Красное Солнышко

— Эй, вай, приветствую тебя, друг дорогой! Заходи! Путь твой лёгок ли был в наши края? Полна ли мошна твоя?

— Благодарю на добром слове, купец. Но лясы точить я не могу — времени нет. Посему — давай к делу сразу перейдём.

— Вах, зачем торопишься? Посидим, выпьем вина виноградного, поглядим на дев гибких, а там и торговать начнём! Товара у меня больше, чем ты заказывал, но я тебе верю, и если что — в долг отдам...

Говорит ласково купец, да не обмануть ему Крута, души видящего. Гниль в купце. Великая. Совсем немного его душе осталось на белом свете жить. Скоро станет тот купец тоже оболочкой пустой... Огорчился купец на те слова. Нахмурился. Да поясни ему воевода, отчего спешит:

— Храм Святовид нас изгнал из града. Посему — не хочу дольше необходимого задерживаться. Мало ли...

Снова заулыбался торговец живым товаром:

— Прости, не ведал я. Коли так — поспешим! Привёз я сюда со своими собратьями по ремеслу пять тысяч и ещё две сотни мужчин, женщин и детей. Всех ли возьмёшь, или кого оставишь? Ежели нет денег столько — готов тебе в долг поверить. Если, конечно, слово дашь, что расплатишься. Или залог оставишь.

Усмехнулся Крут:

— Вестимо, столько денег у меня и быть не может. Но отдам за людей золотом. По весу. Согласен?

Поёжился купец, но решился:

— Согласен! По рукам! Только ежели будешь ещё такой товар заказывать — быстро не получится. Мы всех славян повыкупили, кого могли. До других мест ещё не добрались. И если что и будет, то малым числом...

— Тогда веди, купец, показывай...

...Не солгал торговец живым товаром. Действительно пригнал народу, сколь сказал. Пять тысяч двести. Денег то у Крута достаточно. Пусть и золотом самокопанным, но больше, чем надо. Ещё и останется. Лишь бы места на лодьях хватило. Нельзя никого оставлять. Никак нельзя!..

Глава 26.

...Лагерь рабов раскинули за Арконой. Пришлось выезжать из города, да добираться по торной дороге. Под открытым небом, да под навесами из веток расположился народ. Все в оковах, разные по возрасту и полу. Женщины, мужчины, старики, дети. Крут ехал между ними и смотрел, закрыв глаза. В некоторых искра души теплилась, но исключений не было — всех ещё модно было спасти, раздуть тлеющие угли, заставить вновь стать и почувствовать себя вольным человеком. Рядом на смирной лошадке ехал старший работорговцев, пояснял:

— Выкупали у ромеев в основном. С каменоломен, да рудников. Славяне сильные. Другие столько и них не живут. Потому продавали с неохотой...

— Не бойся, купец. Всё возмещу.

Глухо бросил ему воевода. Дальше двигаются оба, позади — дружинники. Народ истощён. У многих — раны. Значит, нужно телеги гнать, чтобы вывезти на лодьи... Проехали рабский лагерь из конца в конец, вернулись. Крут спрыгнул с коня, купца сняли те самые охранники:

— Что же, давай весы. Будем рассчитываться.

— Всех забираешь?

...Смотрит заискивающе, нервничает — а ну как сделка, коей раньше не бывало, сорвётся? Передумает в последний момент покупатель богатый? Но...

— Всех. Никого не оставлю.

Побежали слуги купеческие. Волокут весы большие. Проверили чаши безмена — честные. Не будет обмана. Начался торг. Воины охраняют. Чтобы не дай Боги что... Вешали до вечера. Уже и темнеть начало, когда завершилось дело. Распрощалися, опять друг другу руки подали. Рад купична безмерно. Не обманул его славянин неведомого племени. Всё честно сделал. Потому достоен узнать кое что... Тихо шепнул, чтобы никто чужой не слышал:

— Слух прошёл, что возле Оловянных Остров ромейская эскадра рыщет. Хотят кого то перехватить. Учти это, воин.

Руку пожал, уехал со своими челядинцами. Охрана лагерная телеги со златом сопровождает, пешими идёт. Смотрит на славов хмурым взором.

— Мал, скачи к лодьям. Пусть гонят телеги сюда. Да еды возьмите. Народ накормить прежде всего нужно.

Сам на помост посреди становища огромного взошёл, осмотрелся — горят костерки. Хватает света. Все его видят. Напряг горло:

— Люди добрые, здравы будьте!

Словно очнулись рабы. Задвигались...

— Выкупили вас из полона братья князья, Брячислав Вещий и Гостомысл Разумник. Посему — будете отныне на их землях жить, долг отрабатывать. А пройдёт срок в три года — станете вольными тружениками. Слово моё крепкое. И обману в нём нет.

Вздрогнули бывшие рабы. Услышав такое — три года, и свобода? Да может быть такого... Что ж за работа такая, коли можно за три года выкуп отдать не малый? Сами видели — златом чистым сей воин платил!

