— Не, я куплю билет, а сам перекантуюсь на железнодорожном, — прищурился тот хитро. — Там залы просторные, худого человека видать за версту.
— Если кто прицепится, отвязаться будет трудно, — валютчик с сомнением почмокал губами. — И в милицию тебе обращаться нельзя.
— Способ проверенный, — уперся мужик.
— Как хочешь.
Коца, дойдя по Буденновскому проспекту до Большой Садовой, тормознул частника, снова, когда садился в машину, зыркнул по головам пешеходов. Уже зажглись ртутные фонари на высоких столбах, но свет от них сочился как от бледного лица Чубайса — никакой. Сказав шоферу, чтобы тот довез его через Комсомольскую площадь до РИИЖТа, развалился на заднем сидении. Немногие жители богатого когда-то города позволяли себе такую роскошь в связи с наступившим безденежьем. Коца решил не рисковать больше жизнями любовницы и ее дочери, надумав теперь посетить свою однокомнатную квартиру, заброшенную на время разборок. Выйдя на площади с институтом железнодорожного транспорта, расположенным на ней, он отправился пешком по улице Ларина по направлению к проспекту Октября. Подобрался дворами к полуслепому фасаду четырехэтажного хрущевского дома, постоял за углом здания напротив. Фонари на столбах посносили шустрые перестроечные пацаны с пьяными взрослыми олухами, пространство вокруг освещала лишь блеклая луна, и все равно он засек под стволом старого пирамидального тополя расплывчатую фигуру незнакомого парня. Похлопав по боковому карману пальто с надежным "Вальтером" в нем, чертыхнулся про себя, что и здесь покой ему только снился. На улице уже никого не было, а в квартиру попасть надо было во чтобы то ни стало, потому что там лежали на книжных полках разные справочники, каталоги, ценники на многие раритеты и вещи поскромнее. И он решился, насадив шапку поглубже, поднял воротник пальто, опуская подбородок в теплый мохеровый шарф. Направился твердым шагом к незнакомцу, на ходу поддернув кожаные перчатки.
— Кого ждем? — спросил он жестко у широкоплечего мотыля.
— Тебя это колышет? — небрежно бросил тот, мельком окинув фигуру валютчика и не отрываясь от тополя. — Проходи своей дорогой.
— Нет, дорогой, со мной сейчас пройдешь ты, — Коца решительно взял парня за локоть. — Я из милиции.
— Да и в хер бы она мне не снилась, ваша ментовка, я что, пьяный? — заартачился увалень. — Или правопорядок нарушаю?
— Оборзел, смотрю, салага... ты мешаешь нам работать.
— Кому мешаю? Я корешка жду.
— Валютчика? — Коца ловко завернул за спину толстую руку парня. — Мы тоже мечтаем увидеть его.
— Кто это вы? Ну кто вы?
— Милиция.
— Отпусти руку, служивый, я сюда не сам же приставлен. Надо звякнуть.
— Кому ты хочешь позвонить?
— Своим... предупрежу кого надо и уйду.
Валютчик чуть ослабил давление, здоровяк вытащил свободной рукой мобильник, набрал номер. Объяснив положение, в которое попал, спросил, что дальше делать, мол, менты тоже за каким-то валютчиком охотятся. А самого его уже повязали, готовятся отправить в ментовку. На том конце связи долго не отвечали, наконец, дали добро на оставление поста до выяснения обстоятельств.
— Пасите суку дальше, но знайте, что он наш, — верзила, пряча сотовый, нервно выдернул здоровенную лапу из тисков Коцы. — Долго бегать он не сможет.
— Чей это — ваш? — хмыкнул Коца как бы с недоверием,. — Нам известно, что он человек Слонка.
— Был, и Слонок тоже был. Власть поменялась.
— К Пархатому перешла? Или к Асланбеку?
— Пархатый на том свете пробует на вкус собственные сопли. Не слыхали про стрелку в парке Авиаторов?
