— Приветствую, друзья! — И поставил на журнальный столик бокал с вином, свою единственную одежду.
— Милый, ты не стареешь, — протянула Лариса Томази, с интересом разглядывая Феллера. — Я помню тебя именно таким.
— Ты должна помнить меня в приподнятом настроении.
— Те воспоминания слишком сильно кружат голову.
— Спасибо, дорогая.
— Мальчишка, — хмыкнул дядя Сол.
— С детства был таким.
— Мы вас отвлекли? — кисло осведомился Митчелл.
— Немного.
— Накинь полотенце, — хмуро велел Арчер.
А2 картинно огляделся, взял с кровати простыню и обернул вокруг пояса.
— Так нормально?
— Ты видел выступление Орка? — вместо ответа спросил Арчер.
— Разумеется.
— Что скажешь?
— Полагаю, говорить должен директор Митчелл, — улыбнулся А2. И перевел взгляд на руководителя GS. — Арнольд?
— Мы делаем все, что в наших силах.
— Орк опирается на outG, — внезапно резанул Феллер. — Пусть твои осведомители сдадут его нам.
Переход к жесткому тону получился настолько неожиданным, что Митчелл вздрогнул — это заметили все, но тут же взял себя в руки и ответил:
— Орк общается только с лидерами сопротивления. Он очень осторожен.
— У тебя нет осведомителей среди лидеров? — подняла брови Лариса.
— Есть, но их Орк держит на расстоянии.
— Не значит ли это, что Орк пасется на твоей лужайке? — поинтересовался дядя Сол, намекая, что хакеры outG сумели взломать базу данных GS.
— По моему приказу Отдел внутренней безопасности запустил полную проверку лояльности, — скупо отозвался Митчелл. — И официально объявлена награда в сто миллионов за голову Орка.
— Хорошо, — дядя Сол перевел взгляд на А2: — Арнольд сказал, что ты давно заинтересовался Орком и настоял на том, чтобы его поисками занимались твои люди. Это так?
— Да, — спокойно подтвердил Феллер.
— Почему?
— Потому что, взорвавшись, полковник Орсон ухитрился сбежать от полиции и сменить чип.
— И ты об этом молчал? — У дяди Сола дернулось веко.
— Я надеялся, что охота принесет результат, — редчайшим для себя оправдательным тоном произнес А2.
— Ты ошибся.
— Теперь я это вижу.
— Ты выбрал не тех людей?
— Они висели у Орсона на хвосте, но отстали из-за Первой Вспышки. А теперь он снова сменил "балалайку".
— Орк станет проблемой? — выдержав паузу, осведомился дядя Сол.
— Уже стал, — бросил Арчер.
Лариса вздохнула. Митчелл изо всех сил старался быть невидимым.
— У Орка нет ни доказательств, ни свидетелей, — неспешно ответил Феллер. — Подпольная клиника, в которой его исследовали после заражения, разгромлена, ее персонал уничтожен. Так же как и хакер, сменивший ему первую "балалайку".
— Думаешь, он ни о чем не догадался?
— Орк не дурак и наверняка догадался, — спокойно произнес А2. — Но повторю: у Орка нет ни доказательств, ни свидетелей.
— Надеюсь, так и останется, — вздохнул дядя Сол.
— Надеюсь, — эхом повторила Лариса.
— Я предлагаю не нервничать, не паниковать, продолжить охоту за Орком, а его выступления считать сетевым вбросом и требовать доказательств, — перешел на деловой тон Феллер. — Но реагировать на Орка будут исключительно клерки, менеджеры среднего звена. Ни один серьезный руководитель не должен комментировать выступления главного преступника, которым мы его объявим. Наша стратегия: мы имеем дело с сетевым болтуном, ни одно обвинение которого не выдерживает критики.
— Они будут изо всех сил нагнетать истерию, — заметила Томази.
— Постепенно подключим экспертов, которые будут смеяться над их невнятными заявлениями и требовать доказательств. Пусть они предоставят доказательства. Пусть оправдываются.