— Ночью телеги придут. Начнём вас перевозить помаленьку. А кто в силах— может и сам идти. До земель княжеских морем плыть. Потому будем грузиться на корабли, на которых в путь отправимся. А пока — ждите. Придут телеги, пищу привезут. Потерпите немного, люди добрые. Обещаю, что кончилось лихо ваше. Навек...

Спрыгнул с помоста. Шагнул прочь. А к нему народ потянулся, спрашивают, кто такие князья, что делать надобно будет... Отвечал без утайки. Чистую правду. Что надо будет новые земли осваивать: пахать, сеять, ремёслами заниматься. Оброк платят в общину. Не князьям. Им лишь доля от взятого идёт. Что жить будут в избах, каждому огород да скотину дадут на обзаведение, а там уж всё от них самих зависит. Хлеб же сеют на общинных полях, и собирают всем племенем в амбары, а оттуда уж по потребности выдают. Не обманывают. На воинов посмотрите, да спросите их, как живётся на землях княжеских. А живут там люди со всех краёв света, разных племён. Но дружно живут, ибо главный закон — один за всех, и все за одного. Помогают друг дружке, не обижают никого. А что сладкие речи говорю, да сказки рассказываю? Не привык я лгать. А коли думаете, что сказки — сами увидите. Не всё у нас легко. Вот только война с соседями кончилась. Да само собой, что победили. А павших? Ну, у нас то их не было. Оружие лучше. Выучка. Измором взяли. Нет, пораненные были, конечно. Как же без этого. Но чтобы насмерть — обошлось... Охрип и осип уже Крут, на вопросы людские отвечая, да выручили его телеги прибывшие. Мал весь злой — опять до него храмовники прицепились было, да вмешался народ, закричал, волноваться начал. Ушли белые воины. Помрачнел Крут. Плохо дело... Стали самых слабых, да малых, на телеги сажать, жаль, что немного их. Ни всех не хватает. Остальные сами пойдут. Построились кое-как. Двинулись. Длинная колонна вышла. Первые уже к Арконе подходят, а последние ещё с места не тронулись... Но дошли, хотя кое кто уже из сил выбился окончательно. У пристани костры горят, народ хлопочет. То горожане, что победнее, услыхав про то, что славян из лагеря рабов за градом выкупили, сбежались к лодьям невиданным, а узнав, для чего людей не купили, а выкупили, помощь предложили. Вот и суетятся доброхоты-помощники. Булькает каша сытная, горят костры, на которых воду греют. Несут одёжу из дому, людям одеться надо. Кузнецы оковы сбивают. Некоторые ведь насмерть заклёпаны... И денег никто не просит. Отмахиваются. Стало теплее на душе у Крута — жив ещё Дух Славянский!.. Плачут бывшие рабы — некоторые и забыли, что такое отношение человечье к ним... А люди их уже по баням тащат, что истопили. Отмывают грязь чужеземную, одевают, ведут обратно. Кормят сытно, взводят на лодьи. По местам распределяют. Славяне выкупленные слабы. А их много. Потому, пока очереди на помывку дожидаются, некоторые прямо на земле сырой засыпают. Но движется народ, всё меньше и меньше не пристроенных... Но смутно на душе у Крута — хватит ли места на всех? Рассчитывали на три тысячи, ка уговорено. А теперь — чуть ли не вдвое... Да подошли тут купцы Арконские, из тех, что победнее — спросили, чем помочь могут. Ответил честно — лодьи нужны. И те, кто ими управлять сможет. Готов заплатить за такое дело. Помялись купцы, поёжились. Не силком ведь их заставляют. Сами пришли...

— Можно с вами уплыть? Мы хотим с семьями уйти отсюда. А куда — не ведаем. Тогда можем на наши корабли ваших людей взять. Слыхали, что под рукой князей люди хорошо живут. Тут же с каждым годом всё хуже...

Посмотрел на них внутренним взором витязь — честны купцы.

— Согласен. Собирайтесь. Послезавтра в путь идём. Грузите воды побольше.

— А товары какие нужны на новом месте?

— Ткани льняные, утварь мелкая. Да и всё, пожалуй. Впрочем, сами увидите...

Поклонились купцы, поспешили обратно — времени то нет... Вскоре ещё лодьи подошли. Немного. Десяток. Но уже легче стало. Подумал Крут, снова Мала в град засылает — пускай едет в мастерские корабельные, готов воевода ещё пять лодий купить дощатых великих. Платит сразу. Лишь бы готовы были. Уехал воин. А работа движется. Уже половину народа на места распределили... Спешат все. Без роздыха трудятся доброхоты — дело ведь святое. Из темноты вышел человек, поклонился:

— Ты ли будешь воевода братьев князей, добрый человек?

— Я.

— Позволь два словца наедине молвить?

Нахмурился Крут. Как отрезал:

— От своих воинов у меня секретов нет.

Человек улыбнулся лукаво, но по доброму:

— Не за тебя беспокоюсь. За того, кто с тобой говорить хочет.

