— Я так и знал! — Элокар взял ремень и внимательно осмотрел его.
— Мы не шорники, Ваше Величество, — сказал Далинар. — Надо отдать обе части подпруги мастерам и выслушать их мнение. Я уже приказал Адолину заняться этим делом.
— Она была перерезана, — сказал Элокар. — Я вижу это совершенно ясно. И я говорю тебе, дядя, — кто-то покушался на меня. Они хотят убить меня, как отца.
— Но, конечно, вы же не думаете, что это сделали паршенди, — сказал потрясенный Далинар.
— Я не знаю, кто это сделал. Возможно, кто-то на охоте.
Адолин нахмурился. Что имеет в виду Элокар? Большинство из тех, кто находится здесь, — люди Далинара.
— Ваше Величество, — открыто сказал Далинар, — мы расследуем дело. Но приготовьтесь принять, что это может быть обыкновенной случайностью.
— Ты не веришь мне, — невыразительно сказал Элокар. — И никогда не верил.
Далинар глубоко вздохнул, и Адолин понял, что отец сражается со своим характером.
— Я так не говорю. Даже потенциальная угроза вашей жизни очень беспокоит меня. Но я предлагаю не делать поспешных выводов. Адолин заметил, что даже если это действительно попытка убить вас, то ужасно неуклюжая. Падение с лошади ничем не грозит человеку в Доспехах Осколков.
— Да, но во время охоты? Возможно, они хотели, чтобы скальный демон убил меня.
— Предполагалось, что во время охоты мы будем в полной безопасности, — сказал Далинар. — Предполагалось, что мы нашпигуем его издали стрелами, а потом прискачем и прикончим.
Элокар сузил глаза и посмотрел на Далинара, потом перевел взгляд на Адолина. Как если бы король подозревал их. Через мгновение отвел взгляд. Неужели Отец Штормов придумал его? подумал Адолин.
Сзади закричал Вама, призывая короля. Элокар посмотрел на него и кивнул.
— Это еще не кончено, дядя, — сказал он Далинару. — Исследуй ремень.
— Конечно.
Король вернул ремень и, звякая Доспехами, ушел.
— Отец, — сказал Адолин, — ты видел...
— Я поговорю с ним об этом, — сказал Далинар. — Когда он немного успокоится.
— Но...
— Я поговорю с ним, Адолин. А ты займись ремнем. И собери своих людей. — Он кивнул на что-то, появившееся далеко на западе. — Мне кажется, я вижу мост.
Наконец-то, подумал Адолин, проследив за его взглядом. Вдали небольшая группа людей с флагом Далинара пересекала плато, ведя за собой бригаду мостовиков, которая несла один из передвижных мостов Садеаса. Далинар послал за одним из них, потому что они двигались быстрее, чем его собственные большие мосты, которые волокли чуллы.
Адолин поторопился выкрикнуть приказы, хотя у него из головы не выходили слова отца, последнее послание Гавилара и подозрительный взгляд короля. Да, будет о чем подумать во время долгого пути в лагерь.
* * *
Далинар глядел, как Адолин побежал выполнять его приказ. Сеть трещин все еще покрывала нагрудные Доспехи парня, хотя Штормсвет уже перестал литься. Доспехи со временем полностью восстанавливали сами себя, даже полностью разрушенные.
Парень мог возразить отцу, но о таком сыне можно только мечтать. Преданный, инициативный, умеющий командовать. Солдаты любят его. Возможно, он ведет себя с ними слишком по-дружески, но это можно простить. Даже его горячность можно простить, при условии, что он научится обуздывать ее.
Далинар оставил сына заниматься своим делом и пошел проведать Кавалера. Оказалось, что ришадиумом занимались конюхи, которые соорудили лошадиный загон на южной части плато. Они перевязали его раны, и он больше не хромал.
Далинар потрепал огромного жеребца по шее и взглянул в бездонные черные глаза. Конь казался пристыженным.
— Ты ни в чем не виноват, Кавалер, — сказал Далинар успокаивающим голосом. — Я очень рад, что ты не сильно пострадал.