Дядя Сол переглянулся с Арчером, затем бросил взгляд на Митчелла — директор GS кивнул, показывая, что в целом согласен с предложением Феллера, Лариса повторила жест, и дядя Сол подвел итог:
— Звучит разумно.
— Главное, чтобы Орк не навредил проекту, — не смог промолчать Арчер.
— Не хватало еще, чтобы какой-то полковник сумел помешать делу, над которым работали нобелевские лауреаты по физике, экономике, медицине... — начал перечислять Феллер, но был остановлен.
— Ладно, ладно, мы поняли, — махнул рукой дядя Сол. — Решение принято.
И отключился. Погасли "окна" Арчера и Томази, а последним с экрана коммуникатора исчез Митчелл. Напоследок директор GS кашлянул и негромко сказал:
— Передай заместителю Амин, что совещание начнется через час.
Чем изрядно развеселил Феллера. Он отключил коммуникатор и с улыбкой посмотрел на девушку:
— Тебе пора на работу.
Карифа поднялась с дивана, вплотную подошла к Феллеру, остановилась в считаных сантиметрах, так, чтобы ее торчащие соски щекотали ему грудь, и дерзко спросила:
— Ты спал с Томази?
— И с ней тоже, — не стал скрывать А2. — Но это было давно: у нас был роман два года назад. Еще когда был жив ее муж.
— А что за шлюха плескалась с тобой в ванне?
— Хочешь познакомиться?
— Не хочу ее больше видеть.
Несколько секунд А2 внимательно смотрел в темные глаза девушки, затем сказал:
— Хорошо, не увидишь.
И рывком притянул Карифу к себе.
* * *
Италия, Рим июль 2029
Совещание закончилось примерно в семь пополудни, улететь из Рима они должны были в одиннадцать утра, и поскольку никаких дел, кроме встречи с хакерами, в столице Италии они не запланировали, то отправились ужинать в небольшой ресторанчик в шаге от Пьяцца-дель-Пополо. Посидели, наслаждаясь веселым разговором и чудным белым вином, затем Бобби сказал, что хочет выспаться, и отправился в отель. А Эрна и Бен...
Мегера сказала, что давно не была в Риме и страшно по нему соскучилась.
Орк ответил, что никогда не гулял по Вечному городу просто так, для души, а только бегал, торопясь увидеть как можно больше за выделенное ему свободное время.
Эрна сказала, что любой город открывается только тому, кто гуляет по нему просто так, для души, а еще лучше — ночью, которая скоро наступит, и они отправились к Испанской лестнице, чтобы посидеть на ступеньках. Просто — для души. Посмотреть на темные дома, на которые падал свет неярких фонарей, и насладиться медленно наступающей тишиной: город то и дело зевал, закрывал бесчисленные глаза, выключая свет в окнах, потягивался последними автомобилями и становился безлюдным, избавляясь от прохожих и туристов.
И стихотворение, которое неожиданно прочитала Эрна, гармонично вплело наступившую ночь в их настроение.
И сорок дней был Рим безлюден.
Лишь зверь бродил средь улиц.
Чуден был Вечный Град: ни огнь сглодать,
Ни варвар стены разобрать
Его чертогов не успели.
Он был велик, и пуст, и дик,
Как первозданный материк.
В молчаньи вещем цепенели,
Столпившись, как безумный бред,
Его камней нагроможденья —
Все вековые отложенья
Завоеваний и побед:
Трофеи и обломки тронов,
Священный Путь, где камень стерт
Стопами медных легионов
И торжествующих когорт,
Водопроводы и аркады,
Неимоверные громады
Дворцов и ярусы колонн,
Сжимая и тесня друг друга,
Загромождали небосклонИ горизонт земного круга...[20]
— Красиво, — тихо сказал Орк.
— Рим любят все, — эхом отозвалась Мегера. — Ведь другой Вечности для нас нет.
— А как же Пирамиды? — неожиданно спросил Бен и понял, что удивил девушку.
