Хроники Обетованного. Тени и зеркала

Пока он был под землёй, осень не только успела разгореться, но и уже начинала гаснуть. Спуск с гор дался куда легче подъёма — совсем скоро потеплело и стало легче дышать; но немногочисленные деревья уже сбросили золото и багрянец, а тоскливое небо серело, как застиранная рубашка. Лили дожди — иногда по несколько в день; Альен даже удивлялся их неутомимости. Бредя по предгорьям вдоль Старогорского тракта (перейти границу с Альсунгом он пока не решился, собираясь сначала разведать обстановку), Альен чувствовал себя губкой посудомойки — так он вымок; одежда не успевала просыхать и выглядела ужасно. Впрочем, это не мешало крестьянским замарашкам в редких крошечных деревнях глазеть на него, точно на воскресшего Ниэтлина Дорелийского, если бы тот вновь пришёл завоёвывать Ти'арг.

Хотя — может быть, глазели они из-за Бадвагура: впервые видели настоящего гнома... Кто поймёт женщин, а тем более молодых. Альен предпочитал даже не пытаться.

Но их внимание было ему на руку: именно от девушек и дородных трактирщиц они услышали сотни слухов и россказней — часто неправдоподобных и противоречивых, но всё-таки хоть как-то отражающих положение дел. Мужчин в селениях почти не осталось — кроме стариков, калек и единственных сыновей: по призыву короля и лордов все воевали, как понял Альен, уже на юге и юго-западе, ближе к морю. Из архивов агхов он предусмотрительно захватил пару точных карт и теперь пытался хотя бы примерно наметить маршрут альсунгских войск. Видимо, ударили они сразу с двух сторон — из-за гор и с моря; довольно необычно и, если подумать, слишком тонко для северян. От центральных земель королевства и Академии их, конечно, пока оттеснили на запад, но прорвать хилую ти'аргскую оборону — наверняка только вопрос времени. Альен видел, что осталось от селений, где альсунгцы уже побывали, — иногда обгорелые деревяшки, а иногда не было даже их. Просто голое место, залитое дождями — жирная, напитавшаяся кровью земля. Кое-где — втоптанные в грязь монеты, альсунгские кристаллы, тряпичные куклы крестьянских детей... О припасах говорить вообще не приходилось: амбары стояли полупустыми, а в кладовках, кажется, передохли даже мыши.

Альен шёл и шёл, стараясь поменьше думать о том, что видит. Вот только всё чаще не удавалось уснуть по ночам, и он смотрел на звёзды под раскатистый храп Бадвагура, ёжась от холода. В рассеянности теребил то зеркало Отражений на поясе, то костяные амулеты, перебирал мелкие альсунгские кристаллы, горсть которых уговорил захватить с собой Далавар. Где-то рядом, почти под боком, шли битвы за эту вот землю, а Альен чувствовал странный покой — угрожающий, как духота перед бурей. Ему казалось, что Хаос затаился и ждёт — то ли его приказа, то ли воли северной королевы, этой странной Хелт.

Альен дал себе слово узнать, что ей нужно, — и, может быть, даже встретиться лично (после Гха'а такая мысль уже не смешила его: магия и титул открывают действительно многие двери). К тому же их связывает память о Долине и Фиенни — он мог бы сыграть на этом, мог бы, в конце концов, пригрозить раскрытием её Дара... Вот только доказательств никаких, а в Долину ради этого возвращаться слишком бессмысленно, да и долго. В принципе Альен умел (когда хотел) скручивать свою мизантропию и становиться неплохим дипломатом, но ему нужно было чувствовать полную уверенность в том, что дело не обречено на крах. Сейчас такой уверенности не было.

Уверенности не было вообще ни в чём — и он просто двигался вдоль границы, день ото дня, не решаясь прорваться через горы в Альсунг или броситься на юг, к Кинбралану. На него легла слишком большая ответственность — и не то чтобы Альен не был к ней готов: как сын лорда, а потом волшебник и учёный-любитель, он вырос с вживлённой под череп мыслью о долге и никогда не мог из себя её вытравить... Просто сейчас эта ответственность была ему неприятна. То лихорадочное возбуждение, с которым он рылся в гномьих фолиантах, всё чаще сменяла апатия: временами не хотелось ничего, и Альен вставал по утрам только потому, что спать всё равно толком не получалось. Ну, и ещё потому, что Бадвагур уже гремел котелком, разваривая крупу на завтрак.

