возможно... В конце концов, рассудил я, если Федоров прав, то мы можем использовать его, чтобы предотвратить эту проклятую войну.

— Благородный поступок, адмирал. Однако мы с вами знаем, что на этом все не закончиться, даже если ваш офицер окажется прав. Я некоторое время следил за ситуацией, задавая себе те же вопросы. Я проделал некоторую работу, чтобы узнать о вас больше, адмирал, в особенности после того, как вы приняли командование "Кировом" перед учениями. Я подозревал, что с кораблем что-то случиться, но не мог знать, где и когда.

Вольский был несколько удивлен.

— Вы хотите сказать, что уже что-то подозревали? До того, как "Киров" пропал? Не понимаю. Откуда вы могли это знать? Катастрофы еще не произошло. Я полагал, что вы ничего не знали о попадании "Кирова" в прошлое, пока это не случилось! Только тогда история могла открыться вам — посредством этой фотографии, например.

Он указал на фотографию, которую дал ему Капустин. На ней был виден "Киров", гордо шедший через Гибралтарский пролив, готовясь направиться на юг, к острову Святой Елены. В 1942 году.

— Разумно, — улыбнулся Капустин. — Я и сам однажды думал об этом. Поверьте мне, это потребовало от меня много усилий и совсем немало времени. Я никогда не был богатым человеком, адмирал, не искал славы. Но я был тем, у кого кое-что было в изобилии — информация. В свое время я был причастен к вещам совершенно секретными и изучал то, что потрясло бы вам даже после всего, что вы видели собственными глазами.

— Это связано со стержнем ?25?

— В некотором роде. Но это было совершенно новым поворотом, даже для меня. Просто поразительным!

— Совершенно невозможно, — сказал Вольский. — И все же, это случилось. Итак, мы снова отправили туда Федорова — из Приморского инженерного центра во Владивостоке, а также моего начальника инженерной части на Каспий. Он готовит операцию по эвакуации Федорова.

— Занимательно, — сказал Каменский. — И по-своему гениально.

— Федоров именно такой, — сказал Вольский. — Он был нашей путеводной звездой во время всего этого дела. Он первым понял, что случилось с кораблем, и сумел убедить нас в этом в первые же дни, даже Карпова. С тех пор я привык относиться к невозможному как к обыденному. Но я делал вещи, которые поражают меня всякий раз, как я думаю о них. Знаете, я пожал руку британскому адмиралу в 1942 году!

— Адмирал Джон Тови, — сказал Каменский.

— Вы знаете о нем?

— Именно. Он сделал очень многое в годы, последовавшие за вашей встречей, адмирал. Мне представляется, что он создал секретную ветвь британской разведывательной системы, известную лишь немногим. Даже самые высокопоставленные члены британского руководства не имели о ней понятия, даже Черчилль.

— Как вы узнали об этом?

— Боюсь, что это секретно — это очень тяжелые вещи, которые нужно хранить еще многие годы. Вы были поражены тем, что стало известно КГБ. НА самом деле, у нас был человек в Гибралтаре, когда они впервые доставил туда Орлова, хотя тогда мы еще не назывались КГБ. Это было задолго до меня, но я заинтересовался этим делом несколько лет назад.

— Так вы знали об Орлове уже давно?

— Лично я нет, но советская агентура да. Наш человек смог забрать Орлова из рук британцев в Гибралтаре и доставить на пароход, следующий на восток. Он намеревался передать его НКВД, хотя я не думаю, что они имели реальное представление о том, кем он был — они знали только то, что он, возможно, был связан с кораблем, растерзавшем британцев на Средиземном море.

— Вот, значит, как все обернулось! Тогда вы должны знать, что случилось с Орловым, верно?

— Боюсь, что нет. Миллионы и миллионы событий происходят каждую минуту, адмирал, и любая разведка может знать лишь о малой их толике. Представьте себе человека, который тихо читает вечером в своем кабинете или в кровати перед сном. Он единственный, кто знает, что происходит в его комнате. Этот маленький уголок вселенной принадлежит только ему, и он истинный хозяин судьбы на этой территории. Никто больше не замечает его и не знает о нем, и даже писатель, написавший книгу, которую он читает, не сможет сказать, какие мысли возникают в сознании этого человека. Какая возвышенная тайна, верно? Я веду к тому, что большая часть человеческого опыта подобна мыслям этого человека, и никто не способен узнать о них. Поэтому, отвечаю на ваш вопрос: мы так и не узнали, что случилось с Орловым после этого, но сможем знать это сейчас, когда Федоров отправился туда.

— Что вы хотите этим сказать?

— Как вы сами сказали, адмирал, все меняется. Меняется буквально, иногда очень незаметно, а иногда очень драматично.

— Так вы все это время знали о "Кирове"?

— Не вполне, — объяснил Каменский. — В свое время ГРУ интересовалось тем, что заставило британцев встать на уши. Не думайте, что весь флот Метрополии может выйти в море незаметно. Советское руководство кое-то узнало, в частности, кодовое слово, которым британцы называли это — "Джеронимо".

