Зверь лютый Книга 27. Чума

Целью "страхования" было "наведение элементарного порядка" в отношении моих людей. Но эффект оказался шире, "доходы от должности", "приварки" упали у многих.

Серебра нет, а жена пилит:

— У Мартемьяновны замки хитрые Всеволожские на сундуки повешены. У них скобы не снимаются, не теряются, только откидываются. Ключей к тем замкам подобрать лихие люди не умеют. А прислуга наша... ты ж сам знаешь, кто — тать, кто — бестолочь. Надо и нам замков тех прикупить.

Мда... Людишки-то... не уследить. Смысл-то есть. А серебра-то — нет.

Другой источник дохода — вотчина. Не земля — с Русской земли серебрушки не выскакивают — крестьяне на земле. Холопы, закупы, смерды. На барщине, на оброке, в работниках.

Самое простое: поднять оброк.

— Ты, Микитка, сеешь полста пудов, снимаешь полтораста. Съедаешь сто. Отдаёшь мне от съеденного десятину — десять пудов. А теперя будешь отдавать десятину от всего. Пятнадцать.

— Боярин! Милостивец! Не губи! Детки по миру пойдут! С голоду перемрём-опухнем!

— Ни чё. Не перемрёте. Сколь в твоей верви дворов? Тиун ещё десятину прирежет.

— Дык тама ж осинник! Мы по ём коров пасём!

— Ни чё. Подалее пасти будете. Иди с богом.

Это — благостный вариант. Лёгкое увеличение оброка с одновременным увеличением запашки. Оброк — натурой.

Бывало хуже — деньгами. "Хуже" — потому что денег у крестьян нет, надо сперва хлеб продать, а в торговле они не понимают, "текущую конъюнктуру рынка" — только по слухам. Проще: дурят их. И по смыслу: между пудом зерна в овине и "на тебе, боярин, уговоренное" появляется лишний рот — прасол.

Бояре ужесточали "налогообложение" кто во что горазд. Утроение оброка, переход на "исполу" (пол-урожая, "половинники"), барщина шесть дней в неделю (с выдачей "прожитного", жалования), осаживание на землю дворни, попытки разводить пчёл и раков, запустить ремёсла... Менее эффективные варианты отмирали. Вместе с их изобретателями и подневольными исполнителями. Некоторые, не выдержав безудержного потока инноваций в части "дай", бежали в другие края. И ко мне тоже.

Именно бояре, подстёгиваемые вовсе не голодом и нищетой, но гонором, стремлением удержаться, по внешним визуальным признакам в форме моих товаров, в своей страте, заставляли зависимых крестьян производить больше хлеба.

А вот свободные общинники отзывались на "товарные искушения" крайне вяло. Мои товары были, за несколькими исключениями, им не нужны.

— Во. Серп новый купил.

— И почём?

— На торгу глядел — всё по четыре да по пять. А зашёл ко Всеволжским в лавку — за три с куной взял. Добрый серп. Как дочка подрастёт, годков через пять, ещё такой куплю.

Везде, где мы выдавливали конкурентов ценой или качеством, у крестьянина не было причин увеличивать производство хлеба. Наоборот: из-за нашей дешевизны он мог "свести концы с концами" при меньшем сборе.

Глава 540

Мысль у коллег не проявляется. Пока попандопулы предлагают туземцам привычные тем вещи, более дешёвые, лучшего качества — лучше и больше аборигены работать не будут. Наоборот — будут меньше и хуже.

Нужен товар, создающий новую потребность.

Такое — "третья производная".

Уже продвинуть на рынок новый бренд известного продукта — не просто.

— Нож новгородский! Один в один! Точно такой же! Но — другой: сделан во Всеволжске. Дёшево!

— Ну... поглядим.

Товар для известной потребности, но существенно изменившейся реализации — крайне тяжело:

— Коса! Воеводовка! Косит впятеро! Против горбуши. Сама режет, сама сгребает! Всегда с сеном будешь!

— Не... кривая какая-то... не... Вот соседи намашутся, обскажут... поглядим.

