Доктор для мутантов

— Ты безошибочно выбрал нашего сотрудника, — сообщает Алексей ровным голосом. — Единственного, кто случайно попал на контроль. Основная часть данных совпала, если подтвердится остальное, мы его уволим. Нам сотрудники с проблемами в семье не нужны. Знаешь, у меня только один вопрос... как?

— А глаза у него шалые, — пожимаю плечами я.

Мужчины с чего-то ржут, Алексей кисло улыбается, Даниил напоминает что-то насчет "а я вам говорил!"

Далее мы разговариваем вполне спокойно. Решаем вопросы взаимодействия на конкурсе красоты. Спецов Службы там не будет, не их уровня мероприятие, зато ребят от департамента общественной безопасности напихают без меры — ну, это как обычно. Потом Мося выходит со мной на минутку, что называется, подышать свежим воздухом. Ну, это понятно, послезавтра ему обеспечивать безопасность конкурса, а порнодивы воют, и меценаты от департамента безопасности угрожают.

— Док, чего нам ожидать?

Мне вообще-то еще Алексею отчет писать на эту тему, но коротко могу и сейчас.

— Скорее всего, ничего, — отвечаю честно. — Его сегодня чем-то напугали, вряд ли придет. Но на всякий случай... он действует неизбирательно, Миша. Кто-то зацепит его махания краем глаза, а остальные нет. Без опыта придурок. Но учится быстро, способная сволочь... Будет торчать на боковых трибунах и прыгать. Это если придет.

— Прыгать?

— Он неопытный, — неохотно разъясняю я секреты профессии. — Ему, чтоб воздействовать, нужна опора на что-то материальное. Как это может выглядеть? Ну... нелепые прыжки, кривляния. Пассы. От его фантазии зависит.

Мося думает.

— Мои ребята его не вычислят, — озабоченно заключает он. — Там ползала будет прыгать, и все с фантазией. Снова только на тебя надежда, Док. Ты уж постарайся.

Я пожимаю плечами. Ненужная просьба — если я работаю, то работаю хорошо.

— Рита тоже там будет? — вдруг спрашивает Мося.

У меня почему-то сдавливает сердце.

— Ну, она в спорткомплексе с тобой была, — поясняет Мося, озадаченный моими гримасами. — Я сам видел. И тебе сразу сказал, кстати. Или не помнишь?

Я же мучительно морщусь. Вот оно что. Вот почему меня так воротит от этой работы. Не в предчувствии дело, а в особенностях работы моей головы. Быстро она работает, очень быстро, только не всегда явно. Складывает, сортирует с огромной скоростью фактики и наблюдения, и на поверхности еще ничего нет, а твердая убежденность внутри есть — подальше бы от такой работы! Не послушался, дурак... Рита, бестолковая ты моя цапля, куда тебя занесло? Как я теперь тебя выручать буду?! Застрелят же! Люди ненавидят таких, как мы, я предупреждал!

Впрочем, кого я обманываю? Себя? Да ну. Сразу же было понятно, что мало кто в Москве в принципе способен провернуть подобную пакость. Разве что я. Но я не могу представить ситуацию, в которой мне возжелалось бы поломать непричастных девчонок. Я вообще ненавижу ломать свободную волю. Зато есть Рита, моя талантливая ученица. У которой очень непростые отношения в семье. И она могла просто не просчитать последствий. Так что не было никаких маньяков, незачем умножать сущности. Если "муты" — редкость, то такие, как мы — редкость еще большая. Ненаглядная моя дылда, что ты творишь? И главное — зачем?!

Провожу с силой ладонью по лицу и возвращаюсь в офис.

— Поступила новая информация, — сообщаю коротко. — В спорткомплексе было отмечено присутствие Риты Белых. Она, если кто не в курсе — моя ученица. И у нее очень напряженные отношения с родителями. Год назад едва не угробила мать, недавно с боем сбежала от отца. Вот вам, ребята, то самое "семейное дело". Сергей, ты сволочь. Мог бы сказать раньше, история закончилась бы сегодня в спорткомплексе.

Мужчины смотрят на меня... странно. Недоверчиво, что ли. Потом отводят взгляды.