— Ты слишком много думаешь, — заметил как-то резчик — вдруг, посреди удобного обоим молчания. Это была, наверное, самая длинная его фраза с тех пор, как они вышли из той шахты.

— И что, это плохо? — не глядя на него, спросил Альен; он уже предугадывал ответ.

— Да, — бескомпромиссно заявил Бадвагур.

— Не думая, можно стать скотиной, — пояснил Альен свою позицию и тут же признался себе, что сим собирательным существом крайне легко стать и думая. Второму в жизни даже больше подтверждений. Хотя бы этот мстительный психопат Тингор; правда, о нём Бадвагуру лучше не говорить.

— Но ты думаешь постоянно, — с нажимом сказал Бадвагур, стряхивая с сапога ком грязи. На его лохматую голову попало несколько капель, и он вопросительно поднял глаза к небесам. — Даже о таких вещах, о которых думать не надо. Которые надо просто делать или не делать.

— Намекаешь, что нам пора переходить горы?

— Ни на что я не намекаю... Дождь начинается. Нам лучше уйти под деревья.

Он имел в виду небольшой лесок, росший южнее — в основном старые вязы, буки, похожие на огромные чёрные клубки, да несколько неказистых ёлок. Дождь действительно начинался — и очень быстро разросся в грозу, так что совет был дельный.

Чуть погодя Альен уже отдыхал, прислонясь спиной к древесному стволу, и смотрел на отвесные струи, лившие сплошной белесой стеной. Под ногами намокал бурый лиственный ковёр. Какая-то оставшаяся на зимовье птица вспорхнула с ветки, и Альена обдало кружевным фонтаном капель. Он вдохнул влажный воздух, прикрыл глаза, и будто в ответ небо расхохоталось громом.

— Ты чего улыбаешься? — недоумённо спросил Бадвагур, глядя на него снизу вверх; он терпеть не мог воду и каждый дождь пережидал, как фермер — нашествие кочевников. Альен пожал плечами. Он и правда сам не знал — но его будто разрывало от внезапного прилива сил. Наступило одно из редких (всё более редких) мгновений, когда всё в мире — и всех мирах, где он никогда не побывает, — казалось ему цельным, осмысленным, правильным... Пусть жестоким и часто немудрым, но всё-таки — до боли прекрасным. В юности в моменты такого одурения он любил писать, делать наброски или творить какую-нибудь безобидную, красивую магию.

"Тюфяк и жалкий нытик", — с досадой обругал он себя. Бадвагур в очередной раз прав. Пора уже на что-то решиться.

Дождь всё ещё лил, остервенело отмывая грязную землю, когда неподалёку послышалось конское ржание и громкая ругань на ти'аргском. Бадвагур дёрнул Альена за полу плаща.

Но прятаться было поздно: на ту же опушку, увязая в грязи и листве, выехал всадник, закутанный во что-то тёмно-синее. Точно такой же оттенок был у парадных мантий в Академии; Альен до сих пор вздрагивал, вспоминая их. Тонконогий гнедой конь был прекрасен даже с подмоченной гривой, но явно строптив: то ли его испугал гром, то ли он чуял некроманта — так или иначе, он всеми силами пытался сбросить седока. Причудливый танец прерывался возмущённым ржанием и подскоками на дыбы; всадник, проклиная всех четырёх богов и болотных духов в придачу, натягивал удила. В седле он сидел неумело: слишком сильно сдавливал коню бока, шпорил его почём зря, ёрзал... Поморщившись, Альен не выдержал и тихонько прошептал нужные слова, заклиная коня успокоиться. Животное остановилось, тяжело дыша и прядая ушами.

Всадник тут же отвязал от пояса охотничий рог и поднял его к губам. Над лесом разнёсся прерывистый, глуховатый из-за дождя сигнал, и где-то очень далеко Альен расслышал собачий лай и гиканье ловчих.

Значит, рыцарь, отбившийся от охоты. Наверняка вооружённый рыцарь. Альен подал знак Бадвагуру, и оба отступили в тень от деревьев.