Он повернулся к ближайшему конюху.
— Дайте ему дополнительный еды и две хрустдыни.
— Да, светлорд. Но он не ест дополнительной еды. Мы несколько раз пытались дать ему ее раньше.
— Сегодня ночью он поест, — сказал Далинар, погладив шею жеребца. — Сынок, он станет есть ее только тогда, когда почувствует, что заслужил.
Парень смутился. Как и большинство людей, он считал, что ришадиум просто одна из пород лошадей. Человек не в состоянии понять их, пока конь не примет его как всадника. Очень похоже на Доспехи Осколков — невозможно понять их, пока не наденешь.
— Ты съешь обе хрустдыни, — сказал Далинар лошади. — Ты их заслужил.
Кавалер всхрапнул.
— Ты должен, — сказал ему Далинар.
Конь заржал, довольный. Далинар проверил ногу, потом кивнул конюху.
— Позаботься о нем, сынок. Я поеду на другой лошади.
— Да, светлорд.
Ему привели другую лошадь — сильную кобылу пыльно-серого цвета. Он очень осторожно сел в седло. Обычные лошади часто оказывались слишком хрупкими.
Король ехал за первым взводом, Шут рядом с ним. Садеас, как заметил Далинар, ехал сзади, чтобы не встречаться с Шутом.
Бригада мостовиков молча отдыхала, пока король и все остальные пересекали мост. Как и большинство бригад Садеаса, она состояла из отбросов человеческого общества. Иностранцы, дезертиры, воры, убийцы и рабы. Большинство, вероятно, заслужило свое наказание, но Садеас обходился с ними настолько ужасно, что Далинар почувствовал себя неуютно. Как долго он еще сможет пополнять бригады при таких потерях? Неужели человек — даже убийца! — заслуживает такой судьбы?
Неожиданно в голове Далинара возник отрывок из "Пути Королей". Он настолько часто слушал эту книгу, что смог пересказать его Адолину:
Однажды узрел я худого человека, несущего на спине камень больше своей головы. Он качался под его весом, и солнце жгло обнаженное тело, прикрытое только набедренной повязкой. Он волочил ноги по оживленной улице. Люди уступали ему дорогу. Не потому, что сочувствовали ему, но лишь из страха инерции его движения. Вы не осмелитесь встать на пути такого человека.
Монарх подобен сему человеку, ибо он шествует, колеблясь под тяжестью королевства, лежащего на его плечах. Многие уступают ему дорогу, но мало кто хочет подойти и помочь нести камень. Они не желают привязываться к сему тяжкому труду, а еще меньше хотят осудить себя на жизнь, полную дополнительного бремени.
В тот день вышел я из кареты, подошел к человеку и взвалил камень на свои плечи. Все стражи мои были в растерянности. Можно не обращать внимание на полуголого человека, делающего такую работу, но нельзя не заметить короля, несущего такую ношу. Возможно, мы должны почаще меняться местами. Возможно, если увидят короля, несущего бремя беднейшего из людей, найдутся те, кто поможет ему нести его ношу, невидимую, но такую устрашающую.
Далинар был потрясен до глубины души тем, что помнил рассказ слово в слово. Последние несколько месяцев он, надеясь найти значение последнего послания Гавилара, слушал книгу почти каждый день.
И с разочарованием обнаружил, что у него не было четкого и ясного понимания значения цитаты, которую оставил Гавилар. Тем не менее он продолжал слушать, хотя и старался, чтобы никто не узнал о его интересе к этой книге. Книга имела плохую репутацию, и не только потому, что ее обычно связывали с Падшими Сияющими. Истории о короле, выполняющем работу слуги, были далеко не самыми неприятными. В других местах, например, открыто говорилось о том, что светлоглазые находились под темноглазыми. А это противоречило воринизму.
Да, лучше, чтобы об этом никто не узнал. Далинар не лгал, говоря Адолину, что его не волнуют слухи, которые распускают о нем. Но если слухи помешают его способности защитить короля, они могут стать опасны. Поэтому он должен быть очень аккуратным.
