Цивилизация страуса. Общий файл

Гусев, держа в уме данные ему на этот случай инструкции, продолжил движение, а охранники разобрались с нападавшими. Причем, даже трупы закапывать не пришлось, всех взяли живыми. Тунец лично участвовал в расследовании и заверил, что никакие силы за этими отморозками не стоял. Чистая самодеятельность.

Один из нападавших оказался очередным родственником павшего во время охоты на Гусева игрока, и это дало Гусеву повод официально начать кампанию по запрету Черной Лотереи.

Тунец, разумеется, не возражал.

Гена, разумеется, тут же выказал определенные сомнения.

— Ты уверен, что время пришло? — спросил он. — Наши позиции еще недостаточно сильны.

— Но у нас есть чудесный повод поговорить об этом, — сказал Гусев.

— Как лидер партии, пусть пока не представленной в парламенте, ты можешь вынести этот вопрос на всеобщее голосование, — сказал Гена. — Но нам нужно пятьдесят процентов голосов. Мы их не получим.

— Если мы не получим их сейчас, мы не получим их вообще, — сказал Гусев. — Надо действовать, пока воспоминания о прошлом розыгрыше еще свежи. Протянем еще год, и что дальше? Новая Лотерея будет проведена по всем правилам, я не сомневаюсь. Не будет никаких нарушений, я даже уверен, что не будет никаких спорных участников. Они же там тоже не идиоты. И свежее зрелище и свежая кровь отвратят людей от нашей точки зрения.

— Не всех, — сказал Гена.

— Не всех, — согласился Гусев. — Но я боюсь, что времени лучше, чем сейчас, у нас уже не будет.

Адвокат пожал плечами.

— Делай, как знаешь, — сказал он.

— Если мы закроем этот вопрос до выборов...

— Это пойдет нам только на пользу, — согласился Гена. — Но я боюсь, что если мы проиграем это голосование, то никаких выборов для нас уже не будет.

— Кто не рискует...

— Тот живет долго и счастливо.

Начал Гусев, как обычно, с эпистолярного послания. На этот раз оно появилось не только на его личной страничке в социальной сети, но и на главной странице партийного сайта.

Гусев вопрошал и обвинял.

'Доколе?

Доколе, я вас спрашиваю?

Игра закончилась больше трех месяцев назад, а ее отголоски слышны до сих пор. Сегодня меня попытались убить, и сделали это родственники одного из охотников, павших во время игры.

Их мотив — месть — вполне можно понять. Но тому ли человеку они мстят? Правильного ли человека они обвиняют?

Я ли вложил пистолет в его руку, я ли выгнал его на улицу и принудил убивать людей?

Нет.

Это сделали вы. Вашими ставками. Вашей жаждой зрелищ, вашей жаждой крови.

Вашим азартом и вашим равнодушием. Вашим интересом и вашим безразличием.

Впрочем, я не призываю их мстить вам всем. Я вообще не призываю их мстить.

Месть — это блюдо, которое пожирает самого повара.

Вам не кажется, что вокруг нас и так слишком много смертей?

Стоит кому-то заговорить о Черной Лотерее, как в ответ он сразу же слышит выкладки статистики. В автомобильных авариях гибнет больше людей.

Ну и что?

Это разве повод для того, чтобы довериться случайному выбору и убить еще больше?

Я не выступаю против оружия. Оружие нужно для самообороны.

Я не выступаю против дуэлей. Пусть каждый думает, что он говорит или делает.

Но я выступаю против слепого случая, когда человек, купивший оружие для своей защиты, превращается в жертву всеобщей травли, в зверя, которого загоняют всей толпой. А потом, в подавляющем большинстве случаев, он превращается в покойника.

Дело же не только в том, что в год умирает десять невинных людей. Дело в том, что они умирают при вашем попустительстве, а иногда и при полном вашем одобрении.

И это ожесточает сердца.

Оно вам надо? А если надо, то зачем?

