- Прямо как в легенде про Мико, — добавил Гизмо.
- Эта эссенция, откуда она. Кто ее нашел? — Диего схватил Гизмо за плечи.
- Странник, — ответил за того Редрик.
Старый гремлин посмотрел человеку в лицо. Странное выражение морды Пастыря сопровождалось тяжелым молчанием.
- Редрик Маккройд — ардиендо вашего сына, — представился Ред, чтобы разогнать тишину.
Старик пристально осмотрел парня. Ноги, пояс, руки, плащ, лицо. Серая сталь и белое золото встретились. Пастырь клокочуще захохотал:
- Кха-бха-ка-ка-ка, кара-кха, бха-ка-ка-ка...
- У меня что-то с лицом?
- Да... теперь у меня три сына. Хороший, плохой и уродливый.
Редрик представил Пастырю своего отца и Смоки. Старый гремлин знал о шоргонах, знал и о Лоуренсе. Диего уже давно было известно, где работает и живет его сын. После представлений старик попросил Лоуренса и Смоки выйти.
- Пошли похаваем, — потрепал лавочник гриву шоргона. Тот согласно ржанул. Они вместе отправились в главный зал.
- Если ты знал, почему никого не послал за мной? — спросил Гизмо.
- Потому что не хотел больше ошибаться.
- Что, хватило одного моего появления на свет? Я — единственная твоя ошибка, — хмыкнул Скордо.
- Нет, ты бы все равно родился. Был бы мелким беззаботным огоньком, с кучей братьев, даже с парочкой сестер. А я лишил тебя этого. Это — моя первая ошибка. Моя же вторая ошибка заключается в том, что я — ужасный отец.
Старый гремлин осел на пол, опершись спиной об алтарь. Редрик понял, что настало время историй. Парень тоже уселся поудобнее. Гизмо и Скордо сели на колени — поза послушника. Но багровый гремлин опомнился и сместился чуть набок.
Диего был последним. Последним живым потомком, в ком сохранилась искра создателя. Внук последнего кемадо, что пережил своих братьев. Он понял это, когда никто из его племянников не унаследовал благословение Каднификара.
Последний потомок кемадо выбрал жизнь Пастыря, жизнь в целибате и аскезе — долгую жизнь. Он лишь надеялся, что у него хватит времени дожить до появления нового кемадо. Но этого не произошло, даже когда он превысил отпущенный гремлинам срок жизни. Что же будет после его смерти? Кемадо — лидеры, безусловные авторитеты, они всегда вели племя по пути, что завещала Мико. Что произойдет, когда их не станет?
Тогда ему в голову закралась крамола. Он решил обмануть природу и традиции. Попытался повторить действо создателей — самому сотворить кемадо. Решение казалось таким легким, таким очевидным.
Диего потратил почти все ресурсы курултая гремлинов, что расселились подле храма Первого Пламени. Были наняты сотни экспедиций: авантюристы из людей, тоннелепроходцы из гномов, прочие наемники, не говоря о количестве задействованных гремлинов.
Пастырь погнал их по следам истории — путям драконьих королев. Собирать их эссенцию, капля за каплей. К удивлению Диего, нужное количество вещества скопилось быстро, но дальнейшие поиски не давали результатов. Одна попытка. Он стал отбирать самок. Целый цикл Лабиринта — ритуала спаривания у гремлинов, был приостановлен.
Он заставил отобранных самок отложить кладки. Провел над каждой ритуал сродства с первым огнем, что вечно поддерживался в храмовой купели. Заставил их выпить материнской эссенции.
Лишь кемадо и те, кого признавали драконы, могли выжить после принятия этой субстанции. Сакральный акт доверия и признания между созданием и создателем. А он попрал его из страха неизвестности. Страха, что после него ничего не останется.
Они погибали одна за одной. Их кладки взрывались бурой жижей. Он копался в ней. Часами. Пока не нащупал младенца, что, бултыхаясь, пытался выбраться сам. Он вырос за минуты, а не зрел годами, ожидая вылупления. Это была кладка особенной девушки.
