Снежану затошнило, и на звук бросились две лохматые собаки.
В клубе учили брать невысокие заборы, хорошо пригнанный рюкзачок даже не звякал — все по той же клубной моде. Так что первые три двора она прошила насквозь, как иглой. В четвертом дворе на нее без лая бросилась здоровенная цепная псина, ухватила зубами за живот, но захватила только сбившуюся футболку.
Та Снежана, что утром проснулась и пошла в школу, тут бы и описалась, если не хуже.
Та Снежана, что час назад парилась в автобусе, застрявшем на съезде с моста, замерла бы в испуге, до последнего надеясь на непонятное чудо.
Но та Снежана, что пять минут назад перескочила расплющеное о скамейку тело девчонки примерно своего возраста, тоже без единого звука выхватила электрошокер — золотистый, как рюкзачок! — и с размаха всадила в лоснящуюся шерстяную спину, как мулету в быка. Оглушенная собака вяло повалилась на бок.
— А, тварь четвероногая! — Снежана пронеслась через грядки, разорвала теплицу, размазала по джинсам помидоры, пробила торцовую стенку из пленки, снова заученным движением перемахнула непривычно высокий забор, и оказалась на полупустом грузовом дворе спичечного комбината. Только тут ее отпустило, но блевать не нашлось чем, а лезть в рюкзак за бутылкой воды она побоялась — прежде всего надо уйти с открытого места!
День будний, среда, но комбинат почему-то не работал.
Хотя, конечно, где тут работать, когда за оградой страшнее, чем у Круза написано! Клуб делал несколько игр по “Эпохе Мертвых”. Не то, чтобы Снежана увлекалась мальчишескими делами — но клубная мода обычно поглощала всех с головой, и кое-что в той самой голове у Снежаны отложилось. Прежде всего найти место, где никто не напрыгнет из-за спины... Желательно, чтобы оттуда хорошо просматривались все подходы...
Забравшись на козловой кран, девочка спряталась в глубокой черной тени от кабины, огляделась. Ни человека. Бревна в коре и уже очищенные — ровно-ровно, интересно, как они это делают? Рыжие ящики с корой, вагоны пустые, вагоны с корой, вагоны с бревнами... Запах ржавого металла...
Из бутылки получилось отпить всего два глотка — потом затошнило до трясущихся рук, и бутылка закувыркалась вниз по криво приваренным скобам. “Надо завести фляжку на цепочке, как у мальчиков,” — подумала Снежана и вздрогнула: зачем ей снаряжение? Неужели теперь всегда так будет? Как у Круза? Чтобы даже вооруженные мужчины ходили с оглядкой?
Дождавшись, пока руки перестанут вздрагивать, вытащила из рюкзачка коммуникатор и позвонила папе. Рассказывать, что с ней произошло, никакого желания — это же заново все представлять! И папа, наверняка, сейчас очень занят. Поэтому Снежана быстро-быстро выпалила:
— Папа, со мной все хорошо! Я ехала в автобусе, но я успела смыться раньше, чем пробку подожгли!
— Так ты за речкой?
— Да. И я не пойду на мост! Лучше на клубе переночую, тут близко!
— А почему на мост не пойдешь? Там уже ОМОН, безопасно.
Снежана всхлипнула:
— Ты что, не понял? Через весь пригород идти? Одной? Мне страшно!
— Прости, дочка, ерунду ляпнул. Я позвоню на клуб...
— Вот еще, будешь отвлекаться! Сама позвоню! Не маленькая уже!
И выключилась.
После того, что видела под высоткой — точно, не маленькая.
Огляделась: пока никакого движения. Тогда она позвонила на клубный номер — обычный звонок бы утонул, но первые цифры ее номера сотовые станции определяли, как резервный канал госбезопасности — папа в свое время позаботился — и обрабатывали с приоритетом выше даже армейского. А потому ничего не подозревающая Снежана спокойно дозвонилась до Шарка, спросив, не будет ли он против...
— Какое против! Ты чего! Бегом к нам!
— А что там у вас?
— Да вроде пока держимся, — из динамиков хлюпнуло. Волнующийся Шарк всегда так шмыгал носом. — Вот-вот Сэнмурв подъедет, он с южной трассы, ему ничто не мешает... А ты сама-то где? Как ты пойдешь?