Не отвечайте на этот вопрос мне. Просто подумайте об этом.

Найдите ответ хотя бы для себя.

Мне говорят, что это бесполезно. Мне говорят, что вы хотите хлеба и зрелищ. А вы знаете, что это выражение появилось еще до нашей эры? А вы знаете, что таким способом патриции Древнего Рима управляли презираемым или плебсом? Неужели мы так недалеко ушли от тех времен? Неужели мы ничем не отличаемся от дикарей? Поколения, мечтавшие о звездах, выродились в поколения, мечтающие о гладиаторских боях?

Я думаю, что все это не так.

Как лидер официально зарегистрированной партии, я выношу этот вопрос для всеобщего голосования.

Поддержите меня или проголосуйте против. Но пусть ваш выбор будет осмыслен. Представьте себе, что в следующем розыгрыше Черная Метка может выпасть вам, вашему мужу, вашему брату, вашему отцу или сыну.

Нужны ли вам зрелища такой ценой?

Расскажите мне об этом.

Ну, а мое мнение вы знаете.

Я считаю, что Черная Лотерея должна быть закрыта'.

— Хорошо, — сказал Тунец.

— Пафос зашкаливает, — сказал Гена.

— Так надо, — сказал Гусев.

— Мне готовить заявку?

— Да.

— Реакции на послание дожидаться не будем? А то, может, ну его...

— Готовь заявку, — сказал Гусев.

— А ты готовь зонтик, — посоветовал Гена. — Ибо сейчас над тобой разверзнуться хляби небесные и прольется дождь, и будет он отнюдь не розовым и конфетным.

И стало так по слову его.

Хляби разверзлись, дождь пролился, и был он далеко не розовым и совсем не конфетным.

Радикальные противники обвинили Гусева в том, что он слаб, мягкотел, продался американцам, китайцам и добивается развала страны посредством отрицания истинных мужских ценностей.

Гусев смеялся. Больше ему ничего не оставалось.

Люди же умеренные говорили, что Гусев, конечно, молодец и, может быть, даже голова. В принципе. Но вот в данном случае он немного погорячился.

На следующий день на сайте правительства появилось инициированное им голосование. В первые несколько часов позиция Гусева получила поддержку десяти процентов голосов. А потом все заглохло. Цифры на экране сменялись, но слишком медленно. За сутки вышло еще около процента.

Гусев всерьез начал размышлять о выборе между запоем и депрессией.

Но публичные дела требовали его присутствия, поэтому ему не удалось впасть ни в то, ни в другое.

— Мы проиграли, — сказал Гена.

Гусев налил себе на три пальца коньяка, глотнул и закинул ноги на офисный стол. Несмотря на поздний вечер, штаб продолжал трудиться. Там, за закрытыми дверями гусевского кабинета.

— Мы проиграли, — повторил Гена. — Обычно прошедшие законопроекты в первые сутки получали от тридцати пяти до сорока процентов голосов, и потом пару месяцев добирали остальные. Одиннадцать с половиной процентов в первые сутки, когда голосуют убежденные сторонники идеи — это провал. Это значит, что все остальные — сомневающиеся и противники, и еще сорок процентов нам не убедить от слова 'никогда'.

— Голосование бессрочное, — напомнил Тунец.

— А толку-то? — спросил адвокат. — Сколько их таких бессрочных на том же сайте висит? С замершими счетчиками на позабытых страницах?

— И что ты предлагаешь? Поднять лапки кверху и сдаться?

— Можно еще одно покушение устроить, — мечтательно предложил Гена. — Привязать его к игре, и чтоб попутного ущерба было...Поднимем резонанс.

— Нет, — сказал Тунец.

— Ни за что, — сказал Гусев. — И никакого попутного ущерба.

— Так что же делать?

— Работать дальше, — сказал Гусев.

— Без каких-то решительных ходов мы эту ситуацию не переломим.