— "Джеронимо"?

— Это индейский вождь, поднявший восстание на американском Западе. Я полагаю, они дали это имя "Кирову" после того, как впервые столкнулись с ним в 1941. Японцы называли его по-другому — "Мидзути". Это что-то вроде морского дьявола*.

* Мидзути — в японской мифологии речные и морские драконы, которые могут быть как доброжелательны, так и принести несчастье

— Боюсь, мы это заслужили, — сказал Вольский. — Мы никогда не хотели вмешиваться, хотя Карпов изначально думал иначе. Но если бы вы оказались в море на военном корабле, вы, возможно, поняли бы, почему мы вступали в бой — не для чего-то великого.

— Я понимаю, — сказал Каменский. — И все же мы сидим здесь, имея возможность использовать этот загадочный стержень ?25 для действительно потрясающих вещей.

— Вы имеете в виду перемещения во времени?

— Разумеется — что же еще? Небольшая дилемма, верно? Впервые у нас есть контроль. Нам и в голову не приходило, что это возможно... И вот он — стержень ?25.

— Вы хотите сказать... Что значит "впервые"? Вы хотите сказать, что это случалось раньше?

— Преднамеренное перемещение во времени? Нет, адмирал, вы и ваш экипаж стали первыми, кто смог это сделать, по крайней мере, насколько мне известно. Но поскольку вы оказались так любезны, чтобы пригласить меня, я тоже окажу некоторую любезность. — Он улыбнулся, подался вперед и понизил голос. — Я полагаю, помещение защищено? Мы говорили уже много о чем.

— В приемной двое морских пехотинцев, но там ничего не слышно. Можете поверить мне на слово, здесь ничего не контролируется и не записывается.

— Поверю, — Каменский снял очки и убрал их в карман. — И скажу вам обоим то, что представит ситуацию в новом свете — это началось не с "Кирова".

Он позволил своим словам провиснуть в воздухе, изучая лицо Вольского. Затем он спокойно перевел взгляд на генерального инспектора, сидевшего справа от него, жадно вслушиваясь и одновременно просматривая свои записи.

— Что вы имеете в виду? Перемещения во времени?

— Именно.

— Были и другие инциденты?

— Вы знаете о как минимум еще двух — с Федоровым и Марковым, адмирал, так что не должны удивляться.

— Это случалось до инцидента с "Кировом"?

— Да, — категорично сказал Каменский. — Первый случай имел место в Советском Союзе во время испытаний "Царь-бомбы". Мы назвали ее Kuz'kina Mat', просто небольшой урок, который Хрущев хотел преподать Западу. Американцы назвали ее "Большой Иван". Это была водородная бомба АН602, самая мощная ядерная бомба из когда-либо испытанных.

— И это вызвало смещение во времени? — Во взгляде Вольского отразилось его изумление.

— Именно. Два техника, наблюдавшие за испытаниями, исчезли, хотя от места взрыва их отделяло 150 километров. Мы полагали, что они погибли при взрыве, пока они не объявились через двенадцать дней, рассказав vranyo, которое никто не мог слушать с серьезным лицом. Но потом случилось что-то, доказавшее, что они говорили правду, однако мы не будет на этом останавливаться.

— Поразительно... Мы тоже полагали, что к перемещению "Кирова" в прошлое привел взрыв на "Орле". Только потом мы обнаружили эффект стержня ?25.

— Это может также иметь значение, — сказал Каменский. — Похоже, что крупные взрывы могут вызвать подобные смещения. Это наиболее меня беспокоит. Ученые говорили мне, что это как-то связано с тем, что пространство и время искажаются или разрушаются взрывами. Так сказать, возникают пробоины во времени.

— Как раз как предположил наш начмед Золкин, — взволнованно сказал Вольский.

— Он очень мудрый человек... В общем, мы начали понимать, что американцы и англичане в те годы тайно изучали нечто большее, чем сами бомбы. Мы проверили несколько подобных испытаний в нашей собственной ядерной программе и подтвердили, что очень крупные взрывы вызывали разломы во времени. На самом деле... Как вы думаете, зачем были нужны ядерные испытания, адмирал? Мы знали, как делать эти проклятые штуки, знали, как они работают, но как только эффекты перемещения во времени были обнаружены, люди очень ими заинтересовались. Мы полагали, что американцы начали изучать их с первыми действительно крупными испытаниями — "Иви Майк" и "Касл Браво"*. Конечно, мы знали, что они делают, но наши первые испытания не дали результатов. Мы предположили, что сила взрыва не является достаточной, нарастили ее до "Царь-Бомбы" и это сработало! Мы поверили в историю, рассказанную двумя техниками потому, что намеренно отправили их туда, дабы проверить, не произойдет ли чего-либо.