Самки гремлинов — буйные и дерзкие. Они — себе на уме, и выполняют свой долг лишь из обязательств. Ничего удивительного, они переняли черты характера от Мико. Но она была другой. Приходила на все проповеди. Ловила каждое слово. Она восхищалась историями о Фумусе. Об его рассудительности, об акте творения, что породил само Искуство и, вместе с тем, дал начало племени гремлинов.
Все гремлины знают, что драконы лишь творцы, но не боги. Живут уважением и почитанием их заветов. Но она, она верила в Фумуса, как в бога. Она любила своего создателя. До конца.
Младенец был сильным и крепким. Багровым, как пламя первого дракона. Его частица есть во всех гремлинах — так гласят заветы предков. Эта частичка откликнулась на ее любовь. Кемадо был рожден. Пастырь возликовал этому. Он отнес ребенка к купели Первого Пламени, где тот выдохнул свой первый огонек. Багровый, как он сам.
Налюбовавшись младенцем, взгляд старого гремлина упал на свои руки. Бурая гниль. Он весь был ею покрыт. Его ноги оставляли следы из крови не родившихся детей на священных камнях, где родился первый дракон. Как он мог... Гремлины никогда не убивают гремлинов. Это первое, чему научила его племя Мико.
Как он мог так предать? Сколько огней погасло раньше срока, и сколько огоньков так и не зажглось? Он знал... он знал, что этим все кончится. Диего жаждал порицания, но не получил его. Все были уверены в его правоте. Он их сам в этом убедил, перед тем как совершить свое преступление.
Шли дни, Скордо встал и пошел. Он был веселым, шустрым, любопытным. Замечательный здоровый ребенок. Один. Вместо сотен. Диего боялся, что его народ не будет знать, что делать без кемадо, но теперь он сам не знал, как поступить. Он больше не мог отступить от заветов, не мог и убить себя из-за этого, ничего не мог. Только наблюдать за своим грехом.
Был единственный выход — отшельничество. Размышления, пост, странствие — это должно было помочь. Диего собрался в долгий путь. Правда, зря.
Он поднялся на поверхность. Выход из храмовых катакомб находился на окраинах Вольнограда. Пока Пастырь безвылазно сидел под землей, у выхода возникло поселение — кибуц полуросликов. Там-то Диего и познакомился с Сарой.
Для своих она была простой провинциальной дурнушкой — носатой, полной, крикливой, драчливой. Одинокая дева. Старому гремлину было без разницы. Все гладкомордые — страшные. Чуждые виды. Да и женщины его не интересовали после того, что он сделал.
Она подметала двор. Он спросил у нее, где пост извозчиков. Она спросила, зачем ему это. Он сказал, что хочет сбежать. Она спросила, от чего тот бежит. Он сказал, что от ребенка. Она заехал ему метлой по голове, обвинив, что тот сдурел, если решил зачем-то оставить своего ребенка. Накричала на него, чтоб шел обратно и растил сына не таким дураком, как он сам.
Сара загнала Диего метлой обратно под землю. Он там и остался, растить сына. Но стал подыматься на поверхность, чтоб поговорить с ней. Это, на удивление, помогало. В этой маленькой женщине было столько порицания, сколько ему было нужно. Пастырь решил, что как только Скордо достигнет осознанного возраста, он станет готовить того себе на замену. Вырастит достойного преемника, чтящего традиции.
Шли месяцы, но глядя на ребенка, Диего видел лишь свои преступления, свою вину, свою ошибку. Однажды Скордо подошел к барельефу, что изображал сотворение первого гремлина. Он встал и скопировал его позу. Просто дурачился.
Дурак, смотри, на что замахнулся.
Диего сорвался, разбил барельеф своим лбом. Затем опять сбежал. Пастырь выбрался на поверхность. Нашел Сару и вывалил все на нее. Она снова сказала, что тот дурак, и зачем ему глаза, если он даже не хочет видеть своего ребенка.
Диего обдумал ее слова. Ночью он пошел к реке, где она стирала, и стал лицом под водопад. Он держал глаза под ледяными потоками, пока те их не выхолодили. Утром его нашла Сара.