Несколько секунд Эрна изумленно смотрела на него, после чего ответила:
— Пирамиды — это образ Вечности, ее демонстрация и печать. А Рим отдан людям, чтобы однажды мы увидели историю всего в одной каменной капле.
— Однажды — это когда?
— Однажды — это скоро.
— Нет, — качнул головой Орк. — Итоги будут подведены много позже.
— Почему ты так уверен?
— Потому что именно этого мы с тобой добиваемся: перевернуть чертов мир, чтобы он вновь начал двигаться.
— Мы и так движемся.
— Из того, что ты мне рассказала, следует, что мы останавливаемся.
— Ты прав, — она улыбнулась. — Ты во всем прав: мы не позволим человечеству остановиться, и Вечный город продолжит впитывать в себя историю. Благодаря нам итоги будут подведены позже. — Мегера повернулась к Бену: — А я не позволю остановиться тебе.
— Я думал, мы обо всем договорились, — очень тихо ответил Орк. — Мы идем в поход: ты и я.
— Вместе до конца? — Эрна смотрела на него не отрываясь.
— Вместе до конца, — подтвердил Бен.
— Ты обещаешь?
— Я дал слово.
— Тогда пойдем к фонтану.
— До него далеко, — зачем-то сказал Бен.
А Эрна рассмеялась:
— Разве мы торопимся?
И он понял, что сглупил. И еще понял, что нет смысла сопротивляться неизбежному и тем смешить Вечный город. Нет смысла говорить слова, которые могут ранить и которые обязательно поменяют смысл.
Он понял.
Они пошли к фонтану и сидели около него, болтали с веселыми туристами, решившими увидеть Рим ночью, и пили белое вино прямо из горлышка: одну бутылку Эрна прихватила из ресторанчика, в котором они ужинали, вторую притащили туристы. Они пили, смеялись, рассказывали истории, и легчайшее белое добавляло колдовства в причудливое смешенье города, ночи, слов старого поэта, смеха новых знакомых и томительного предвкушения.
Они вернулись в отель, кажется, в четыре, лично убедившись, что ночь расползлась по щелям Вечного города, подобно выводку пугливых черных кошек. Бобби сладко спал в номере, который они делили с Орсоном, но идти к нему Бен не собирался.
По скрипучей лестнице на второй этаж, в комнату с окном на тихую улочку, на кровать, в жаркие объятия женщины, о которой Орк точно знал только одно.
Что она лжет.
* * *
Бронкс США, Нью-Йорк июль 2029
Протокол "Безопасное перемещение потенциально опасных граждан" появился в списке инструкций так быстро, будто давно лежал в перспективной папке и ждал своего часа. Но этого, естественно, никто "не заметил", никто не спросил, каким образом сложнейший документ, регламентирующий действия органов власти, спецслужб и военных, был разработан с такой скоростью, поскольку лишние вопросы — прямой путь в списки неблагонадежных. Карифа, как и все, отметила неожиданную для бюрократов оперативность и, так же как все, мыслями своими ни с кем не поделилась.
В качестве основных исполнителей перемещения протокол называл полицейских или национальных гвардейцев. Они выставляли внешнее оцепление, не позволяя посторонним приближаться к зоне эвакуации, выводили олдбагов из домов и сажали в автобусы. С собой перемещаемым разрешалось брать только носильные вещи, не более двух чемоданов на человека, — для багажа предназначались грузовики. После того как олдбаги оказывались в автобусах, колонна отправлялась в путь. До границы города их сопровождали полицейские, затем оставались лишь национальные гвардейцы. Но нападения на конвои вне городов случались редко, наибольшую опасность представляли улицы.
Согласно протоколу на каждой эвакуации должны были присутствовать представитель мэрии, местного управления и агент GS. Зачем нужен агент, Карифа так и не поняла, судя по всему — только для того, чтобы показать, что служба контролирует происходящее, постепенно забирая власть не только у гражданских, но и у конкурентов. Надзирать за перемещением олдбагов у девушки не было никакого желания, но эвакуации проводились настолько часто, что на них отправлялись все агенты, независимо от занимаемой должности, и в какой-то момент очередь дошла и до нее.