* Первый испытательный термоядерный взрыв и первый взрыв американской водородной бомбы, пригодной к практическому применению соответственно. Собственно, до этих испытания американцы не "умели делать эти проклятые штуки и не знали, как они работают", потому что это были действительно первые испытания. Да и само утверждение достаточно спорно. Неужели автор полагает, что конструкция ядерных бомб никуда не продвинулась со времен "Малыша" и "Толсятка"?

— Поразительно... — Вольский не знал, что ответить. — Однако взрыв на "Орле" был вызван маломощной боевой частью, не идущей ни в какое сравнение с взрывами, о которых вы говорите.

— Это очень любопытно, — сказал Каменский. — Я полагаю, к этому имеет какое-то отношение ваш стержень ?25. Вопрос в том, как это случилось и почему?

Капустин жадно слушал, продолжая копаться в своей базе данных. Вскоре Каменский заметил, что его внимание что-то привлекло, и он удивленно поднял брови.

— Вот, господа! — Сказал он ликующим тоном. — Знаете, бывает и такое, что настойчивая, скрупулезная работа счетовода может что-то дать. Я думаю, я могу рассказать то, что будет вам интересно.

Каменский повернулся к нему и улыбнулся.

— Отлично, друг мой. И что удалось узнать?

— Стержень ?25 был изготовлен "Росатомикой", дочерней компанией крупного государственного предприятия, контролирующего ядерную энергетику. Стержень прошел сертификацию и был отправлен на испытания в прошлом году, но по какой-то причине испытания были отменены. Слово за слово, стержень прошел физический осмотр и был отправлен в пункт материального обеспечения флота в Североморске. Оттуда он попал на ваш корабль, адмирал, хотя и не должен был устанавливаться без предварительных испытаний.

— Согласен, — сказал Вольский. — И никто не знал об эффекте, пока мы впервые не задействовали его на "Кирове"?

— Похоже, что да, но есть кое-что еще, что вы захотите знать, но я боюсь, это будет слишком. — Он улыбнулся.

— Ну же, Герасим, не томи, — сказал Каменский. — Выкладывай.

— Эти стержни... Они не производятся по одному. Они идут партиями, связками, как мы это называем. Те, что не проходят процедуру физического осмотра, уничтожаются, но из этой партии уцелели три стержня. Один из них — ваш стержень ?25.

— Ты хочешь сказать...

— Да, Павел! — Широко улыбнулся Капустин. — Есть еще два. — Он мягко постучал по клавиатуре ноутбука. — И я точно могу сказать, где они.

ГЛАВА 30

* * *

Новости заставили Каменского напрячься.

— Значит еще два? — Сказал он. — Из той же серии?

— Именно! — Сказал Капустин. — Один из них прямо здесь, в Шкотово-16! — Он имел в виду специальный объект к югу от здания штаба флота в Фокино, используемый для хранения отработанного ядерного топлива и других радиоактивных отходов флота. Они хранились там временно, ожидая перевозки на захоронение на другой объект, Шкотово-32.

— Я хорошо знаю этот объект, — пояснил Капустин. — Как вы понимаете, я должен проверять его каждый год. Там имеется пять шахт для захоронения низкоактивных твердых радиоактивных отходов, а также более высокоактивных материалов, вроде ионообменной смолы с ядерных подводных лодок. Когда мы снимаем отработанные топливные стержни, они хранятся там и на кораблях технического обеспечения, прикрепленных к объекту. Затем их отвозят для переработки на комбинат "Маяк" в Челябинске. Согласно моему последнему перечню, в Шкотово-32 храниться 8 622 отработанные тепловыделяющие сборки.

— Видите, адмирал? Информация может быть очень полезна в этом мире, даже обыденная статистика, которую должен собирать инспектор. Итак, ты хочешь сказать, что стержень управления из той же партии, что и стержень ?25 сейчас находится там на хранении?

— Они же должны заменять стержни, снимаемые с кораблей, верно? В настоящее время на объекте находятся тридцать семи новых стержней управления, один из них из партии номер 18726, той же, что и стержень ?25.

— Это очень полезно, — Каменский повернулся к Вольскому. — Адмирал, я считаю, было бы разумно переместить этот стержень в более безопасное место. Что-то подсказывает мне, что в ближайшем будущем он может оказаться очень полезен.

— Последний стержень находится в пункте материального обеспечения в Североморске.

— И он тоже, адмирал. Однако нужно проделать это как можно более рутинно. Не нужно вызывать подозрений. Я должен сказать, Герасим, как выражаются американцы, это совсем новая игра!

Вольский, казалось, в чем-то сомневался, его глаза выдавали обеспокоенность.

— Что именно вы предлагаете?

— На данный момент ничего — пока мы должны быстро обезопасить оба стержня на случай непредвиденных... осложнений.

— Я понимаю, — Вольский, казалось, удовлетворился ответом. — Я прослежу, чтобы они были помещены под очень охраняемое хранение. Тем временем, то, что вы сказали мне сейчас, дает мне некоторую надежду. Как вы, вероятно, знаете, мы потеряли контакт с "Кировом" после извержения на востоке.