Вид на сельскую местность из окна небоскреба

— Хорошие вы мужики, — покачал головой Олег Николаевич, — только чувство сплоченности у вас появляется после четвертого стакана. Нихера не помните?

Все трое отрицательно покачали головами. Сергей выхватил из-под ящика спрятанную там бутылку пива и отпил из нее ровно половину, пытаясь таким образом восстановить память.

— А чего я вчера звонил? — спросил он, — по поводу сына?

— И это тоже, — вздохнул участковый, — значит так! Раскрывайте уши, я буду говорить. Сделаем так...

Временем проведения акции протеста назначили субботу. День это не совсем рабочий, но и не совсем выходной. Акция в будний день означала крупную подставу для директора Птицына, а протесты любого вида в воскресенье выглядели полной лажей. Ранним утром рабочие совхоза вывесили над воротами мехдвора плакат "Свободу Артему Орлову и Сергуне Лещинскому". Надежда Пешеходова, как секретарь профкома, организовала врачебный пост и комитет управления стачкой, председателем которого избрали единогласно Николу Наждачного.

— Благодарю покорно! — ворчал осторожный Никола, сидя в чесучовом костюме песочного цвета за столом, покрытым алой скатертью, — за такую честь года три влепить могут.

— Гитлер в пабах выступал обычно, — вторил его заместитель — заведующий складом, — а пиво нам сегодня полезно в любых количествах.

Народ фразу услышал и оценил по достоинству. Поскольку денег в кассе все равно не было (главбух зажилила), то решением стачкома с каждого трактора было слито по десять литров солярки и отнесено местному тракторному магнату — Николайчику. Тот совершенно обалдел, когда ему привезли триста литров дизтоплива и попытался отказаться, ссылаясь на отсутствие наличности.

— Тогда мы тебе больше ни одной запчасти и ни одного литра топлива не принесем! — сказали уполномоченные.

Пришлось Николайчику лезть в барсетку и доставать купюру в сотню американских президентов. Этой сотенной хватило всего на десять ящиков. Бастующих было человек семьдесят, поэтому получилось что-то около трех бутылок на человека, то есть, достаточно для раздражительности, но явно недостаточно для благодушия. Поэтому уполномоченные пошли на прием к директору и попросили выдать аванс в размере пятидесяти тысяч на рыло. Или, в случае отказа, труп главного бухгалтера. Владимир Михайлович вызвал из дома главбуха вместе с кассиром, и приказал найти в кассе три с половиной миллиона, необходимых для выдачи аванса.

Главный бухгалтер встала в позу и в довольно резких выражениях охарактеризовала участников стачки и стачком в частности. После чего посчитала своим долгом предупредить директора, чтобы не баловал подчиненных. Птицын был несколько иного мнения.

— Нехорошо, Семеновна! — покачал головой директор, — против людей идешь. Не тот случай, чтобы в стороне оставаться.

Главбух бросила на стол ключи от бухгалтерии и с видом оскорбленной горгульи покинула кабинет директора.

— Иди, Анечка, работай! — вздохнул директор и вновь уселся в свое кресло, которое внезапно показалось ему жестким.

— Поближе нужно быть к народу! — проворчал он, развязывая узел галстука.

Сняв его, Владимир Михайлович подошел к окну и выглянул наружу. Внизу колыхался транспарант, а под ним ходили люди с пивом в руках. Ему тоже внезапно захотелось ощутить давно забытый привкус "Речицкого", и он сглотнул слюну. Сняв пиджак, директор решительно закатал рукава рубашки. Затем закрыл кабинет на ключ и вышел на улицу — к своим рабочим.

Появление в рядах бастующих Птицына было встречено всеобщим ликованием.

— Угостит кто-нибудь директора пивом? — спросил Владимир Михайлович у Наждачного, сидящего подле ящиков со свирепым выражением средней головы Цербера.

Тот молча протянул ему бутылку, с которой Птицын и принялся обходить группы и кучки рабочих.