— Вот только революцию мне тут не надо предлагать, — сказал Гусев. — Мы пойдем медленно, но верно.

— В светлое будущее? — скептически осведомился адвокат.

— Просто в будущее, — сказал Гусев.

— И осветим его сиянием наших сердец?

— Знаешь, за цинизм в нашей компании отвечаю я, — сказал Гусев. — А ты выбери себе какую-нибудь другую роль, потому что двух меня эта партия просто не выдержит.

И они продолжали работать. Спорить, убеждать и агитировать. Цифры на счетчике росли, но очень медленно.

А рейтинг действующего президента так же медленно падал.

Глава двадцать четвертая.

В промозглом и сыром апреле, когда снега уже сошли, а тепло еще не наступило, Гусеву позвонил Кац.

— Давно не слышались, — сказал Гусев.

— Я вам звонил несколько раз, но вы не брали трубку.

— У меня были дела, — сказал Гусев. — Извините.

— Ничего страшного, Антон, — сказал Кац. — Я понимаю, что политическая карьера отнимает много времени и сил.

— Отнимает, — согласился Гусев.

— И все же, нам нужно поговорить.

— А это кому нужнее, вам или мне? — уточнил Гусев.

— Я думаю, этот разговор может быть важен для нас обоих.

— И о чем мы станем разговаривать?

— Об этом не по телефону. Приезжайте к нам в офис...

— Нет уж, — сказал Гусев. — Лучше вы к нам.

— Я не люблю пафосные бизнес-центры, — сказал Кац. — Давайте тогда на нейтральной территории?

— На нейтральной, так на нейтральной, — сказал Гусев. — Аллея, которую я когда-то подметал, вас устроит?

— Вообще-то, я думал о каком-нибудь тихом ресторане...

— Я не голоден, — сказал Гусев.

— А если мы встретимся завтра?

— Я и завтра буду не голоден. Или аллея, или...

— Пусть будет аллея, — согласился Кац. — Когда?

— Завтра в полдень, — сказал Гусев. — Так будет красиво.

— Пусть будет, — согласился Кац.

Из дома Гусев ушел рано. Он не хотел, чтобы Марина видела, как он собирается на эту встречу.

В кабинете Гусев снял с себя рубашку и нацепил бронежилет, а Тунец проверил, правильно ли все застегнуто. На воротник пиджака Гусев прицепил микрофон, в ухо вставил наушник. Тунец нацепил на себя экипировку, которую обычно использовал во время охоты.

— Вы как на войну собираетесь, — заметил Гена. — Аж завидно.

Гусев буркнул что-то невразумительное.

— Может, мне с вами пойти?

— Только под ногами путаться будешь, — сказал Тунец.

— Ой ли?

— У нас команда, — сказал Тунец. — Ты в ней никогда не работал. Так что, при всех твоих талантах, извини.

— Если что, постарайся за нас красиво отомстить, — сказал Гусев.

— Это я могу, — сказал Гена. — Это я запросто.

Он был выключен из происходящего, и деятельной натуре адвоката это не нравилось .

Тунец сплюнул и постучал по деревянной облицовке двери.

Он был человеком суеверным.

Гусев шел по аллее, чувствуя себя Клинтом Иствудом, входящим в затерянный город-призрак, где за каждой закрытой ставней мог оказаться направленный на него ствол.

Это было неприятное ощущение, но самым неприятным было то, что оно отсылало его во времена чертовой охоты. Город больше не был его родной территорией. Город превратился в территорию врага.

Вон рабочий из службы озеленения отложил в сторону свои инструменты, курит и провожает Гусева внимательным взглядом. А вот влюбленная парочка, вроде бы сидят, обнимаются, но ведь погода-то еще не располагает для длительных прогулок в скверах... А вон у той старушки из чемоданчика на колесиках торчит раструб огнемета, ага.

Гусев решил, что не стоит накручивать себя еще больше.