Он повернул кобылу и въехал на мост, потом кивнул, благодаря мостовиков. Они занимали самое последнее место в армии и тем не менее несли вес королей.
Глава шестнадцатая
Коконы
Семь с половиной лет назад
— Он хочет послать меня в Харбрант, — сказал Кал, устраиваясь на верхушке камня. — Учиться на хирурга.
— В самом деле? — спросила Ларал, которая шла по краю скалы прямо перед ним. В ее черных волосах блестели золотые жилки. Она не зачесывала их, и черно-золотая волна струилась за ней, развеваемая ветром, пока она шла, широко раскинув руки для равновесия.
Да, ее волосы — это нечто особенное. И, конечно, глаза. Блестящие, бледно-зеленые. Такие непохожие на коричневые и черные глаза горожан. Да, в светлоглазых действительно есть что-то особенное.
— В самом деле, — хрюкнул Кал. — Он уже пару лет талдычит об этом.
— И ты не говорил мне?
Кал пожал плечами. Он и Ларал находились на вершине невысокой каменной гряды к востоку от Хартстоуна. Тьен, младший брат, пробирался через камни у подножья. Справа от Кала уходили на восток невысокие холмы, обильно посыпанные наполовину выросшими полипами лависа.
Он чувствовал странную печаль, глядя на склоны холмов, людей, работающих на них. Темно-коричневые полипы походили на дыни, наполненные зерном. Скоро их соберут, плод высушат, а зерном накормят целый город и еще армии кронпринцев. Арденты, проходившие через город, учили, что Призвание фермера — очень благородное, одно из самых высших, не считая Призвания солдата. Отец Кала на это тихонько сказал, что кормить людей — значительно более благородное занятие, чем сражаться и умирать в бессмысленных войнах.
— Кал? — настойчиво спросила Ларал. — Почему ты скрыл от меня?
— Извини, — сказал он. — Я не знал, серьезно говорит отец или нет. Поэтому и не говорил ничего.
Ложь в чистом виде. Отец всегда говорил серьезно. Но Кал не хотел никому рассказывать о том, что уезжает учиться на хирурга. Особенно Ларал.
Она подбоченилась.
— А я думала, что ты собираешься стать солдатом.
Кал пожал плечами.
Она округлила глаза и ловко спрыгнула с края обрыва на камень перед ним.
— Разве не ты хотел стать светлоглазым? Завоевать Клинок Осколков?
— Отец говорит, что это случается не слишком часто.
Она опустилась перед ним на колени.
— Я уверена, что сможешь.
Ах, эти глаза, такие блестящие, мерцающие зеленым, цветом самой жизни!
Калу все больше и больше нравилось смотреть на Ларал. Кал знал, что с ним произошло, с точки зрения логики. Отец объяснил ему процесс взросления с точностью хирурга. Но было слишком много чувств, эмоций, которые стерильное описание отца не объясняло. А иногда, совершенно неожиданно, его окутывало одеяло невыразимой тоски.
— Я... — начал Кал.
— Смотри, — сказала Ларал, вставая и забираясь на верхушку камня. Ее тонкое желтое платье развевалось на ветру. Еще один год, и она наденет перчатку на левую руку: знак, что девочка стала девушкой. — Поднимайся. Смотри.
Кал вскочил на ноги и посмотрел на восток. Там росли плотные кусты рыкщеток, из которых торчали кряжистые стволы маркелового дерева.
— Что ты там видишь? — спросила Ларал.
— Коричневые рыкщетки. Выглядят так, как будто умерли.
— Там Источник. — Она вытянула руку. — Это — страна штормов. Отец говорит, что мы защищаем от ветра более робкие западные страны. — Она повернулась к нему. — Вот наше благородное наследство, Кал, темноглазых и светлоглазых, вместе. Вот почему лучшие воины родились в Алеткаре. Кронпринц Садеас, генерал Амарам... И сам король Гавилар.
— Допустим.
Она вздохнула.
— Я ненавижу, когда ты говоришь вот так.
— Как так?
— Как сейчас. Грустишь, вздыхаешь.