— Ну что, мужики, как настроение? — спросил он у стоящих особняком Бегунка и Лещинского.

— Наше дело правое, — ответили они, — но в исходе забастовки мы все же сумлеваемся.

— Отчего же? — сделал Владимир Михайлович богатырский глоток, — не верите в собственные силы.

— В свои силы мы как раз и верим, — сказал Лещинский, — не верится нам в доброту нашей исполнительной власти.

— Испокон веков так было! — подтвердил Бегунок, — на чаяния простого рабочего никто и нигде внимания не обращает. Отчего-то нашей стране проще наказать своего гражданина, чем защитить.

— Понял! — протянул Владимир Михайлович, — но бороться за свои права все-таки необходимо.

Пятью минутами позже он зашел за здание кислородной и набрал на мобильный Чебурекову. Тот ответил сразу, словно ожидал звонка.

— Василь, здорово! — поприветствовал Птицын приятеля, — не желаешь ко мне подъехать?

— Чего ради! — буркнул тот, — мне и здесь неплохо... то есть, хреново. Полгода коту под хвост, и все из-за твоего Орлова! Сейчас как выпью водки, как набедокурю... или...

— Ты лучше давай ко мне! — убедительно говорил Птицын, — у меня здесь светопреставление. Рабочие манифестацию затеяли в знак протеста супротив ареста Артема. Тут только тебя и не хватает.

— Ты знаешь, — оживился Чебуреков, — идея неплохая! По-моему, это — то что нужно. Сейчас я буду!

— Момент! — вспомнил вдруг Владимир Михайлович, — если сможешь достать пиво, то вези. У меня тут скоро закончится, а в магазине не знаю, насколько хватит.

Чебуреков примчался через час. Сегодня он был в свитере и простых темно-синих брюках. Водитель Миша принялся деловито выгружать из "Уазика" запечатанные упаковки с "Очаковским традиционным".

— Здорово, мужики! — крикнул Василий Петрович в толпу, — прослышал о ваших делах и решил присоединиться!

— Давно пора было! — донесся из толпы голос Черного, — можно подумать, вам Артем чужой был.

— Нет, так дело не пойдет! — сказал Чебуреков, — вы подогретые, а я нормальный. Сейчас мы это дело поправим.

Распечатав одну из упаковок, он достал оттуда двухлитровый баллон пива. Крякнув, свинтил крышку и, обливаясь пеной, сделал несколько жадных глотков. Вытерев по-крестьянски ладонью рот, он показал толпе большой палец.

— Я попытаюсь сейчас объяснить в общих чертах, что произошло, и как это отражается на мне. Вы уж послушайте пару минут, хорошо?

Рабочие ответили нестройным гулом и бульканьем слабоалкогольного напитка.

— Дело в том, — начал Василий Петрович, — что от нашего района в Верховное Собрание баллотируются два кандидата. Точнее, осталось только два. Первый из них ваш покорный слуга, а второй... второй — небезызвестный вам глава нашего района — господин Тарханов Иван Николаевич.

— Ну, и? — с надрывом спросил Лещинский-старший.

— Так вот, ситуацию с нашими парнями он использует в качестве рычага давления на меня! Чтобы я снял свою кандидатуру и выборы превратились бы в фарс!

Лещинский заморгал.

— Это что, получается, если вы снимите свою кандидатуру, то моего пацана выпустят из КПЗ?

— Не факт! — покачал головой Птицын, стоящий рядом с Чебурековым, — его там могут продержать даже до выборов. Как гарантию того, что Василий Степанович не будет трепыхаться.

— Так что же нам делать?

— Бузить! — ответил злосчастный кандидат в депутаты, — бузить и надеяться, что вас заметят хотя бы в области. Можно посылать письмо Генеральному прокурору области, республики, наконец. Можно писать в газеты. Можно привлечь западных журналистов... нет, эти педрилы завоют, что и у нас "черных" притесняют. Но на фоне всего остального... короче говоря, способов много.

— Какой же из них самый лучший? — спросила Антонина Лещинская, глядя с надеждой на Чебурекова.