Снежана занималась информатикой не для галочки, так что провесить линк на клубный дрон ей труда не составило. Увидев картинку, ахнула:
— Зомби прямо на перекрестке! Обходить по трассе километра три!
— Вот и отлично, — буркнул Шарк, — авось не попрутся к нам.
— Ну ладно... Пробегусь вдоль трассы, там хотя бы видно далеко...
Но тут кто-то заорал от сторожки:
— Я видел, она до крана добежала! Где-то там!
— Блин, — Снежана выключила коммуникатор, и сказала в уже темный экран, — извини, Шарк!
Потом засунула прибор в рюкзачок, тщательно застегнула молнию и рванула с грузового двора, как может бегать напуганный до полусмерти подросток: почти не касаясь подошвами земли, перескакивая завалы бревен, толкаясь от рельсов, от осей вагонов, запрыгивая на стены. Нет, никакого паркура — просто сильно не хотелось видеть зомби!
Что на этот раз ее искал водитель Петра Васильевича, чтобы защитить и отвезти домой, и что установил точное место по пеленгу звонка, за время длинного разговора с Шарком — тоже услуга для специальных номеров — Снежана так и не узнала.
С разбегу одолев бетонный забор, она оказалась на каком-то дереве. Даже не разбираясь: клен-хрен, повисла на руках и спрыгнула...
Точно в середину стаи байкеров. Чертова дюжина мотоциклов, моторы урчат на холостых в полной готовности рвануть. Крепкие молодые парни, скрипят пахучие кожанки, блестят заклепки. На всю стаю нету пары одинаковых шлемов: стальные каски, немецкий шлем с пикой, римский с поперечным гребнем, греческий с продольным, спускающимся на спину. Из-под шлемов светлые дорожки пота по пыльным, напряженным лицам...
Главный — самый здоровый, на самом блестящем коне — держал в руке смартфон, ожидая команды от Легата. Если бы свалившаяся с неба девочка просила или хныкала, ей бы просто вызвали на помощь милицию или там скорую, а сами остались бы ждать приказа.
Но та Снежана, которая пищала утром, утром и осталась. Новая заорала звонко, пронзительно, перекрыв рокот всех тринадцати мотоциклов:
— Какого! Вы тут ходите! Вокруг х*я босиком!
Байкеры переглянулись. Снежана подслушала фразу от папы, и пару раз козыряла ей в школе или на клубе. А мотоциклисты “Черной чаши” слышали то же самое от куратора, от большого начальника, главнее даже Легата.
— А чего? — повернулся шлем вожака.
— Того! — Снежана махнула рукой в направлении южного выезда. — Там наших бьют!
* * *
— И как там наши?
Лежер пощелкал пультом, пробежался по каналам новостей:
— Пару суток продержатся, а потом, наверное, все-таки водометы введут. Нацгвардию вон, уже перебрасывают. На блогах видно, по южной трассе легионеры едут.
— Баррикады, водометы, газ, щиты, булыжник, — де Бриак прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Потянулся:
— Вся история нашей страны в двадцатом веке. Ну, с небольшим перерывом на парады. То наши по бошам, то боши по нашим... Лучше всего показано в кино “Побег” с Пьером Ришаром.
— А, это где напарник... Бельмондо! Узнал свою девчонку по джинсовой попе?
— Квинтэссенция Франции: женщина на баррикадах.
— Хотя девчонка китаянка...
— И что? Вот вы, Лежер, ощущаете себя именно французом? Так сказать, “au creme de la nation”?
Лежер поглядел в бледно-голубое небо за окном.
— Трудно сказать. Костюмы я шью в Англии. Пиво пью чешское. Машина у меня китайская... То есть, формально, немецкая. Но где сделана, понятно. Кино я смотрю американское — как и сотни миллионов.
— Миллиарды.
Штурмовик развел руками — комиссар опять подумал, что синяя форма Управления сидит на Лежере превосходно.
— Ну вот, комиссар. Так что во мне неповторимо-нормандского? Кроме, хм, набора бактерий, конечно...
— Персонаж, Лежер, это история плюс характер.
— Отпечатки мечты?
— Но у нас нет никаких иных зацепок. Мир... Вращается сам по себе. Все обыденно.
— И вот эти уличные беспорядки в половине государств Европы?