— Мы проводим их до границы города? — осведомился Захар после того, как последний олдбаг оказался в автобусе и гвардейцы принялись сверять списки.
— Нет, — буркнула Рейган, на мгновение опередив Амин.
— Слишком далеко?
— Этих везут не за город, а на Статен-Айленд.
В Нью-Йорке оказалось слишком много олдбагов, эвакуационных зон не хватало, к тому же многие отказывались покидать привычный мир, и власти приняли решение выделить для олдбагов один боро[21]. Национальная гвардия обеспечила Статен-Айленду надежную защиту, власти урегулировали вопрос с местными, выкупив или арендовав недвижимость, и на остров стали свозить стариков.
— Это еще опаснее.
— Почему? — поинтересовался Конелли. Который по обыкновению контролировал происходящее удаленно, на этот раз — из "Бендера", небоскреба GS.
— Гвардейцы говорят, вчера было три нападения на конвои, и все три — в городской черте. Нападать на открытых территориях бандиты не рискуют, — ответил Захар, облокачиваясь на броневик. — Сегодня вроде тихо, но все может измениться в любой момент.
— Зачем они нападают?
— Олдбаги стараются забрать с собой самое дорогое, что у них есть: деньги, драгоценности, картины... Они догадываются, что вряд ли вернутся в свои жилища.
Карифа тихо выругалась.
— Вчера боевики FN23 сумели отбить и полностью выпотрошить один автобус, потом хвастались в Сети добычей: золотые украшения, камни...
— А люди? — быстро спросила Рейган.
— Людей перебили, — ровно ответил Захар.
Красноволосая посмотрела на Амин, та промолчала, глядя на забитые олдбагами автобусы, и поэтому Рейган продолжила:
— Не хватает только желтых звезд на одежде.
— Плохое сравнение. — У Карифы дернулась щека.
— Зачем звезды? — спросил Захар. — Они достаточно отмечены.
И агенты не сговариваясь посмотрели на красные цифры, мрачно светящиеся над головами олдбагов.
— Перед вторжением в Россию немцы разработали генеральный план "Ост", согласно которому всех славян требовалось уничтожить, чтобы освободить землю для "высшей расы" — тогда себя так называли немцы.
— Именно расы? — удивился Конелли. — Их же вроде три.
— Им было плевать, — ответил Захар. — Немцы считали себя "высшей расой" — арийцами, всех остальных — расово неполноценными, не людьми, а животными, чье предназначение — служить или подыхать, если представителю "высшей расы" будет угодно лишить их жизни. Во время вторжения немцы убивали русских в невообразимых количествах и самыми дикими способами: сжигали целыми деревнями, морили голодом, собирали детей в специальных лагерях и сцеживали у них кровь... Всего немцы истребили не менее десяти миллионов гражданских русских, тех, которые не могли сопротивляться.
— Зачем ты это рассказываешь? — спросила ошарашенная Рейган.
— У русских не было возможности избежать смерти, они были обречены. Не потому что верили в Христа — веру можно сменить, не потому что были убежденными коммунистами — под угрозой смерти многие меняют убеждения, русские были обречены, потому что они были русскими, а это никак нельзя исправить, — медленно ответил Захар. — И сейчас я вижу, что все повторяется: людей наказывают за то, что они достигли определенного возраста. Они в этом не виноваты. Они не могут этого изменить.
— Им придется это принять... — протянула Рейган, но Захар ее перебил:
— Русские не приняли. Россия была единственной страной, население которой немцы решили уничтожить поголовно, и когда русские это осознали, немцы столкнулись с жесточайшим сопротивлением: на фронте, лицом к лицу, и на оккупированных территориях, где действовали подпольщики. Немцы пытались подавить волю русских звериной жестокостью, но ничего не добились: нельзя запугать тех, кто уже мертв.