— Все! — ответил тот, — наступать надо по всем направлениям, чтобы противник так и не понял, откуда ветер дует. Нужно просто распределить обязанности. Кто-то будет выходить на газеты, кто-то станет заниматься письмом в Прокуратору, а кто и до телевиденья попытается достучаться. У вас двести человек в совхозе работают — наверняка у кого-то есть шурин, кум или сват в означенных инстанциях. Нужно просто все хорошенько проверить. Стоп! А у Артема ведь... а у Артема ведь! Погодите, мы сейчас с господином Птицыным пошепчемся!

Василий Петрович отозвал приятеля в сторону и тихо сказал:

— Ну и редкий же я дурак! Ведь Тема мне сам говорил, что у его приятель работает в одной из центральных газет заместителем редактора! Как это я забыл!?!

— А в какой? — спросил Птицын. Он, в отличие от друга и коллеги ничего не терял. Поэтому и интерес у него в этом деле был чисто платонический. Если бы сейчас все еще продолжалась уборка зерновых, то он ради своего электрика и из окна не выглянул бы.

— А хрен его знает! — выругался приятель, — но начало есть. Где твой участковый?

— Где-то был, — обернулся Владимир Михайлович, — он в отпуске, так по-гражданке прикинутый... а, вон он. Николаевич! Иди сюда — дело есть.

Затянутый в джинсу героических размеров, к ним протиснулся участковый.

— В чем дело? — поинтересовался он, — говорите, но учтите, что меня здесь нет. Высочайшим повелением сослан в отпуск без права чтения периодики.

— Круто Иван взялся! — присвистнул Чебуреков, — кабы только рога себе не обломал. Ему еще больше, чем мне депутатом быть охота. Давно ходили слухи, что его снять с района хотят...

— Так в чем дело? — переспросил Авраменко.

— Да я тут припомнил, что у нашего Артемия связи есть среди четвертой власти! — Чебуреков светился и впрямь, как только что испеченный чебурек, — только вот нужно выяснить у Артема, что это за газета. Ну, и вступить в контакт с его приятелем.

Авраменко задумался. Вспомнив, что ему на целый месяц заказано появление в отделе, стал скучен лицом.

— Я — пас! — сказал он, — я нынче персона нон-грата. Попробую узнать через Васильеву — ей проще будет, чем мне. Но если ее поймают при контакте с преступником, то вони будет...

— Нужно сделать так, чтобы не поймали.

У Птицына заорал мобльник. Мелодия называлась "Танец с саблями" — как раз по духу бунтарям.

— Алло! — поднес тот мобильник к уху, — ничего особенного — народ бунтует. Как раз по поводу Орлова и Лещинского. Ну, Иван Николаевич, это вы сами попробуйте им разъяснить. Нет... да, с позицией митингующих я совершенно согласен! Что? Поступил сигнал, что мои работники пиво пьют? А когда им, извините за откровенность, еще пива попить вволю? И я с ними... козел драный!

Это Птицын закончил разговор и выругался от бессилия.

— Я должен, господа, сообщить вам пренеприятнейшее известие, — сказал он, глядя между Чебурековым и Авраменко, — к нам собирается Тарханов со свитой.

— Так это здорово! — оживился участковый.

— Что здесь хорошего? — не понял Владимир Михайлович.

— Свита — это начальник сельхозуправления, начальник отдела культуры, и начальник РОВД, а если повезет — то вместе с заместителем, — пояснил капитан, — это значит, что у меня развязаны руки, и я могу навестить Артема. Конечно, не сам, но...

— Жаль, мне нельзя с тобой! — искренне огорчился Чебуреков, — мне вот как раз необходимо быть здесь. Эх, Артема нет! Мы бы вдвоем загнали в угол Тарханова.

— Ну, пока он вас всех загнал в угол, — уточнил Птицын, пресекая веселье на корню, — скоро резать начнет. Давайте работать, после будете ладоши потирать. Действовать надо тихо и аккуратно, будто пионер в чужом холодильнике.

