Адмирал решил, что дальнейшая сдержанность будет расценена как трусость. Он очень хотел привести в порядок корабли и запастись на берегу питьевой водой, но прежде нужно было нагнать страху на дикарей, дабы они более не докучали испанцам. Поскольку каравеллы не могли подойти к берегу, на котором толпились индейцы, Колумб послал туда лодки с большим числом хорошо вооруженных людей. Те подгребли поближе и обрушили на индейцев шквал стрел из арбалетов, несколько туземцев было ранено, остальные в смятении бежали. Испанцы выпрыгнули на берег и обратили всю толпу в бегство, дав по ней еще один залп из аркебуз, и выпустили собаку, которая кинулась за беглецами вдогонку. Именно тогда испанцы впервые натравили собаку на индейцев; впоследствии, воюя с туземцами, они нередко прибегали к этому жестокому средству. Затем Колумб высадился на сушу и официально вступил во владение островом, который назвал Сантьяго, однако в дальнейшем остров сохранил прежнее индейское название Ямайка. Удобную гавань Колумб нарек Пуэрто-Буэно; она имела форму подковы, неподалеку оттуда впадала в море река.
Остаток дня в округе было тихо и безлюдно. Однако наутро, еще до восхода солнца, на берегу показалось шесть индейцев, которые знаками демонстрировали свое дружелюбие. Это были посланники нескольких касиков, они предлагали испанцам мир и дружбу. Адмирал сердечно отозвался на их предложение и послал вождям в подарок различные безделушки; и вскоре в гавани опять роились обнаженные и размалеванные туземцы, они принесли испанцам много еды, весьма сходной с той, что им предлагали на других островах, но лучшего качества.
Все три дня пребывания кораблей в гавани испанцы очень дружественно общались с туземцами. Те оказались наивнее и воинственнее своих кубинских и гаитянских соседей. Каноэ их были крепче, нос и корма украшены резными деревянными орнаментами. Часто попадались громадные лодки, причем сделаны они были тоже из цельного ствола, зачастую красного дерева. Колумб измерил одно такое каноэ, оно достигало девяноста шести футов в длину и восьми в ширину, индейцы выдолбили его из лесного великана, возвышавшегося над пышными тропическими зарослями, как огромная зеленая башня. Каждый касик кичился тем, что у него есть громадное каноэ (очевидно, считая его парадным кораблем). Интересно отметить, насколько разнились характером племена островитян. Уроженцы Пуэрто-Рико, несмотря на близкое соседство и частые набеги карибов, отличались мирным нравом и имели всего несколько каноэ; на Ямайке же, хотя она и находилась далеко от Карибских островов, в мирных морских просторах, и ей не грозило вторжение, жило воинственное племя, которое превзошло остальных островитян в искусстве судостроения.
Отремонтировав корабль и запасшись питьевой водой, Колумб двинулся дальше на запад вдоль побережья, держась так близко от суши, что небольшую эскадру постоянно окружали каноэ, выплывавшие из бухт и речек, из-за каждого мыса; индейцы уже не проявляли враждебности, им просто не терпелось обменять все, что у них было, на европейские побрякушки. Проплыв двадцать четыре лиги, испанцы достигли западной оконечности острова, далее береговая линия поворачивала к югу, но тут задул неблагоприятный ветер, и испанцы не смогли более следовать вдоль берега. Надежды найти на Ямайке золото не оправдались, а тут как раз поднялся попутный ветер, и Колумб решил вернуться на Кубу и не покидать ее до тех пор, пока хорошенько ее не исследует и не выяснит, что она собой представляет: материк или остров. Последнее место, которое он посетил на Ямайке, Колумб назвал заливом Буэнтьемпо (Хорошая Погода) в память о попутном ветре, позволявшем ему вернуться на Кубу. Прямо перед отплытием на корабль явился молодой индеец и попросил взять его с собой в страну белых людей. Родственники и друзья шли за ним и страстно молили отказаться от безрассудного замысла. Какое-то время юноша колебался, ему не хотелось огорчать семью, но он горел желанием увидеть родину удивительных чужестранцев. Наконец любопытство и юношеская жажда дальних походов одержали верх, юноша вырвался из объятий друзей и не в силах более видеть слезы сестер, спрятался где-то на корабле. Колумб, тронутый этими проявлениями искренней привязанности и проникшийся симпатией к предприимчивому и доверчивому юноше, велел обращаться с ним особенно дружелюбно.