— Не дергайся, — сообщил наушник голосом Тунца. От неожиданности Гусев как раз дернулся. — Нас тут двенадцать человек вместе со мной.

Это обнадеживало.

— И их человек пятнадцать, — продолжил Тунец. — Может, чуть больше.

А это заставляло нервничать.

Кац уже сидел на скамейке. Гусев попытался определить, надет на нем бронежилет или нет, но не смог.

— Добрый день, Антон.

— Добрый, — Гусев сел рядом.

— Хорошо выглядите. И костюм на вас отлично сидит. Итальянский?

— Не помню, — скал Гусев. — Невеста выбирала.

— Тогда разрешите вас поздравить, — сказал Кац.

— И погода чудесная, — сказал Гусев. — Весной пахнет.

— Понимаю, — сказал Кац. — Ваше время дорого, да?

— Неужто ж ваше дешевле?

— Я все же не стал бы сравнивать, — скал Кац. — Молодой, перспективный политик...

Гусев демонстративно зевнул.

— Хорошо, я перейду к делу, — сказал Кац. — Антон, зачем вам это?

— Зачем мне это что?

— Вы пытаетесь на нас давить, — сказал Кац. — Вы произносите речи о том, что бизнес должен быть более прозрачен и социально ответственен, а на нас валится проверка за проверкой. Министерство здравоохранения, налоговая, даже Счетная Палата... На прошлой неделе прокурорская проверка была. Думаете, я не знаю, куда они копии отчетов отправляют? Вашему Филинову и отправляют. Он как бультерьер, которого кто-то на нас натравил. Он использует все свои связи, чтобы нас достать, и я уверен, что действует он не по своей инициативе. Поэтому я и спрашиваю, зачем вы это делаете?

— Это такая стратегия, — объяснил Гусев. — Ты давишь на людей и делаешь это до тех пор, пока они не начнут говорить правду.

— Мы никогда вам не лгали.

— Вы лжете мне прямо сейчас, — сказал Гусев. — И это может означать только одно. Я вас недодавил. Но я исправлюсь, обещаю.

— Мы несем убытки, — сказал Кац. — Пока незначительные, но это тревожит акционеров. И еще мы терпим репутационные потери. Собрание акционеров поручило мне поговорить с вами и попытаться уладить наши разногласия.

— То есть, вы сами себе и поручили, — сказал Гусев. — Я видел копии выемок ваших документов, а мои юристы сумели свести концы с концами. Вы хорошо маскируетесь, Аркадий Оттович, но теперь-то я знаю, что никакой вы не завхоз.

— В каком-то смысле как раз завхоз.

— А также держатель пятидесяти трех процентов акций.

— Пятидесяти пяти, — поправил его Кац.

— Значит, недоработали, — согласился Гусев. — Что ж, должен сказать, мне любопытно, как вы намерены все уладить.

— А чего вы хотите?

— Для начала, правды, — сказал Гусев. — Можете рассказать, зачем вы меня убили.

Аркадий Оттович взмахнул руками.

— Бог с вами, Антон, вы уже однажды приходили к нам с таким обвинением...

— Видимо, в тот раз я недостаточно далеко зашел.

— Все факты уже достаточно давно были у меня перед глазами, — сказал Гусев. — Просто я долгое время задавал себе не тот вопрос. Я спрашивал, зачем кому-то понадобилось меня убивать, но только в детективах сыщики сначала ищут мотив. В реальной жизни надо выяснить, кто это сделал, а потом спросить у него, зачем. Вот я вас и спрашиваю.

— И о каких же фактах вы говорите?

— Самый главный из них — кислородное голодание, — сказал Гусев. — Смерть мозга наступает достаточно быстро, а технологии по восстановлению, о которых с вашей подачи рассказывал мне мой собственный клон, еще не отработаны. По сути, их еще даже тестировать не начали. Ваша бригада просто не успела бы приехать на место до того, как я окончательно отправился на тот свет. Из чего можно сделать простой вывод — она там была с самого начала.