— Это ты вздыхаешь, Ларал.
— Сам знаешь, что я имею в виду.
Она спрыгнула с камня и ушла, надув губы. Иногда она так делала. Кал остался стоять, глядя на восток. Его переполняли чувства, которых он не понимал. Отец на самом деле хотел, чтобы он стал хирургом, но Кал колебался. И не только из-за историй, очаровавших и восхищавших его. Он чувствовал, что, став солдатом, сможет изменить мир. По-настоящему. Часть его хотела сражаться на войне, защищать Алеткар, сражаться рядом с героическими светлоглазыми. Делать добро в другом месте, а не в маленьком городке, в котором никогда не бывает важных людей.
Он опять уселся. Иногда он мечтал, как сейчас. А иногда ему было наплевать на все. Тьма, похожая на черного угря, свернулась внутри него. Рыкщетки переживали штормы только потому, что росли все вместе у основания стволов могучих маркеловых деревьев. Их кору покрывал камень, ветки были толщиной в руку человека. Но сейчас они умерли. Похоже, держаться вместе недостаточно.
— Каладин? — окликнул голос за его спиной.
Он повернулся и обнаружил Тьена. Брату было десять, на два года младше Кала, а выглядел он совсем малышом. Дети дразнили его коротышкой, но Лирин сказал, что Тьен еще вырастет. Быть может, но сейчас, с круглыми румяными щеками и хрупким сложением, Тьен выглядел лет на пять, самое большее.
— Каладин, — сказал он, широко открыв глаза и сложив ладони в чашечку. — Что ты там высматриваешь?
— Мертвые кусты.
— А. Ты должен посмотреть на это.
— На что?
Тьен открыл ладонь и показал маленький камень, выветрившийся со всех концов, но с плоским основанием. Кал взял его и осмотрел. И не увидел ничего интересного. Скучный камень.
— Обычный камень, — сказал Кал.
— Нет, не обычный, — возразил Тьен, беря камень обратно.
Он смочил водой из фляжки большой палец и потер им по плоской стороне камня. Камень потемнел, и стали видны белые прожилки, бегущие по поверхности.
— Видишь? — спросил Тьен, передавая его обратно.
Слои белого, коричневого и черного чередовались между собой. Замечательный узор. Но, конечно, камень остался обыкновенным камнем. Кал обнаружил, что улыбается, сам не зная почему.
— Очень красиво, Тьен. — Он протянул руку, чтобы вернуть камень.
Тьен покачал головой.
— Я нашел его для тебя. Чтобы ты чувствовал себя лучше.
— Я... — Обычный глупый камень. Но Кал вдруг ощутил, что действительно чувствует себя лучше. — Спасибо. Эй, ты знаешь что? Держу пари, парочка лургов прячется в тех камнях. Хочешь, мы вместе поищем?
— Да, да, да! — Тьен засмеялся и побежал к камням.
Кал шевельнулся, чтобы бежать за ним, но остановился, вспомнив когда-то сказанные отцом слова. Он накапал в руку немного воды из своей фляжки и сбрызнул коричневый куст рыкщетки. Там, куда попала вода, куст мгновенно стал зеленым, как если бы Кал брызнул краской. Растение не умерло, только высохло, ожидая прихода шторма. Кал смотрел, как клочки зеленого постепенно снова становятся коричневыми — растение впитывало воду.
— Каладин! — крикнул Тьен. Он часто использовал полное имя Кала. — Это он?
Кал побежал между валунов, положив камень в карман. И наткнулся на Ларал. Она стояла, глядя на запад, на отцовский особняк. Ее отец был лорд-мэром Хартстоуна. Кал обнаружил, что не может оторвать от нее глаз. Наверно, из-за замечательных двухцветных волос.
Она повернулась к Калу и нахмурилась.
— Мы собираемся поохотиться на лургов, — объяснил он, улыбаясь и кивая на Тьена. — Пошли с нами.
— Внезапно ты повеселел.
— Не знаю. Почувствовал себя лучше.
— Как это у него получается? Хотела бы я знать.
