Скрепы нового мира (Анизотропное шоссе, Iii)

Я выглянул за угол; улица, через которую мы с Сашей переходили перед злосчастным выстрелом, упиралась в центральную городскую площадь. На противоположной ее стороне, как раз напротив, метрах в полтораста, красовалась свежевыбеленным фасадом местная гордость — четырехэтажная ратуша. Над ней, на высоко вздернутом в небо флагштоке, развивался красный флаг с черной свастикой в белом круге.

— Verflucht noch mal!!!

Я ухватился рукой за бычий глаз, рванул, вместе с клоком пиджака бросил значок на камни. Ударил каблуком, раз, второй, третий, десятый, пока нарядный металл и эмаль не превратились в бурую мерзкую дрянь.

Бил бы и дальше, да вмешался седоусый Густав:

— Рана тяжелая, нужно в больницу.

— Куда?

— В Мюнхен, — то ли выдохнул, то ли простонал лейтенант.

— Да, — подтвердил Густав.

Холодно, без чувств, как будто... я подскочил к седоусому, схватил его за плечи, пятная кровью с ладоней форменный френч, заглянул в глаза:

— Довезти успею?

— Нет.

— Неужели в этой дыре нет ни одного дельного врача?! — вызверился я. Подождал, не услышав ответа, выдавил уже без всякой надежды: — Хоть дантист, лишь бы помог! Отдам любые деньги!

— За деньги? — задумался лейтенант. — Может старый Йозеф возьмется?

— Еврей, — хмыкнул Густав. — Этот за что хочешь возьмется, знай только плати.

— Далеко? — ухватился я за шанс.

— За речку перебрался...

— Тут и километра не будет!

— Где-то так и есть, — согласился лейтенант. — Михель, Ганс, ищите транспорт... бегом!

— Постойте!

Зачем искать, когда Мерседес стоит рядом? Совместными усилиями мы устроили Сашу на заднем диване. Лейтенант, похоже единственный, кто среди полицейских сохранил хоть какие то отношения с врачом, вызвался показывать дорогу.

Уже через десяток минут мы стучались в неприметную дверь:

— Йозеф, отворяй скорее!

Врач оказался отнюдь не стариком. Невысокий, толстенький, с круглыми линзами очков на круглом лице, он здорового напоминал Бабеля, только не привычного мне улыбающегося, а все время хмурящегося и презрительно кривящего губы. Несмотря на видимое недовольство, распоряжался он быстро, четко и по делу: свою супругу отправил кипятить воду и готовить инструменты, дочь, девчонку лет двенадцати, послал за чистым халатом, лекарствами и спиртовкой. Сам же закатал рукава сорочки и помог уложить Сашу на высокую, зашитую в дерматин койку.

Пощупал пульс, поморщился:

— Где же ее так угораздило?

— Из ратуши стреляли, — неохотно пояснил лейтенант.

— Кретины в коричневых рубашка таки съехали с глуза?!

— Они случайно, полагаю, целились в меня.

— Еще не легче!

— У них свой приказ, у нас свой...

— Звери, как есть звери!

Саша умирает, а они... мне захотелось наброситься на болтливого врача и лейтенанта с кулаками, заставить их, наконец, отбросить глупые разговоры и поскорее действовать, пока еще не поздно, пока бьется пульс, пока есть надежда.

— Герр Йозеф, вы... — начал я с мыслью обвинить врача во всех смертных и обыденных грехах, однако в самый последний момент каким-то чудом сумел сдержать ярость: — ...вы сможете ее спасти?

— Все в руках Божьих, — возвел очи горе врач.

— А... меня уже предупредили! — я торопливо вытащил из кармана бумажник, вытряхнул из него все деньги, что там были, верно, около тысячи марок. — Смотрите, у меня есть, чем заплатить! Если будет мало, я принесу еще, столько, сколько попросите. Только умоляю, спасите мою жену!

— О-о-о, сразу чувствуется рука Густава.

— То есть? — удивился я.