— Прошел звоночек. Много положили?
— Шестьдесят на восемьдесят процентов в пользу Слонка, за счет его диких гусей. Рубка была стоящая.
— Значит, банковать взялся Асланбек, а потянет? Войне еще в самой Чечне конца не видно, русские парни не больно-то жалуют чехов.
— А мне по херу, лишь бы хорошо отстегивали.
— Фальшаком, — хохотнул Коца. Подтолкнул увальня в широкую спину. — Пош-шел отсюда, добытчик, тебе и родную мать не за падло на тот свет отправить.
— Что мне мать, я сам вырос, — огрызнулся недоумок, снимаясь с места.
Коца, подождав, пока высокая фигура не скроется за углом здания напротив, нырнул в темный провал подъезда. В который раз, нащупывая подошвами зимних ботинок выщербленные бетонные ступени, задался вопросом, почему дома и подъезды по всей России одинаково загаженные. Ведь среди обосранных русских много необосранных людей других национальностей, а ведут они себя одинаково с коренными жителями. Он открыл дверь ключом, нашарил выключатель, в глаза сразу бросилось изменение в расположении мебели, в том, что по другому поставлены книги в книжных шкафах. Ясно, успели, суки, побывать и прошмонать. Хорошо, что догадался все ценное, как и документы, перетащить не только к любовнице, но и в другое надежное место, оставив на кухне лишь заначку с золотом и небольшой суммой денег, капитально замаскированную. Иначе сморгал бы сейчас тягучей слюной до тех пор, пока очередной хряк не замочил бы прямо на пороге собственного дома. Как успели сделать это с другими валютчиками, неповоротливыми в новой обстановке. Коца вырубил свет в комнате, включив настольную лампу с коническим абажюром, подошел к широкому окну, задернул плотные шторы. Лишь после этого разделся, поставил чайник на газовую плиту, жрать хотелось как бездомной собаке. Странно, чувство голода накатывало тогда, когда здорово приходилось поволноваться. Но в холодильнике лежали только маленький кусок колбасы, да пачка плавленного сыра. Возвращаясь опять в комнату, он вынул ключ, поставил замок на стопор, на случай, если кому-нибудь из кровников захочется вновь посетить его убогое жилище. Затем вытащил из книжных шкафов не меньше десятка различных справочников, разложил их на раздвижном столе. Рядом примостил базарную сумку.
Коца провозился почти с купленными у мужика раритетами до утра, сверяя каждый по справочникам. Звездой оказался, как он и ожидал, орден святой Екатерины, цена которому доходила до десяти тысяч баксов по самым скромным указателям. Даже серебряные медальки, простенькие на первый взгляд, потянули каждая на тысячу долларов, одна была "За Полтавское сражение" в 1709 году, вторая "За победу у мыса Гангут"в 1714 году.Валютчик, подбив приблизительно общую сумму,сильно потер виски,надолго уставился в точку в углу квартиры. Цена колебалась от двадцати тысяч баксов и выше,без учета стоимости бриллиантов и сапфира на цепочке с другими драгоценными камнями на перстнях. В голове все сильнее проявлялась мысль о том, что за такие богатства стоит не только побороться, но и постараться сделать так, чтобы клад очутился в его руках. Вряд ли в этот момент нашлась бы сила, сумевшая отговорить его от опасной затеи. Валютчик спокойно перешагнул бы через нее.
Глава четырнадцатая.