— Это я — сволочь? — наконец тихо переспрашивает Сергей. — А сам ты... ее же застрелят. Рита, если не ошибаюсь, твоя подруга? Или жена?

Он ошибается. Рита, она...Разворачиваюсь и ухожу. Мося смущенно отодвигается от двери, освобождая проход. Он тоже старается на меня не смотреть. Как будто я... да и похрен! И офис пусть сами как открыли, так и закрывают!

4

Смотрю с недоумением на очередное чудо в дверях. Неужели они там не понимают, насколько заметны? Конечно, пациенты — они все личности, имеют индивидуальные черты, но тем не менее они в первую очередь пациенты. Люди — и нелюди — нуждающиеся в помощи. А этот пришел не за помощью. Он пришел меня ловить, и намерение свое выдает каждым движением. Контрольная закупка, так они назывались во времена до Катастрофы. Сейчас сядет передо мной, включит устройство маршрутного контроля и начнет втолковывать, какие он испытывает жуткие боли и как срочно нуждается в сильнодействующих лекарствах из перечня запрещенных для свободной продажи. И деньги начнет предлагать. Большие. Ага, щас, уже бегу. У него наверняка и оперативники в машине наготове сидят. Так называемые борцы с распространителями наркотиков, ф-факинг-макинг...

Невзрачный мужчина садится передо мной и заводит ожидаемую осточертевшую песню... э, нет, не осточертевшую. У контролера на этот раз получается на удивление живописно. Слушаю с удовольствием. Хороший образный язык в наше время редкость. Ну... качественную болванку разговора разработали в контролирующей инстанции, признаю. И все опорные слова, необходимые для обвинения, на месте. Ай да молодец.

Слушаю и смотрю. И чем больше смотрю, тем больше он мне не нравится. И манерой сидеть, словно оберегая левую сторону грудной клетки от случайных прикосновений, и пальцами своими нервными... а уж с глазами что творится!

Сижу и мучаюсь. Мне нельзя с ним разговаривать, вообще нельзя. Эти гады любое неосторожное слово в обвинение разворачивают. Мне его гнать надо. И вообще он пришел по мою душу. Провокатор, вот он кто.

Мужчина заканчивает песню и смотрит неуверенно. Ну да, общаться с непрозрачной шторой не всякому привычно. Ну и не ходил бы по офисам с гнилыми предложениями, коли непривычно! Нет, прутся один за другим!

— Выключи контроль.

Мужчина криво усмехается и щелкает пультом. Ага, у этого он на браслете. Вообще-то аппаратуру контроля он не должен выключать вплоть до выхода из офиса, но то по инструкции. А по жизни, если я прошу, выключают моментально. И это даже не гипноз.

Отодвигаю штору, смотрю. Нет, не нравятся мне его глаза.

— Зрение плывет? — спрашиваю на всякий случай.

Мужчина осторожно кивает. Еще бы ему не кивать. Плохо-то как...

— Вообще-то зрение у меня нормальное, — решается уточнить мужчина. — Только с глазами что-то непонятное. То одним глазом начинаю смотреть, то как будто двоится...

— Что с сердцем? — обрываю не слишком вежливо.

— С сердцем у меня хорошо, — твердо заявляет контролер. — С детства бегаю.

— Только к левой стороне груди лучше не прикасаться, да? — усмехаюсь я невесело. — И когда злишься, сердце словно в кулаке сдавливают, так, что вдохнуть больно?

— Да, но... я считал, это нервы, не сердце, — бормочет мужчина. — У меня с этим делом с юности как бы индивидуальная особенность. Даже если жена ночью руку на грудь кладет, не могу переносить.

Все с ним понятно. Открываю кейс и уныло смотрю. Ему же ничего нельзя, сплошные противопоказания. А как было бы здорово — на любую болезнь сразу на тебе лекарство.

— Что у меня? — подает голос мужчина. — Понимаете, я ведь не штатный контролер, подрабатываю. А по основной работе у нас ежегодные медосмотры, и там ничего не находят. Все в норме, а я иногда сознание теряю. Не каждый год, но...