— Мы видим: кто-то раскрыл перед кошкой дверь. И бросаемся ловить кошку. А кошка, может быть, постояла перед входом, развернулась и ушла. Мы проигрываем уже потому, что не можем описать происходящее. У нас даже терминологии нет. Вот, например, долгожданные финансовые потоки...
Комиссар включил над столом голограмму планеты, на которую искуственный интеллект Управления — тот самый Палантир — наложил разноцветные щупальца транзакций.
— И что мы тут можем сказать? Вот эти и вон те ребята решили сменить заемщика и перекредитоваться у парней с другой стороны улицы. А прежние заимодатели не захотели терять кредитора: он же каждый год проценты приносит... Сто лет назад это решалось войной. Сейчас прогресс, все цивильно. Проплатили своим людям. Те, соответственно, вывели на улицы протестную молодежь...
— Тем более, что поводов для протеста искать не надо... Шеф, я только вино пью наше. И то потому, что у меня друг в деревне. Сельский полицейский. Отрастил живот, шестеро детей. Гоняет мигрантов, расследует пропажу коз и белья с веревок. Я такую незамутненность видел только в кино про хоббитов. Представить не мог, что совсем рядом с Парижем так на самом деле могут жить реальные люди!
— Лежер, а к чему вы про вино?
— К тому, что большая часть населения покупает вино в гипермаркетах. А там уже чилийское, аргентинское, австралийское вино — не сильно хуже, но куда привлекательней, экзотика же!
— И что?
— Комиссар. Вы сказали: “замешана вся планета”... Всю историю у человека сохранялась надежда, что хотя бы где-то может быть хорошо. В стране Офир. В царстве пресвитера Иоанна. На островах Ги Бразил. В затерянном городе Робура-завоевателя. На таинственном острове капитана Немо. В океане. В Шамбале. А теперь все уверены, что...
— Человечество, загнанное в угол? Как там у Оскара Уайльда: “Не стоит смотреть на карту мира, где не изображена страна Утопия”?
Де Бриак замолчал надолго. Альберт подошел к распахнутым рамам и долго смотрел на привычные красные черепичные крыши. Центр Парижа, эталонный город-картинка, экспортер положительных эмоций, фабрика радости, первейший и главнейший мировой конвейер любовной романтики. Увидеть Париж — и умереть!
Левее черные клубы дыма — там баррикады. Там пластиковые щиты, там водометы и лозунги. Там по брошенным бутикам шарят наудачу “новые апаши”, там под маркой полиции наперебой грабят квартиры бандиты залетные и местные; там исполняются мечты множества мигрантов — и, совершенно нечаяно, туристов.
Увидеть Париж — и умереть.
— Комиссар, а с чего началось в этот раз?
— В Лондоне убили очередного шпиона.
Лежер полистал страницы служебной сети:
— Опять русские. В формуляре причина смерти: balalaika.
— В смысле — снайперская винтовка Драгунова, эта их СВД? Или Владилена из Лагуны?
Лежер широко раскрыл глаза — в белесом полудне серые. Де Бриак, напротив, прищурился:
— Вы тут сейчас произнесли такую речь о глобализме, а сами даже “Лагуну” в детстве не смотрели?
— Я и сейчас не смотрю. Хватит с меня того, что на чтение подсел. Вот зачем вы подсадили меня на книжки? Жил бы себе, как мой друг в деревне, горя бы не знал!
— И что мешает написать рапорт? Перевестись куда-нибудь, где служба спокойней?
Лежер посмотрел на выгоревший небосвод середины августа. В середине августа за каких-то полчаса ясного утра вскипает полноценная летняя жара. К полудню небо снова по-июльски белое, и надежда только на клубящиеся по горизонту черные горы грозового фронта.
В середине августа улицы пахнут горячим асфальтом, бензином и мочой; на заборах плакаты “Евроединства”, заляпанные там и здесь помидорами или просто дерьмом. За гуманитарной помощью, за государственным пайком тянутся ленивые очереди. Стоять жарко, люди даже не ссорятся особо. Так, помянут недавнюю эпидемию да привычно ругнут очередное повышение цен. Обсудят очередное изменение правил начисления соцбаллов, поплюются тихонько — камеры же везде — и переступят вслед отоварившемуся гражданину.