Рыцарь — но почему не на юге, не на войне? Или замок, в котором он служит, альсунгцы миновали, и он решил отсидеться?.. Или призыв короля оказался недостаточно строг? Да и вообще — какие замки в глуши предгорий? Все местные роды можно пересчитать по пальцам...

И тут, осмотрев окрестности, Альен понял, что они уже довольно сильно забрали на юг. Сильнее, чем он думал. А всё эта проклятая невидимая нить, что тащит его к Кинбралану...

К Кинбралану?.. Мужчина спешился и оказался ближе к ним ещё на несколько шагов. Он с нетерпением повторил сигнал, ожидая ответа; Альен едва не оглох. Жадно всмотрелся в его лицо, наполовину скрытое капюшоном. Что-то в рыцаре было смутно знакомым — лёгкая сутулость, и поворот головы, и привычка закладывать пальцы рук за пояс... Альен вдруг понял, что у него пересохло во рту.

— Ты чего бледный, как мертвец? — откуда-то из-под локтя прошептал Бадвагур. Альен нервно засмеялся: славное сравнение.

— Ничего. Кажется, это мой брат.

— Кажется?! — Бадвагур помолчал, а потом с неожиданной силой толкнул его в бок. — Так нечего тут стоять!

Альен был так поражён, что не сопротивлялся и позволил агху выпихнуть себя из зарослей почти под копыта коня. Его облил дождь, но, оказавшись лицом к лицу с незнакомцем, он даже на это не обратил внимания. Несмотря на неспокойное время, на человеке была только охотничья куртка из тяжёлой кожи и намокший плащ — без герба. Но герб рода Тоури — пучок осиновых прутьев в кольце древней короны-обруча — Альену сейчас и не требовался. У человека была тяжёлая, квадратная челюсть матери, её прямой нос, а ещё — отцовские угрюмые складки у губ. Впрочем, имелись и их фамильная бледность, и синие глаза. Пожалуй, только эти глаза и давали говорить о неброской породистой красоте — в целом же охотник напоминал мрачную, неуклюжую каменную глыбу, которую наспех обрядили в одеяние знатного человека. Он выглядел намного старше Альена, хотя на самом деле был тремя годами младше. Казалось, что не Альен, а он провёл столько времени в странствиях — такая бесконечная, отупляющая усталость охватывала каждую его черту.

— Горо, — сказал Альен, пытаясь разобраться в своих противоречивых ощущениях. Человек смотрел на него с близоруким прищуром, явно не узнавая. Это было странно: он запомнил Гордигера (вычурное старое имя досталось ему в честь отца) подростком, почти мальчиком, застенчивым и болезненным. И теперь тот мальчик словно проступал из-под облика незнакомого, грузного и слегка располневшего мужчины. — Горо, это я, Альен.

— Альен? — густые брови поползли вверх, почти скрывшись под капюшоном. Человек ещё более цепко всмотрелся в него, от растерянности едва не выпустив повод коня. — Как? Откуда?.. Я... не понимаю.

— Ну что же ты так, — принуждённо улыбнулся Альен, проглатывая нервный смешок. — Точно призрака увидел... Это я, брат мой.

— Я не верю, — ворчливым басом пробормотал Гордигер, потом несмело шагнул навстречу. В его движениях чуялся страх — как если бы он опасался, что Альен сглазит его или вытащит нож. Или как если бы он был заразно болен. Лишняя наблюдательность, будь она проклята...

Альен пересилил себя и первым обнял его. По сравнению с ним Гордигер был горой мышц, но сразу как-то по-детски обмяк у него в объятиях, с невнятным вздохом уткнулся лицом в плечо...

Альен смутился: такой реакции он не ждал. Отец ведь проклял его, мать отреклась... Их мало что связывало, кроме уз крови; даже общих детских воспоминаний, роясь теперь в памяти, он не мог отыскать. Но, видимо, для Горо этого было достаточно: он по-медвежьи стиснул его — хватка у него оказалась, как у Соуша, — и не выпускал, пока совсем рядом не раздался лай собак и людские голоса. На опушке разговоры смолкали: тех, кто охотился с Горо, открывшаяся сцена определённо несколько выбила из колеи.