— Вы не местный, — злобно фыркнул врач. — Иначе бы знали, что на Пасху я имел наглость отложить операцию его друга, шарфюрера СА, когда ему проломили голову в драке. Мне показалось невежливым отказывать за то, что он нацист и антисемит, и я потребовал деньги вперед. Пока их собирали, друг Густава помер. Таки нужно сказать, он бы все равно помер... зато теперь меня недолюбливает половина города.

— А вторая половина мечтает убить, — вставил лейтенант.

— Пусть так, — пожал плечами врач. — Если человек ненавидит евреев, он таки должен лечится у немцев.

— Вы видите во мне нациста! — догадался я.

Врач многозначительно посмотрел поверх очков на мой коричневый костюм:

— Вашу жену, молодой человек, я прооперирую без всяких условий!

— Бесплатно? — поддразнил лейтенант.

— От денег я не откажусь, — смутился врач. — Как вы знаете, из муниципального госпиталя меня выгнали, они считают, что лучше жить совсем без хирурга, чем с хирургом-евреем.

О! Да он же не дантист, а настоящий хирург! Неужели у моей Саши есть шанс?!

Я вынул из кармана пиджака ручку и чековую книжку, проставил сумму, имя Марты Кирхмайер, на обороте сделал приписку — "выплатить герру Йозефу в случае успешного лечения". Пусть не банковская гарантия, но очень, очень весомый повод постараться.

Протянул врачу результат:

— Тут сто тысяч марок. Они ваши, если моя Марта будет жить.

— Ого, — округлил глаза лейтенант. — Целое состояние!

— Благодарю вас, герр Кирхмайер, — склонил голову в поклоне врач. — Вы необыкновенно щедры. Хотя я сделал бы все возможное для вашей жены в любом случае.

— Спасибо, — поблагодарил врача я.

Простые, спокойные, в чем-то даже обязательные для ситуации слова Йозефа подарили мне надежду. А следующая фраза Йозефа еще более ее укрепила:

— Только одно условие: вы не будете мне мешать. Уходите и приходите завтра. Да смотрите, не вздумайте будить меня на рассвете. Жду вас часов эдак в десять, ни одной минутой раньше.

— Можно мне...

— Нет! Если хотите, я сделаю вам укол морфия. Проспите до завтра, как младенец.

— Как-нибудь обойдусь!

— Вот и чудесно, — герр Йозеф указал мне на дверь. — Прошу вас, герр Кирхмайер!

Грубый металлический скрежет задвигаемого за моей спиной запора как будто перевернул страницу жизни. Вот только что, всего мгновение назад, все мои мысли и мечты вращались исключительно вокруг спасения Александры. Теперь же в моей голове багровой яростью пульсировало одно простое желание: нацист, сделавший роковой выстрел, должен умереть.

Втыкая ключ в зажигания Мерседеса, я пристал к лейтенанту с давно волнующим меня вопросом:

— Выходит, полиция всерьез воюет с засевшими в ратуше путчистами?

— У нас есть приказ. Восстановить порядок... срочно, любой ценой.

— То есть, ваша задача уничтожить этих бандитов?

Лейтенант покосился на клок материи, болтающийся на моей груди вместо вырванного значка НДСАП, но все же кивнул, соглашаясь:

— Мы с утра пытаемся выбить нацистов из ратуши... ничего не получается!

— Их настолько много?

— Не думаю, что там засело более двух-трех пруссаков, — не стал скрывать великую военную тайну лейтенант. — Да уж больно хорошая у них позиция. Пока пробежишь через площадь, наверняка кого-нибудь, да подстрелят. Крышами тоже не обойти, ратуша выше соседних домов. Так и сидим, они то и дело стреляют в нас, мы стреляем в них.

Понятно. Умирать во имя закона и порядка полицейские не планируют. Им гораздо проще изображать бурную деятельность и ждать подкрепления. Штурмовики СА, со своей стороны, занимаются примерно тем же самым — ждут, чем кончится дело в Мюнхене. Победит Гитлер — они станут героями, выдержавшими жестокую многодневную осаду превосходящих антиреволюционных сил. Возьмет верх берлинское правительство — разбегутся по домам, попробуй найди. Вернее, их и искать никто не станет, хоть они и сукины дети, да все одно свои.