Интересно было бы узнать побольше о судьбе этого пытливого дикаря и о том, какое впечатление произвело на его живой ум знакомство с чудесами цивилизации, оправдала ли его надежды родина белых людей, или, как обычно случается с дикарями, он томился средь городского великолепия и тосковал по родным лесам. Небезынтересно также, удалось ли ему вернуться в лоно семьи. Старых испанских историков, похоже, совершенно не занимали чувства и судьбы индейцев, которые первыми посетили Старый Свет. Нигде мы не встретим более упоминания об этом юном искателе приключений.
Глава 3
Возвращение на Кубу. Плавание среди островов, получивших название Сады Королевы
(1494)
Выйдя из залива Буэнтьемпо, эскадра опять устремилась к Кубе и восемнадцатого мая достигла большого мыса, который Колумб назвал Кабо-де-ла-Крус; это название сохранилось и по сей день. Сойдя на берег, Адмирал попал в крупное селение, где касик и его подданные, наслышанные о кораблях Колумба и о нем самом, оказали ему теплый прием. Из рассказов вождя Колумбу стало понятно, что многие индейцы, являвшиеся к нему во время первой экспедиции вдоль северного побережья Кубы, разнесли по острову весть о чудесных пришельцах, спустившихся с неба, так что остров полнился слухами один другого удивительней. Адмирал постарался выяснить у касика в его приближенных, что представляет собой Куба: остров или материк. Они в один голос заявляли, что это остров, но очень большой, необъятный, ибо никто, по их уверениям, не видел, где он кончается. Поскольку ответы туземцев свидетельствовали об их полном незнании, что такое материк, вопрос остался нерешенным, и сомнения не рассеялись. На индейском наречии та провинция называлась Макака.
На следующий день Колумб вновь двинулся на запад и доплыл до того места, где берег неожиданно поворачивал к северо-востоку, а затем, через много лиг, опять закруглялся к западу, образуя огромную бухту или, скорее, залив. Здесь Адмирала застиг сильный шторм, сопровождавшийся страшным громом и разрядами молний, которые в этих широтах, похоже, прорывают небеса насквозь. К счастью, шторм оказался непродолжительным, в противном случае это было бы чрезвычайно опасно, ведь навигация здесь затруднялась большим количеством рифов и песчаных отмелей. По мере продвижения корабля их становилось все больше и, наконец, матрос, следивший с марса за морем, увидел, что оно везде, насколько хватает глаз, усеяно маленькими островками; одни были пологими, голыми, бесплодными, другие поросли травой, третьи — высокими роскошными лесами. Величина их колебалась от одной до четырех лиг, и чем ближе были они расположены к Кубе, тем гористей и плодородней оказывались. Поняв, что островов становится все больше, и дать каждому имя невозможно, Адмирал назвал весь этот лабиринт Садами Королевы, поскольку они покрывали океан зелеными кущами. Поначалу Колумб думал оставить архипелаг по правую руку и идти дальше в море, но затем вновь вспомнил, что сэр Джон Мандевиль и Марко Поло утверждали, будто берега Азии окаймлены островами и число их достигает нескольких сотен. Он убедил себя, что попал именно туда и решил не терять из виду материк, надеясь, что если это действительно Азия, то, следуя вдоль берега, он вскоре попадет во владения Великого Хана.