Новая потребность, новый, прежде не существовавший элемент жизни, вроде возможности во всякую минуту увидеть себя в зеркальце... Вводит аборигена в ступор.

— А эт чё?... А... А на чё?... Ну... Дык, я-т себя завсегда знаю. С отовсюду... А бабе на чё? Я ж на неё смотрю, а ей-то на чё?

Два первых способа позволяют "поднять денег", "набить мошну", вытеснить конкурентов. И снижают уровень производства аборигенов. "А на чё?".

"Общество потребления", при такой психо-полит-экономии, выглядит "заоблачной мечтой". Впрочем, глядя из "натурального хозяйства", из патриархальности, многое в экономике 21 в. выглядит... розовыми слонами накурившегося наркомана.

Для сравнения: в Столыпинскую реформу из 13,5 млн крестьянских домохозяйств выделилось из общины и получило землю в единоличную собственность 1,436 млн (10,6%, на 1 января 1916 года). За десять лет. При мощнейшей юридической, административной, финансовой, транспортной... поддержке государства.

Здесь все, от соседа до князя — против.

Дважды я пытался убедить Рязанского князя Живчика, что увеличение сбора зерна — это хорошо. И он, конечно, соглашался. Молебнов предлагал провести, крестных ходов, водосвятий...

Что таких хозяев надо поддержать: дать льготы, облегчить выход из общины, помочь с межеванием... И тут он полностью отказывался.

— Крестьянство — плоть "Святой Руси". Русь стоит от Рюрика три века. И ещё столько стоять будет. Потому ничего менять не следует.

Это — неправда.

У Рюрика не было феодалов-землевладельцев. Его дружина жила на корме князя. Князя нанимала община. Вещему Олегу платили "по гривне за голову". У него не было податей. Регулярный прямой налог на Руси от Святой Ольги с её "полюдьем" и погостами. Само крестьянство при первых князьях жило иначе, называлось иначе (по племенам). Даже размер общины за три века изменился.

И через три века будет по-другому: Иван III, пытаясь защитить Русь от татарских набегов, запустит "крепостное право". Дав дворянам землю, прикрепит крестьян для её обработки. Иначе конного бронного воина в войско не собрать.

С Живчиком мы поговорили резко. Разошлись взаимно недовольные. Я заткнулся. На время.

Картинка получается грустная.

Для прогресса нужны города. Городам нужен хлеб. Не "вообще" — "товарный". Крестьянин товарного хлеба не даёт. При "торжестве натурального хозяйства" больше сеять у него причин нет. Производить излишки его заставляют силой. Княжеские мытари, требуя подать, или боярская челядь, требуя оброк. В обоих случаях за спиной сборщиков маячат железяки "группы лиц".

Государство — организованное насилие. Я об этом — уже и неоднократно...

Государство — заставляет создавать излишки (прибыль).

Прибыль — ресурс прогресса.

Итого: прогресс = насилие.

"Изнасилование широких народных масс", здесь — русского народа.

Коллеги, вы как? Ощущаете в себе "злыдня писюкастого" нац.масштаба? — Без этого не будет "излишков". Не будет и прогресса.

Три пути, позволяющие попандопуле не уморить своих людей голодом.

1. Увеличить налоги.

Пахарям придётся больше пахать, чтобы "заплатить и спать спокойно".

Увы, у нас тут не "Прекрасная Франция", где вся земля поделена. Наши мужики встали да пошли. На новые земли. Они и так постоянно этим занимаются.

2. Раздать вотчины.

Поместья дадут товарный хлеб. Землевладелец, закрепощая земледельца, заставит его работать на пределе сил.

Так поступал Иван III, создавая дворянство, так раздавал вотчины в новых землях Московского государства Иван IV.

Крепостное право будет приближаться к рабству, достигнув пика в "век золотой Екатерины". Пугачёвщина, рекрутчина, Салтычиха...

3. Создать колхозы.