Ни первый, ни второй вариант меня категорически не устраивает:

— Почему бы вам не атаковать ночью?

— Так полнолуние же! — голос лейтенанта чуть заметно дрогнул.

"Воевать в темноте непривычно, страшно, да и было бы ради чего рисковать шкурой", — перевел я для себя его слова.

— В окнах первого этажа решетки, двери дубовые. — Продолжил сетовать на жизнь лейтенант. — Пока выломаем, нас сверху расстреляют как фигурки в тире...

"Взрывчаткой выносить двери нас в училище не научили".

— ... без броневика с пулеметом никак.

— Как без броневика? — удивленно переспросил я.

— Хотя бы без пулемета, — снизил запросы лейтенант. — Для успешного штурма обязательно нужно задавить пруссаков огнем, чтоб головы высунуть боялись!

Сермяжная правда в его словах имеется. Четыре века назад в защите домов толк знали. Стены ратуши скорее всего сложены из дикого камня на извести, решетки не иначе как кованные, двери, насколько я успел рассмотреть, мощные, настоящие крепостные ворота с отдельной калиткой, в такие хоть на танке заезжай. Тот, что из 21-го века, наверное, не пролезет, а вот современный полицейский броневичок, типа того, что стоял в Мюнхене рядом с Хофбройхаусом... или обычный автомобиль!!!

— Affenkopf!

* * *

— ударил я ладонями по рулю, да так, что едва не спихнул Мерседес с дороги в стену ближайшего дома. — Если надо броневик — мы его сделаем!

— Да неужели, — скептически поморщился лейтенант. — Конечно, можно найти грузовичок, обшить железом...

— Есть вариант попроще.

— Поджечь?

Предложил и смотрит, как будто проверяет. Или в самом деле прикидывает, не пойду ли я ночью жечь ратушу? Ведь была, была у меня такая идея! И пошел бы с бутылками бензина наперевес, и сжег все вокруг дотла, да вот незадача — нацисты от этого не пострадают. Спать, не оставив караула, они не станут, а посему — всегда успеют удрать. А вот ответная благодарность горожан — за организацию пожара в центре тихого курортного городка — наверняка примет крайне неприятную для нас с Сашей форму.

— Играть с огнем в городе? Ну уж нет! — успокоил я лейтенанта. — Обойдемся матрасами. Вы же наверно слышали, что вата и перо из-за своей волокнистой природы прекрасно задерживают пули?

— Возможно, — неуверенно кивнул лейтенант.

— Конечно, один матрас не поможет... но посмотрите сами, — я показал рукой на длинный, аж трехметровый капот мерседеса, — тут можно привязать целую стопку. Еще и на крышу накидать слоя в три или четыре. Получится настоящий броневик!

— Хм... но как открыть двери ратуши?!

Ура! Он поверил

* * *

в матрасы! Осталось разобраться с дверями.

— В этой машине без малого три тонны! Чем не таран?

Лейтенант задумался. На лице — вся гамма чувств: воевать не хочется, однако приказ есть приказ. За срыв сроков, а тем более саботаж, командиры по головке не погладят. Опять же долг, то самое, пресловутое "служить и защищать", тут не пустые слова. Бюргеры уже недовольны, что за полиция, которая неспособна взять к ногтю пару отморозков с винтовками?

— Проехать-то всего ничего, полторы сотни метров! — усилил соблазн я. — Десяток секунд,

* * *

* они там и сообразить ничего не успеют. А уж когда вы окажетесь внутри... да этот сброд просто напросто разбежится!

Колебался лейтенант недолго — наверно, очень хотел получить первый ромбик на погоны. Его бойцы тоже не сильно возражали — уровень риска выглядел вполне разумным. Куда хуже попасть под внимание командиров званием повыше, те уже не будут считаться с потерями, а без лишних сантиментов потребуют "выполнить долг или сдохнуть".

Зато покупка у жителей городка мягкой утвари и превращение Мерседеса в потешную перину на колесах вылилась в целую историю. Пока полицейские пустили слух про "платим дорого", пока перекусили тем, что сердобольные хозяйки выделили в нагрузку к матрасам, пока все разложили под советы местных "экспертов", пока увязали... долгожданную команду "поехали!" я получил только когда солнце склонилось далеко за полдень.