А посему, блуждая меж островов, Колумб немедленно столкнулся с чрезвычайными навигационными трудностями и опасностями, возникавшими из-за песчаных отмелей, встречных течений и подводных скал. Кораблям пришлось искать путь буквально наощупь, одни матросы постоянно несли вахту на марсе, другие промеряли глубину лотом. Порой приходилось в течение часа несколько раз менять курс корабля, иногда их заносило в узкий пролив, тогда они спускали паруса и вытаскивали корабли на канатах, иначе их выбросило бы на сушу. Морякам не всегда удавалось соблюсти все меры предосторожности, и корабли часто садились на мель, откуда их с трудом удавалось стащить. Переменчивая погода тоже усложняла навигацию, хотя через какое-то время испанцы заметили некоторые закономерности в ее капризах. Утром ветер поднимался вместе с солнцем с востока и, следуя за светилом, затихал на закате в западной стороне. К вечеру на небе сгущались тяжелые тучи, вспыхивали зарницы, вдалеке погромыхивало. Казалось, надвигается страшная гроза, однако когда всходила луна, тучи рассеивались: одни проливались тихим дождем, другие разгонял береговой бриз.
Окрестный пейзаж лишний раз убеждал Колумба, что он достиг азиатского архипелага. Корабли скользили по зеркально гладкой воде проливов, разделявших эти зеленые острова, и пышная растительность, нежные ароматы цветов, пахучие кустарники и роскошное оперенье алых журавлей, или фламинго, которыми пестрели луга, а также другие тропические птицы, порхавшие в рощах, — все это очень напоминало описания восточных стран. Острова были, в основном, необитаемы. Впрочем, на одном, самом крупном, куда испанцы пристали двадцать второго мая, они обнаружили большую деревню. Обитатели, жившие, по-видимому, главным образом за счет рыбной ловли, покинули свои дома. В их жилищах спутники Колумба обнаружили кучи рыбы, а на берегу валялось множество черепашьих панцирей. Видели испанцы и ручных попугаев, алых журавлей и собак, которые не умели лаять; впоследствии европейцы узнали, что их здесь откармливают и используют в пищу. Этот остров Адмирал назвал Санта-Мария.
Путешествуя по островам, Колумб заметил каноэ с несколькими индейцами, которые рыбачили в тихом проливе, и был поражен необычным способом рыбной ловли. Они брали маленькую рыбешку с большим числом присосок на плоской голове, которыми она могла намертво прикрепиться к какому-либо предмету так, что ее проще было разорвать на части, нежели оторвать от него. Индейцы привязывали к хвосту рыбешки длинную леску и пускали в воду; обычно рыба-прилипала держалась у поверхности воды, а заметив добычу, молниеносно кидалась вниз и цеплялась присосками за брюхо жертвы или просовывала их под черепаший панцирь и не отпускала добычу до тех пор, пока рыбак не выуживал обеих из воды. Испанцы видели, как индеец ловил таким образом громадных черепах, а Фернандо Колумб уверяет, будто бы у берегов Верагуа поймали при помощи прилипал даже акулу. Это подтверждается рассказами многих мореплавателей; говорят, подобный способ рыбной ловли применялся на восточном побережье Африки, в Мозамбике и на Мадагаскаре. "Так дикари, — замечает Гумбольдт, — судя по всему, никогда не имевшие контактов друг с другом, вырабатывают удивительно похожие способы установления господства над животным миром". Рыбаки бесстрашно поднимались на борт испанских кораблей. Они снабжали белых людей рыбой и с радостью отдавали им все, что имели. На расспросы Адмирала об этих краях рыбаки отвечали, что в море не счесть островов, их много и с южной стороны, и с западной, а Куба тянется на запад до бесконечности.
Покинув архипелаг, Колумб двинулся по направлению к гористой части Кубы, располагавшейся в четырнадцати лигах оттуда, и третьего июня пришвартовался к берегу, на котором находилось большое селение. Ему оказали теплый, радушный прием, характерный для обитателей этого острова, которых Колумб ценил превыше всех прочих островитян за их кроткий, мирный нрав. "Даже их животные, — говорил Колумб, — были более смирными, крупными и породистыми, нежели на других островах". Среди провизии, которую туземцы с радостью приносили европейцам, были необычайно большие, вкусные голуби-клинтухи. Вкус их показался Колумбу несколько необычным, он приказал тогда зарезать еще несколько птиц, и в их желудках обнаружили душистые пряности.