В "Святой Руси" для этого уже есть главное: общая собственность на основное средство производства — землю. Да и прочее, вроде тягла и инвентаря, часто используется коллективно:

"Житье у них было плохое -

Почти вся деревня вскачь

Пахала одной сохою

На паре заезженных кляч".

То-то "народники" были уверены: стоит грохнуть царя и "всё будет хорошо!". "Русский народ для социализму готов!".

Осталось поставить парторгов и спускать. План по севу. Из какого-нибудь "волостного сельхозотдела".

"Наш колхоз стоял на краю пропасти. Но пришла перестройка, и мы сделали большой шаг вперёд".

Все варианты держатся на насилии. Здесь — на святорусской княжеской власти, на "Империи Рюриковичей".

Я вспомянул Ульянова и пошёл "другим путём". Тоже насильственным, но другим. Из двух вариантов: прусского, юнкерского и американского, фермерского выбрал третий — русский.

Схема, которую Россия реализовывала с 16 по 20 века. Городки засечной черты, казачьи станицы на Кубани, сёла в Новороссии, торговые пристани вроде Гжатска... Крупное, одномоментно создаваемое по государственному решению, поселение.

На этот "гос.скелет" в разных пропорциях и формах (в РИ) накладывалась "самодеятельность населения". Помещичий, мужичий, казачий, колонистский, сектантский... "пионеризм".

Большое село, свой надел, присутствие гос.чиновников ослабляют "удавку общины". Конечно, возникают разные "неприятности" типа "наряд вне очереди". Но сельский сход их не распределяет. А у тиуна зависти к "крепкому хозяину" нет. Он в другую игру играет, "карьера" называется.

Наоборот, у "богатея" с "начальником" — вась-вась. Отчего куча недовольных.

— Эт с чего ему — всё, а мне — ничего?!

— Неправду говоришь. Обоим дадено вровень. Земля, скот, подворье. Только он во всяк день в поле, а ты — в избе на печи.

— А у меня ножки болят! Сил терпеть никаких нет! Только в тепле держать!

— То есть, ты к крестьянскому труду не годен? Учись, счетоводом будешь. Всегда в тепле, сидя.

— А не можу я! У меня буковицы в глазах скачут! Так и прыгают, так и бегают! Голова аж болит.

— Тогда кирпичи лепить. Сидя. И печь недалече. У Христодула в лепильщиках завсегда недостача.

Подобные беседы в разных вариантах происходили повсеместно. Часть поселенцев не способна оценить свою слабость, физическую или умственную. Непригодность к крестьянскому труду в общинах воспринималась как второсортность. Как, в Пердуновке, смущался и ругался Чимахай, признаваясь в отвращении к хлебопашеству — я уже...

Для меня человек — объективная реальность. Объект с суммой свойств, меняющихся со временем. Цель: найти каждому оптимально подходящее занятие.

У местных "оптимально" значит "потомственно".

— Дед мой землю пахал, отец пахал. И я пахать буду.

— Ты ж коня запрячь не умеешь!

— Да уж, господь не сподобил.

— У тебя ж ни одной борозды прямой!

— Ни чё. Я вчерась говел, нынче, бог даст, прямо пойду.

— Вот что, отговённый ты наш, собирай вещички да топай в бурлаки. Там-то, в упряжи, мимо бережка не промахнёшься.

— Не... дед пахал, батя пахал... не.

Благодушно наблюдать, как такой... "пахарь народный" доводит семейство своё до нищеты да землю портит?

До кого-то со временем доходило, другим приходилось помогать. Иногда и насильственно.

* * *

Когда человеку говорят:

— В космонавты негоден. Уши оттопыренные — шлем не налезет.

всё понимают: проф.непригодность.

А если "не годен в крестьяне" — сразу "классовый гнёт и ущемление православного народа".

* * *

Вторая "удавка" — власть — работает во Всеволжске чуть иначе.

В моих землях нет налогов. Вообще. Это многих потрясает.

— Воевода, с чего ты живёшь-то?

— С ума-разума.

Вопрошающие впадают в прострацию, "сношают ежиков", обижаются:

— А мы тогда как? Без ума? Дурни?