И он ушел наводить порядок: приказал прибрать мусор на территории мехдвора, отправил домой излишне "набастовавшихся" работников, чтобы своим видом не смущали высоких гостей, а так же велел сторожу опустить шлагбаум. Все указывало на то, что не группа крестьян с похмелья манкирует своими обязанностями, а правильно организованный рабочий класс вместе с профсоюзом (как это принято в цивилизованном мире) отстаивает свою точку зрения.

Авраменко поспешил к Пешеходовым. Он имел веские подозрения, кто сообщил в район о забастовке. Геннадий свет Николаевич надеялся прогнуться перед начальством. Главного инженера он практически согнал с телефона — тот растерялся, но, все же взяв себя в руки, попытался объяснить, что звонил двоюродной сестре — в Теплоград. Капитан не стал раскрывать свои карты, а наоборот поспешил воспользоваться Пешеходовым в качестве распространителя дезы. Участковый сказал, что собрал вещи, что собирается плюнуть на все и отправиться с приятелем на рыбалку. Как минимум, на неделю. Потому что хочется хоть раз в году побыть человеком, выжрать пол-ящика водки и не беспокоиться, что от тебя будет утром пахнуть. Галина Петровна удивленно глянула на него, но ничего не сказала.

— Устал твой племяш! — хмыкнул Геннадий Николаевич, — психует.

— Все эти события могут до психушки довести! — подтвердила супруга, — Надежду нашу жалко: как она все это перенесет?

Пешеходов ничего не ответил. Он в это время чистил трубку, которую дома предпочитал традиционным сигаретам. Табак он покупал по пятьдесят долларов за упаковку, с ароматом вишни, и сидя на балкончике второго этажа с трубкой в зубах воображал себя этаким старорежимным помещиком с пятизначным годовым доходом и собственной винокурней.

Чебуреков, в распоряжении которого оставалось еще пару часов кандидатского времени, решил использовать его наиболее рационально. Он сновал между рабочих, рассказывал им анекдоты, забавные случаи из практики и небрежно подтрунивал над высшим начальством из Петровска. Народу выдали аванс, и вскоре из магазина вернулся бегунковский "Камаз" (с новой кабиной), который окончательно подгреб все пивные запасы с магазинного склада. Василий Петрович советовал при встрече с Тархановым особо не напирать, но и не тушеваться. Пусть почует, подлец, настроение толпы.

Услыхав о том, что бастующим выдают аванс, к мехдвору стали подтягиваться остальные работники хозяйства. Хорошо, что в кассе совхоза денег было достаточно — досталось всем. В сентябре и октябре наличности хватает, так как многие физические и юридические лица покупают урожай "на корню" или "только с грядки". Из первоисточника и дешевле выходит, да и качество вполне на уровне. Совхозу это выгодно также: самовывоз — он и в Африке самовывоз; не нужно овощи помещать в хранилища (которые не всегда и присутствуют); не нужно организовывать собственную торговую точку на районном рынке, платя зарплату водителю, продавцу и грузчику.

Рядом с Василием Петровичем тенью бродила Надежда. Она была в приподнятом настроении, так как искренне считала, что забастовка поможет расставить все точки над "I". Чебуреков немного охладил ее пыл, напомнил парочку исторических прецедентов, постарался настроить девушку так, чтобы в случае неудачи он не пала духом. Он и сам не особенно верил в чудо, но представившийся ему шанс решил использовать по полной программе. Теряя голову, чихаем на прическу.

Постепенно количество бастующих увеличилось человек до ста пятидесяти. Прознав об акции протеста, к мехдвору подтянулась пятая колонна — пенсионеры, являющиеся двигателем прогресса и одновременно тормозом перестройки. Старики тянули лапы к халявному пиву и рассуждали о засилии басурман на исконно русских землях. Бабульки, как наиболее передовой элемент, принесли с собой отварной картошки, сала и соленых огурцов. На свет божий были извлечены из узелков штофы и полуштофы, робко задинькали граненые стаканы.