Разгон лейтенант посоветовал начать без спешки, за несколько кварталов, чтобы я успел приноровиться к новому балансу и никакому обзору через вырезанную в матрасах смотровую щель. Репетиция помогла слабо — из проулка на прямой боевой курс я вылетел едва не завалив машину на бок. Скорее на удаче, чем расчете, удержал Мерседес на мостовой, проскочил до площади и понесся к ратуше, вихляя матрасами из стороны в сторону — в промахи стрелков по верткой и быстрой мишени я верил гораздо больше, чем в импровизированную защиту.

Перед дверями затормозил, почти остановился, воткнул первую передачу и прокричал набившимся в салон полицейским:

— Festhalten!!!

Упер покрепче ладони в руль, дал полный газ и бросил сцепление.

Ожидал удара, вязкого хруста ломаемого дерева... трехтонная туша высоко подпрыгнула на низком крыльце и вынесла двери из стен целиком, а затем повалила их, как поставленную на торец костяшку домино. Пока я судорожно ловил ногой педаль тормоза, Мерседес вломился в холл, сшиб статую какого-то исторического старикана, долетел до парадной лестницы, ударился в ступеньки и, снося колеса и трансмиссию, проскочил вверх чуть не до половины марша. Да так там и застрял посреди кусков камня и разбросанных по сторонам матрасов.

Скрежет и грохот сменило тяжелое дыхание экипажа, да тонкий свист пара, вырывающегося из разбитого радиатора.

Первым пришел в себя лейтенант:

— VorwДrts! Schnell! Schnell!

Полицейские с матом полезли из вставшего на дыбы Мерседеса. Мятые, в синяках, царапинах, в порванной форме, зато без лишних дырок в организмах. Я постарался не отставать — оторвал руки от выгнувшегося дугой руля, стряхнул с себя осколки перехваленного триплекса. Лицо в крови, на лбу гематома, мышцы ватные, зато все кости вроде как целы.

— Он шевелится! — один из полицейских вдруг принялся нервно тыкать стволом винтовки в сторону высаженных дверей.

Там, до груди накрытый поваленной дубовой створкой, лежал навзничь парень в коричневой рубашке. Из-под его затылка по белоснежному мрамору пола расплывалось густое кровавое пятно.

— Михель, Питер, — тут же принялся командовать лейтенант. — Живо на второй этаж, займите позицию в центральном зале. Ганс! Проверь гардероб и возьми под контроль коридор. А ты, Густав, погляди, что случилось с этим пруссаком!

Густав присел рядом лежащим под дверями парнем, приложился ладонью к его горлу, замер, как будто читая слова молитвы.

— Отмучался...

— Проклятье! Ему бы жить и жить! — осуждающе зыркнул на меня лейтенант, затем, развернувшись к лестнице, громко проорал: — Эй, вы! Там, наверху! А ну сдавайтесь, покуда живы! Работает полиция!

Где-то далеко наверху щелкнул выстрел.

— Уйдут по крышам, — заметил Густав.

— Пусть, — ответил ему лейтенант. — Так даже лучше. Пойдем, пошумим, пусть поторопятся. А вы, герр Кирхмайер, — лейтенант повернулся в мою сторону, — постарайтесь поскорее вернуться в отель!

Полицейские, то и дело крича про "почетную сдачу и вкусные тюремные печеньки", гуськом двинулись куда-то наверх. Я же, как завороженный, смотрел на цепочку кровавых следов, оставленных сапогами Густава.

Могу ли я считать Сашу отомщенной?

Или лежащий на холодном граните парень — очередная невинная жертва устроенного нами встречного пала?

Осторожно, стараясь не заляпать туфли кровью, я заглянул под злосчастную створку дверей. Поймал тусклый отсвет вороненного металла и после минутной возни вытянул винтовку, на вид совершенно такую же, как когда-то, на чердаке питерского дома. Как вживую повеяло шорохом голубиных крыльев, под подошвой хрустнул шлак. Я мотнул головой, скидывая наваждение, жадно втянул воздух.