Потом находят удовлетворяющий их ответ:

— Врёт. С волшбы богатеет. Народ верно сказывает: Колдун Полунощный. А мы люди добрые, христолюбивые, нам Христос не велел.

Восстановив, такими суждениями, самооценку, смотрят на меня сострадательно: душу свою вечную загубил. И с завистью: поменял блаженство вечное небесное на богатство земное тварное. Но — большое. Не всяк так сумеет.

Точно: "не всяк". Роль подати у меня играет ипотека: кредит на срок до шести лет за предоставляемые стартовые "уровень жизни" и "способ производства". "Белая изба". Втянувшись в режим "расширенного воспроизводства" для погашения кредита, "привыкнув к хорошему" — к множеству элементов, которые считаются "богачеством", крестьяне будут и дальше поддерживать такой уровень. "Не хуже других".

Я надеюсь...

Понятно, что кредитование, в отличие от подаяния, возможно только при наличии "орг.насилия" за спиной заимодавца.

"Грозное что-то куётся во тьме"... Выбрав "экстенсивный путь", я автоматом, не считая и планируя, а просто по бредовости моего выбора и предчувствию крупных неприятностей, велел Терентию строить ещё одну линейку зерновых ям.

Потом грянул "мятеж жрецов", поход в Мордовию и, из-за победы, необходимость обустроить и прокормить тридцать тысяч новых насельников.

Одновременно Чарджи прошёлся по "унжамерен" и сжёг Кострому. Что дало сотни пленных и тысячи "вынужденных переселенцев". "Вынужденно" — прежде всего для нас: оставлять на прежних местах общины, чью кровь мы пролили, нельзя. Чуть очухавшись, они обязательно восстанут. Не потому, что им плохо, а по закону родовой чести и "кровной мсти".

Продолжал расти поток собственно переселенцев.

В Киеве сменился князь. На смену Ростиславу (Ростику) пришёл Мстислав (Жиздор). Ещё никаких разорений не было, но русские люди, предчувствуя грядущие приключения потянулись... куда подальше. И ко мне — тоже.

Весной 1167 г. новгородцы выгнали князя Святослава (Ропака). Летом он сжёг Великие Луки, ходил с войском под Старую Руссу... Казалось бы, крестьянину в лесной веси это всё... кто-то, где-то, за тридевять земель...

Чуйка у наших людей... Как красноармеец по одному взгляду бабы из-за плетня понимал, что за сотню вёрст беляки фронт прорвали — я уже...

Услыхав новость на торгу, почухав затылок, мужичок пересказывал известие соседям в деревне. И добавлял мысль, думанную всю дорогу от города:

— Мы, вроде, на новое место собирались? Не пора ли?

— Дык... а куды?

— А зимой, помнишь, сказочники проходили. Сказывали, есть-де на восход-сторону место такое. Всеволожск, вроде.

— Да не... да ну... брехня... незнамо-неведомо...

Почти везде такая беседа заканчивалась ничем. Погуторили и разошлися.

"Почти". "Эффект больших чисел". На "Святой Руси" 700 тыс. крестьянских дворов. Десятая часть каждый год "перекатывается", "кочевые земледельцы". Если хотя бы тридцатая доля от "катящихся" покатится в мою сторону... Две тысячи семей, двадцать тысяч ртов... мыть, брить, учить... И — кормить.

Продолжалось запущенное ещё "Усть-Ветлужским соглашением" переселение мари из их кудо. Мещеряки, обнадёженные моими обещаниями, перебирались из "шалашей на болотах" в "белые избы".

И уже "фестончиками по краям" шли десятки семейств мокши. Они-то думали, что на опустевшие эрзянские земли идут, из лесу выберутся.

Сотни буртасов, ищущих жизни без эмировской джизьи.

Молодые черемисы.

Остатки сувашских "выкупных девок".

Отпускаемые, а после — бегущие "в открытую" из Волжской Булгарии от тамошней смуты невольники. Следом — и их хозяева. Благо, с обустройством форпоста на Казанке мы существенно придвинулись к эмирату.