Она отходила его увесистым суком. Кричала на него, оскорбляла. Затем помогла дойти до спуска в тоннели гремлинов. Сара спустилась вместе с ним. С ним и осталась, объясняя это тем, что тот пропадет без нее. Она оказалась права. Ее компания и слепота подарили ему толику покоя, которого он так желал.
Не прошло и нескольких недель, как вызрела кладка матери Гизмо. Из одной кладки может появиться до тридцати гремлинов, так что малыши распределяются между взрослыми общины. Диего не успел опомниться, как Сара принесла Гизмо.
Она его сразу приметила — маленький и тощий. Сара считала, что такому малышу нужна настоящая мать, да и Скордо не будет так одиноко. Так они и жили. Хорошо жили, пока Диего ни сделал из Скордо послушника, а воспитание Гизмо не поручил Саре.
Скордо досталась суровая дисциплина, часы проповедей и заучивание сказаний прошлого. Гизмо же слушал истории про наземный мир и вообще рос нежным ребенком. Что сказать — мать-полурослик.
Все было хорошо, пока одна из историй, что Гизмо пересказал Скордо, не запала тому в сердце. Он понимал, что он рожден кемадо. Прирожденный герой. А история и была про героя — про основателя Вольнограда. Он захотел выйти и посмотреть на его статую. Диего запретил, он четко дал понять, какое предназначение того ждет. Вечное бдение под тоннами камня.
Скордо взбунтовался. Он не хотел такой судьбы, тогда он в первый раз оскорбил отца и традиции. Тогда же Диего в первый раз избил сына. Пастырь сильно поругался с Сарой и забрал Гизмо в послушники. Тот был избалован, плохо справлялся, даже хуже Скордо, который делал все из-под палки. Этот контраст будто снова вернул старику зрение. Теперь в сравнении он видел превосходство Скордо над обычными гремлинами.
Вина снова накатила на Диего. Он сходил с ума. Лупил сыновей за малейшую оплошность. Гизмо сбегал к матери. Скордо черствел, запирался в себе. Он стал срываться на брате. Тот боялся и его и отца. Сара пыталась что-то сделать, но что она могла предъявить обезумевшему кемадо. Лишь пыталась лупить Диего в ответ и ограждать Гизмо от брата. Когда братья доросли до возраста участия в Лабиринте, Скордо наконец вошел в силу и избил отца. Сказал, что уходит.
Диего обругал его и заявил, что тот сможет уйти, лишь оставив потомство, и после этого ему будет запрещено появляться в общинах гремлинов. Скордо согласился. Началась подготовка. Гизмо ушел в отшельничество, укрепиться духом и телом. Он, несмотря на все тумаки отца, был крепок в своих убеждениях. Чтил традиции. Он вернулся перед забегом, но проиграл. Скордо обошел всех в Лабиринте, зачал детей. Был изгнан. Тогда исчез и Гизмо.
Если раньше Сара лишь кричала, то теперь начала плакать. Каждый день, долго. Пастырь разузнал, где они, но ничего не сделал. Диего понял, что потерял право не то что вести свой народ, но и воспитывать своих детей, сложил с себя полномочия и переехал сюда. Чтобы быть ближе к сыновьям и к последнему из племени создателей. Чтоб, умирая, успеть извиниться, что всех их подвел.
Редрик сидел, покручивая в пальцах свою папиросницу. Ему было жутко неудобно, он нервничал до пота в ладонях. Это была очень личная история. Парень к такому не привык. Гизмо сидел и пускал облака ацетона. Скордо поскреб пальцем каменный пол:
- Какая трогательная история, но я и правда зачерствел. Чего ты хотел добиться, пересказав то, о чем я и так догадывался?
- Просто ты — мой хороший сын, Скордо. Я знаю, что ты тайно проведывал мать, знаю, что продолжаешь по мере сил жить достойно.
- И что?