Что у него? А хороший вопрос. И что, вот прямо так сказать, мол, катишься ты, дорогой, прямиком на тот свет, или куда там он конкретно собирается? Что у него... да скатывание в "сумеречную зону", вот что. Только нетипичное. Типичное — когда у человека кончаются силы жить, и он угасает буквально за недели. А у этого — вот так вот, импульсами, приступами. Неприятие жизни. Новая, страшненькая напасть нашей эпохи. Как лечить — неизвестно. Ей и названия, скорее всего, еще нет. Ну и?..

— Ты понимаешь, что можешь умереть в любой момент?

Я не ожидаю ответа. Да и спрашиваю так... больше от злости не то на несправедливо устроенную жизнь, не то на себя. Кто бы из моих клиентов чего понимал. Человек — такое странное существо, до последнего надеется, что будет жить вечно.

— Понимаю, — неожиданно говорит мужчина. — Принять не могу, жить хочется, но понимаю.

О как. А он не так прост, этот контролер-провокатор.

— И все же — что у меня, доктор? Или наука ответа не имеет?

Смотрю задумчиво. Наука — официальная наука — ответа действительно не имеет, но я-то шарлатан.

— Нервы у тебя, дорогой, что же еще, — вздыхаю, так и не решив, что делать. — Нервы. Но умрешь ты от сердечной недостаточности, такие вот дела. Она у тебя слабенькая, почти норма, то есть как бы неопасная, но — нервы, сам понимаешь...

Он понимает. Потому и сидит, не решается уходить. А я мучаюсь сомнениями. Ну не знаю я, что делать со скатыванием в "сумеречную зону", честно не знаю. Однако кое-какие данные прямо намекают, что лечить надо не конкретно что-то, а... как бы это по-шарлатански ни звучало, в целом менять отношение к жизни. Отказываться от злобы, от категоричных оценок. И тогда, возможно — только возможно! — слабенькая сердечная недостаточность останется до глубокой старости не более чем практически нормой. А точнее не узнаешь, статистики у меня нет. Да и есть ли она вообще на свете, подобная статистика? "Сумеречные зоны" — они такие, там и не от сердца можно загнуться, а от простого воспаления почек. Или еще от чего. Умереть вообще дело нехитрое.

— Легенду красиво излагал, — замечаю я, стремясь оттянуть неизбежное. — Научились в вашей конторе работать.

Мужчина бледно усмехается:

— Это не контора, это я сам. Мое творчество.

Я настораживаюсь мгновенно.

— Творческий человек? "Цифра", анимэ-поэзия?

Мой голос звучит ровно, и контролер не догадывается, что прямо сейчас я решаю его судьбу.

— Пишу, — хмыкает он. — Просто пишу. Так, для себя. Направление "юс-макси", если слышали. Понимаю, что чистое писательство сейчас не в моде, но...

Но свои почитатели у него есть. Иначе бы не писал. "Юс-макси". Истории от лица юного человека. Полные категоричных оценок, ярких красок, музыки, чувственных крайностей, любви всех толков... И это пишет явно немолодой человек. А ведь у него талант. Не очень-то востребованный нашим веком, сейчас чистая литература не пользуется широким спросом, но... вот именно, но.

Он все же что-то чувствует и смотрит вопросительно.

— Я веду работы в этом направлении, — признаюсь честно. — Есть догадка, что определенное воздействие... купирует, да.

Он думает, потом хмыкает:

— Дорого, да?

Смотрю с раздражением. При чем тут деньги?! Он что, не понимает, что любое воздействие на психику меняет эту психику необратимо? Да он другим человеком отсюда выйдет, если что! И вовсе не факт, что по-прежнему писателем! Так ему и говорю. Может, излишне резко, но он сам напросился.

— Возможно, исчезнет резкость суждений, — бросаю напоследок и захлопываю кейс. — И вообще резкость. Краски, звуки... В общем, думай. Припрет — приходи.

— Спасибо, — серьезно говорит мужчина и поднимается. — Я подумаю.

— И мой совет, — говорю ему в спину. — Бросай эту работу.

— Тогда я тоже дам совет, — улыбается мужчина. — Будьте поаккуратней. Я ухожу, но придут другие. В нашей конторе эффективность Дока кое у кого вызывает раздражение. Кое-кто считает, что тут используют запрещенные вещества. Вас будут проверять.