В казино на центральной ростовской улице, прямо напротив губернаторских хором, объявились почтенные гости. Они, расположившись в комнате отдыха на мягких диванах, потягивали марочный коньяк, закусывая его плиточным шоколадом. Две русские девушки-официантки ласково обхаживали каждого из гостей, стараясь не зацепить кого из присутствующих нечаянным движением за добротные костюмы. Обе, несмотря на страх, таившийся внутри, были довольны своей работой, порхая бабочками с размалеванными мордашками. Асланбек кайфовал в кресле посередине. Самого Хозяина казино не было среди уважаемого общества, он занимался организационными вопросами, не влезая в серьезные дела. Тем, чтобы вертелись без длительных перекуров однажды раскрученные тотализаторы, чтобы не смолкали за игральными столами эмоциональные восклицания, чтобы в баре в достатке было вина и водки.
— Русские не щадят ни детей, ни стариков, они прут напролом, — сказал на чеченском языке один из гостей, продолжая начатый разговор. — Если захватывают отряд воинов ислама, перерезают им горла и сбрасывают в овраги, затем обливают известью, чтобы поскорее истлели. Трупы сжигают или закапывают в неглубокие ямы, собаки разрывают их когтями.
— Многие из гяуров стали проповедовать за убитых своих друзей кровную месть. Мне показали солдат из разведки, вся группа состоит из наших кровников, — поддержал собеседника второй чеченец. - Они берут боевое оружие, сверху надевают маскхалаты и уходят в горы на поиски наших баз. Если натыкаются, завязывают бой с вызовом по рациям вентиляторов. А те наносят удар поквадратно, спрятаться от них практически невозможно.
— Воевать сейчас тяжело, зеленки нет, укрыться негде, — подключился третий гость. — Даже в горах, в родовом селе Басаева, старейшины постановили, чтобы отряды не заходили в населенные пункты. Сказали, что надо сохранить молодое поколение.
— В родовом тейпе Масхадова поступили так-же. Президент Чечни отправил семью в Малайзию, а сам навещает родственников только по ночам, — просветил собравшихся еще один из присутствующих. — Между тейпами продолжает нарастать раздор.
— Все разбегаются, любитель поэзии и пива Яндарбиев, умный Удугов, хитрый Ахмед Закаев... Их места занимают политики из равнинных чеченцев, хасбулатовы, завгаевы, пророссийски настроенные. Их отвергают, но они лезут все равно. Имам Кадыров повернул вообще в обратную сторону.
— Кадыров никогда имамом не был, священнослужитель не имеет такого права, объявить русским газават и взять свои слова обратно. Он предатель чеченского народа, ему уже вынесен смертный приговор.
— Чеченцы упустили момент наивысшего благоприятствования, когда Хасбулатов был председателем Российского правительства. Пусть он не из горной Чечни, а с равнинной, он все равно боролся за самостоятельную Ичкерию,но от России получающую немерянные дотации на восстановление хозяйства,разрушенного коммунистическим режимом.Он имел возможность сместить полужида Ельцина и стать во главе русского государства, — негромко начал говорить чеченец с задумчивым лицом, сидевший на краю дивана. Присутствующие повернули головы в его сторону и затихли. — Русский народ — это отара баранов, он покорно шел за Иваном Грозным, кровавым царем, за императором Петром Первым, рубившим ему головы, за Сталиным, уничтожавшим его любыми способами.Он и за Хасбулатовым побежал бы. Русский народ — это рабы из неграмотных крестьян, вся российская империя представляет из себя бескрайнюю деревню, населенную от начала смердящими холопами, ею правили цари с кучками умных приближенных, большинство из которых были иностранцами по происхождению. Таковой эта нация осталась до сих пор, при имаме Шамиле Чечню взяли не русские войска, а казаки под водительством генерала Ермолова.И еще один момент упустил чеченский народ, это когда Масхадов с генералом Лебедем подписывал в Хасавюрте документ о перемирии. Нужно было сразу после подписания бумаги выходить из состава Российской Федерации, нефти у нас достаточно, наши места еще Гитлер стремился завоевать. Пригласили бы иностранный капитал, объявили бы себя лет через десять кавказской Швейцарией. Я до сих пор не понимаю, зачем нужна была Масхадову с Басаевым вонючая Россия.