- То, что я хотел вырастить из тебя того, кем сам хотел бы стать. Но в результате ты стал таким же, как я. Сбежал от своих детей, убийца, преступник. Но мои преступления много хуже, я могу лишь гордиться тобой. Вами обоими. И просить прощения.
- Так почему? — Скордо ударил кулаком в пол. — Раз ты все понимал, почему мы пришли к этому?
- Мы гремлины — рукотворные создания. Нас создали служить и оберегать драконьих королев. Но когда мы этого лишились, осталось лишь наше наследие. Наследие предков и создателей. Я просто хотел, чтоб оно жило, любой ценой. Иначе зачем мы здесь? Какой смысл?
- У меня нет ответа на твой вопрос, старик. Ты просто облажался.
- Знаю, и я хочу, чтобы об этом узнала вся наша семья, — Диего посмотрел на Реда.
- Ардиендо... Редрик, прости, что я все на тебя вывалил. Просто я понял, что нельзя иначе. Если ты не захочешь иметь с нашими мертвыми обычаями ничего общего, я не против. Я не дал такой возможности своим детям. Лишь скажи свое мнение по этому поводу, но, если тебе нет до этого дела, я извинюсь и больше не потревожу тебя.
Это определенно самый длинный день во всей гребаной жизни. Мнение им всем выдай. Мысли тяжелые, как камни. Нет. Легкие — их просто нет. Под легкими — желудок. Заурчало в животе. Голоден. А в кафе горничных — пирог. Может, яблочный. А какое у них во дворе росло дерево? Может, яблоня. Может, ее посадил этот Протей или сама выросла. Зачем? Почему не срубили? Какой в ней смысл...
Парень улыбнулся. Ред раскрыл портсигар. Последняя. Подкурил об уголь из жаровни. Раскрошил. Из кулака посыпался пепел и искры.
- Ты и правда паршивый отец, Пастырь. Я и дня не пробыл твоим сыном, а уже хочу сбежать.
- Зато честно, — выдохнул старик.
- И ты допустил три ошибки, не две.
- Тогда просвети меня, может теперь-то хватит духу прыгнуть в море.
- Вряд ли. Как я понял, Фумус создал первое поколение гремлинов в услужение Мико. Так?
- Так, — ответил Гизмо, за отца.
- Значит, остальные поколения просто размножались, пока не родились вы. Так?
Тишина. Искрящаяся багровым, лиловым и золотым темнота.
- Я голоден. Благодарите мой живот за аналогию. Вот посажу я яблоню у себя на земле. Мне больше не будет нужды в яблоках — ее мне хватит. Но через время из случайных семечек вырастет вторая. Я сажал первую с четким смыслом ее существования — давать плоды. Что же я сделаю со второй? Могу тоже начать собирать урожай. Могу срубить. Могу выкопать и перевезти, даже продать. Могу просто ничего не делать. У второй яблони нет смысла, с ней можно сделать все что угодно. Но ведь и первую я мог срубить в любой момент, посадив на ее место персик или грушу.
Редрик сделал затяжку, собираясь с мыслями. Гремлины хмуро смотрели на него и не перебивали.
- Может, у первого поколения и была предопределенная цель, ведь его создали намеренно. Но вы — просто их потомки. Дети. У вас нет создателей, только родители. Зачем заводить детей? Из-за желания иметь детей? Случайно? — сердце кольнуло. — Из-за страха перед будущим? — кольнуло сильнее. — Да, а зачем еще?
Ред сам ответил на свои вопросы. Отражение огонька сигареты играло в слегка влажных глазах.
- Вот, ты рождаешься... Все. Ребенок завелся, намеренно или случайно, страх пропал — задача выполнена. Остался только маленький человечек и его жизнь. У жизни нет смысла, как и у многих вещей. С какой стати он вообще у них должен быть. Для смысла есть слова. В вашей истории есть смысл, надеюсь, и в моих словах он есть. А у жизни есть лишь способ применения. Пробовать, обжигаться, терять, обретать, ошибаться — можно все. Нужно лишь быть готовым к последствиям, что уготовят мир и совесть. Вы сами тому доказательство.