Пока моряки добывали питьевую воду и продовольствие, Колумб беседовал с почтенным касиком и несколькими деревенскими старейшинами. Они рассказали, что их край зовется Орнофай, а к западу от их земли море опять мелеет и начинается полоса бесчисленных островов; Куба же, насколько им известно, тянется на запад до бесконечности, сорока лун не хватит, чтобы пройти ее всю; по мнению индейцев, конца ей просто не было. Однако они уверяли, что Адмирал узнает гораздо больше от жителей Мангона — соседней провинции, лежащей западнее Орнофая. Колумба, обладавшего очень живым умом, тут же поразило это название, ибо оно напоминало Манги, имя богатейшей провинции Великого Хана, омываемой океаном. Он принялся расспрашивать индейцев и узнал, что в Мангоне живут люди со звериными хвостами, которые они прячут под одеждой. Колумб вспомнил, что сэр Джон Мандевиль, повествуя об отдаленных уголках Востока, рассказывает об аналогичном поверье, бытовавшем среди ряда азиатских племен, ходивших обнаженными: дикари смеялись над одеждой своих более цивилизованных соседей, им казалось, что она нужна только для сокрытия какого-то физического изъяна. Тут Адмирал еще больше уверился в том, что если плыть вдоль побережья на запад, то обязательно попадешь в цивилизованные азиатские царства. Он льстил себя надеждой, что Мангок — это и есть богатейшая провинция Манги, а хвостатые люди, носящие одежду, не кто иной, как закутанные до пят обитатели Тартарского ханства.
Глава 4
Обследование южного берега Кубы
(1494)
Воодушевленный приятными картинами, которые рисовало его разгоряченное воображение, Колумб воспользовался попутным ветром и продолжил путь вдоль побережья предполагаемой Азии. На самом деле, он находился у южных берегов Кубы, к которым корабли не могли подойти ближе, чем на тридцать пять лиг из-за песчаных отмелей и островов. Слева простиралось открытое море, очень глубокое, если судить по темно-синему цвету воды; справа же располагалась богатая лесами провинция Орнофай, уходившая в глубь острова, туда, где высились горы; зеленый берег омывался множеством речек и был буквально усыпан индейскими деревушками. Появление кораблей вызывало на побережье изумление и радость. Туземцы громко приветствовали чудесных пришельцев, слава о которых уже разнеслась по острову; считалось, что они принесли сюда благословение небес. Индейцы подплывали к кораблям на каноэ, угощали испанцев фруктами и другими плодами своей земли и глядели на белых людей почти как на богов. После привычного вечернего дождика подул береговой бриз, он принес прохладу и звуки далеких туземных напевов, сопровождавшихся незатейливой музыкой: очевидно, индейцы пели и танцевали, празднуя прибытие белых людей. Колумбу, душа которого была открыта ко всему хорошему, показались столь восхитительными радостные напевы и пряные ароматы, витавшие над островом, что эта ночь, по его словам, пронеслась для него в мгновение ока.
Невозможно не отметить, сколь разительные перемены порой происходят в тех или иных местах с течением времени. Густонаселенные, оживленные края, чьи обитатели так ликовали при виде первооткрывателей, — это местность, тянущаяся к западу от города Тринидад вдоль залива Сагуа. Теперь там тихо и пустынно; цивилизация, построившая в других районах Кубы ослепительно прекрасные города, обрекла сей край на запустение. Индейцы давно стерты с лица земли, они зачахли и погибли под владычеством чужестранцев, которых когда-то с ликованием приветствовали у своих берегов. Передо мной лежит описание ночи, недавно проведенной в тех местах выдающимся путешественником, но как отличаются чувства Гумбольдта от переживаний Колумба! "Я провел большую часть ночи, — говорит он, — на палубе. Что за пустынные берега! Не видать даже огонька, намекающего хотя бы на рыбачью лодку. От Батабано до Тринидада на протяжении пятидесяти миль нет ни одной деревни. А ведь во времена Колумба люди жили тут повсюду у самой воды. Когда здесь роют ямы, или когда водные потоки размывают почву, то в земле часто находят каменные топоры и медные сосуды, оставшиеся от прежних обитателей острова".