Их обступили всадники; Альен смятенно оглядывался, не видя ни одного знакомого лица.

Что ж, пути назад нет. Значит, домой.

Он прислушался к себе и остался недоволен услышанным — ни покоя, ни холода, ни горячки. Точно озеро, пошедшее рябью от камня, или игра теней в вечерних сумерках.

Альен высвободился из объятий Горо и выпрямился, обводя взглядом людей вокруг. Кто-то спешился, другие остались в седле. Двое мальчишек лет тринадцати — слуги или оруженосцы, — один ловчий (тоже явно новый), трое — незнакомые рыцари с гербом Тоури на доспехах. Все промокли и тяжело дышали, как и собаки — славные, поджарые гончие, вившиеся под ногами. Одна из них подбежала к Горо и положила к его ногам задушенного зайца, любовно заглядывая в глаза. Тот тяжело присел на корточки и молча потрепал её за ушами, не сводя глаз с Альена.

Впрочем, таращились на него все, угадывая семейные черты и тщетно пытаясь совместить их с внешностью студента-колдуна-бродяги, или какого-нибудь наёмника, или нищего менестреля. Один из мальчишек даже рот приоткрыл, смешно отвесив губу. Альен представил себе, что будет, когда они увидят Бадвагура. То ещё развлечение...

— Далеко же ты забрался от замка, Горо, — сказал он, с невольным удовольствием отмечая, что голос звучит внушительно и довольно приятно. — Подальше от гор охота уже не та?

— Да как-то так уж... — подумав, осклабился Горо; красноречием он никогда не отличался. — Будь я проклят, Альен!.. Не сойти мне с этого места!

— Альен? — с суеверным ужасом повторил один из рыцарей, и глаза у него выкатились, как у напуганной совы. — Милорд, о чём Вы? Это же не...

— Это мой брат, Альен Тоури, лорд Кинбраланский, — с дрожью в голосе проговорил Горо, одарив его собственным титулом. — И все вы сейчас же поклонитесь ему.

— О нет, Горо, в этом нет никакой... — но договорить Альен не успел: приказы брата тут, судя по всему, не обсуждались. Уже несколько секунд спустя он созерцал шестерых коленопреклонных людей — часть ненавистных ему, унизительных и потерявших смысл ритуалов...

Но на этот раз ритуалы — Альен не мог себе не признаться — доставили ему странное, мстительное удовольствие.

* * *

Кинбралан был прежним — даже слишком прежним, настолько, что Альену стало не по себе. Замшелая груда камней — старая, видевшая много веков, не особенно большая по сравнению с замками Дорелии или изящными дворцами Кезорре. Северной стеной замок как бы приваливался к скале — пику Синий Зуб, одному из бесчисленных таких же Зубов в Старых Горах, — да и сам стоял на холме, и поэтому создавалось бредовое ощущение, что он парит над землёй. А учитывая отсутствие следов хоть какого-то ремонта или вообще цивилизации (поблизости не виднелось ни садов, ни искусственных озёр, ни даже распаханных полей — только пара нищих деревенек), выглядело это немного смешно. В таком полухмельном состоянии, как теперь, Альену всегда приходили в голову странные аналогии — вот и сейчас он невольно вспомнил крылатое создание Хаоса, которое убралось по его приказу. А потом — ещё и статую дракона из гномьей сокровищницы. Тонкость линий, воздушное изящество, чистота красок — и вот это нелепое, громоздкое уродство... Каким разным может быть полёт.

Однако знамёна рода Тоури реяли над замком с прежней чванливой гордостью, а ржавые, лишённые стражи ворота по-прежнему были опущены. Ливень уже прошёл к тому времени, как добрались до замка, так что воздух посвежел, пропах прелой листвой и влажной хвоей. Альену отдали одну из лошадей — ту, что назначалась тащить добычу охотников, — и он ехал бок о бок с Гордигером, решительно не зная, о чём говорить. Горо несколько раз открывал рот, но потом взглядывал на Альена и с клацаньем захлопывал его, при этом по-женски краснея. Альен сам не заметил, как этот плохо скрываемый страх перестал злить его и начал утомлять. В детстве Горо примерно так же косился на учителя из Академии, когда тот бывал не в настроении.