— Во как! — удивляюсь я. — В департаменте здравоохранения знают обо мне?!

— Москва — маленький город, — меланхолично бормочет мужчина. — То есть людей-то много, но профессионалов мало, и они на слуху. Все знают: если нужна хорошая мелодия, иди к Сереге-рингтонщику, а если проблемы с ребенком, надо вести его к Доку. Я, например, о вас знал еще до того, как получил маршрут. Всего хорошего.

Смотрю вслед, и до меня доходит — а ведь я его тоже знаю. В творческой ветке инфо он известен как "Девочка". Один из тех редчайших, кто способен писать от любого пола. И я его чуть не убил, как некогда Серегу-гиперС. Действительно, Москва — маленький город.

Оп-па. Что за день такой, явление за явлением? Смотрю озадаченно на широкую мордаху в дверях, улыбка до ушей. Катерина-Клеопатра собственной многокилограммовой персоной. Ну и — как понимать?

Катюшкина рожица исчезает, зато появляется нога. Развлекается, мелочь упитанная. Так, коленку уже где-то ободрала.

— А ну появись целиком! — командую строго.

Девочка вплывает в офис, как королева. И кто ее одевал, интересно? Мама или сама? А, без разницы, обе бестолковые. На улице ветер и бодренькое такое ощущение дождя, а она в летнем платьице! Ну и что, что курточка? Ноги-то голые, причем до самых до подмышек.

— Тебя ко мне отпустили? — интересуюсь грозно.

Катюшка величественно кивает. Ой, врет.

— И что сказали?

— Мама сказала, я ей мозг вынесла. А дядя Даниил сказал, что печенку проела.

— Так отпустили или нет?!

— Сказали, чтоб убиралась с глаз долой и что глаза бы их меня не видели! — сообщает девочка с гордостью.

После размышлений решаю, что это можно считать "с согласия родителей и лиц, их заменяющих". С натяжкой.

Закрываю офис, и мы идем домой обедать. Катюшка обеими руками за. Хорошая девочка, кого-то надо уговаривать поесть, а она готова уплетать за обе щеки в любое время.

На улице нас встречает сырой ветер в лицо, "с-500" поперек дорожки и "рогатый" около машины. Да не один, с компанией. Они тут что, круглосуточное дежурство после Вышнего Волочка устроили? Вот злопамятные сволочи.

— А ну стой! — приказывает "рогатый". — Я тебя помню!

Сейчас полезет бодаться. И ведь не смущает придурка, что иду с маленькой девочкой. Чем нравится Москва — здесь можно жить как угодно, никому до тебя нет дела. Но верно и обратное: если с тобой что-то случилось, опять же никому нет дела. Давно в прошлом остались времена, когда за наскоки на мужчину с ребенком свои же товарищи могли по репе настучать...

Злоба накатывает мгновенной волной, даже не успеваю сообразить, как "рогатый" оказывается на асфальте. Да, просто споткнулся, бывает. И плечом об асфальт, рожей по ограждению тротуара. Честно, ничего такого заранее не готовил. Просто в последние дни много думал, как технически организованы травмы на соревнованиях, сумел бы сам так или нет, вот и вылезло. И сейчас, если за мной наблюдает Служба, она такой материал на меня получила! Всех собак вешай, и еще место останется!

"Рогатый" вскакивает. Он в слепом бешенстве, как и положено его виду, и теперь его ничто не остановит, кроме пули в лоб. Ну, верхнюю его часть, имеется в виду. Я, если работаю, то работаю хорошо, и ноги его по-прежнему не слушаются. Ой, как хорошо приложился. Его группа поддержки начинает движение. "Собаки". Ну, на них-то управа найдется, когда я зол, они это прекрасно чувствуют. Дарю "собакам" угрюмый взгляд, и ребятки притормаживают. Переглядываются, подхватывают "рогатого" и тащат с уговорами в машину. Получаю на прощание пару задумчивых взглядов, и "с-500" укатывает от меня подальше, к Вышнему Волочку поближе. За кого они меня приняли, черт их знает, но вообще-то у стайных фантазия не блещет, так что за какого-нибудь полковника полиции скорее всего.