И незаметно значок показал. Такой же, над которым давешний сотник посмеялся. Пожал плечами Крут:

— Далеко ли идти?

— Недалече, воевода. Вон к той телеге.

И верно, подъехал возок небольшой, на котором поленья горой сложены. Топливо привезли для костров. На которых пища готовится пленникам бывшим. Сидит на ней дедок с бородой, чем жив — непонятно. Лет под семь десятков ему. Не менее. Дёрнул щекой Крут, но всё же пошёл. Пока дрова скидывали, поздоровался. Дед то светел был. С душой чистой. Тот представился — Жданом его зовут. И он жрец Святовидов. Но не храмовый, а с дальнего Капища. Спросил, в чём помощь нужна. Отвечал ему воевода, что лодьи требуются. Народу уж больно много. На стольких не надеялись, потому и кораблей меньше, чем нужно. Дед улыбнулся, головой кивнул:

— К утру лодьи будут. Десять могу дать. Больших. Хватит?

— Хватит. Сколь просишь за них?

Посуровел тот, головой в сторону храма кивнул, молвил негромко:

— Ничего не надо. Просто пообещай, что раз в год будет приходить корабль к нашему месту молитвенному. А мы уж постараемся на него вам людей найти. Прокша-Провидец предок мой. Потому мне всё и ведомо.

Задумался витязь. Коли так...

— Согласен я, дедушка. Будь по твоему.

Просиял дедок улыбкой. Потом вновь заговорил:

— Жрецы в Храме словно с ума посходили. Одно на уме — злато. Злато. Злато. Совсем отвернулись от народа, лишь о себе думают. Творят беззаконие, забыли заветы предков наших. Не так давно творили волшебство поганое. Едва Триглав на наши земли не ступил победителем. Заперли Богов наших в заточении. А мы не можем ничего сделать. Лишь ведомо мне, что начинается время смутное, горькое для племён славянских. И вы — единственная надежда. Словом, присылай к нам лодьи раз в году.

— В это время придёт корабль, жрец.

— Не жрец я. Ведун.

Улыбнулся дед, тронул коня. Исчез в темноте. Оттуда донеслось:

— Воевода!

— Да?

Встрепенулся Крут.

— Приготовь к утру злата шестнадцатую часть пуда. Приедут к тебе гости незванные. Ты уж отдай им те деньги. Сделаешь добро брату названному.

И всё. Затих голос...

И верно. К утру ещё десять лодий пожаловали. На них нарядом*(* — экипажем) и мужья и жёнки. Сказали, что посылает их Ведун на новые земли. Порадовался воевода — есть ещё Правда! Не сгинула! Стали последних людей, кто оставался, на них грузить. Правда, перед этим их Крут внутренним оком посмотрел, проверил. А то больно странные дела творятся...

Ну а как солнышко поднялось над горизонтом чуть выше, явились и те гости, о которых Ведун предупреждал. Не поверил воевода глазам своим, когда в верху улицы, что в град вела от пристаней, всадники показались. Даже протёр очи свои, и не раз. Да не кажется ему. Действительно... Тугары. Десять их. На вороных конях длиннохвостых. Правда, знак мирный над ними. Копьё с белым бунчуком, конским хвостом над головами реет, и другого оружия у них не видать. Впереди — седой уже старик в богатых одеждах. Следом — нукеры. В своих чёрных кожаных одеждах, серебром вышитых. Сёдла у конец богатые. Стремена изукрашенные. Едут не спеша, глядя презрительно по сторонам на открывших рты людей, оторвавшихся от своих дел ради невиданной картины. Подъехали поближе, один из воинов, что старика сопровождал, крикнул на славянском:

— Эй, где мне найти старшего?

Крут вперёд шагнул, ответил:

— Я — воевода этих людей. Что нужно?

Тут же остальные нукеры с конец спрыгнули, и у слава едва челюсть не отвисла от удивления: они откуда то коврик вытащили, прямо по земле расстелили. Потом сняли старика с лошади, усадил на ковёр, сзади стали стенкой короткой. А дед степной рукой указал перед собой, мол, присаживайся. И толмач повторил:

— Садись, воевода. Говорить с тобой Бурай Хан хочет. Хорошо говорить.

— За слово денег не берут.

Буркнул Крут, но сел. Внимательно смотрит на него старик, потом что-то на своём языке брякнул, толмач долдонит следом:

— Ты — настоящий воин. Умеешь драться. И честно себя вести. Потому хочет Бурай Хан спросить тебя — не ведаешь ли ты о дочери нашего племени, среди вас живущую. И жива ли она? Какова судьба её?

— Ты про жёнку Храброву спрашиваешь, что ли? Йоллу -лучницу?

Старик как услышал имя, затрясло его даже. Затараторил, что сорока белобокая. Едва толмач дождался, пока старик закончит, сразу следом начал переводить:

— Что значит — жена Храброва? Почему? И отчего у неё прозвище такое?!

Пояснил Крут степенно:

— Тугаринка ваша, Йолла по имени, стала женой моего друга, воеводы второго дружины нашей, Храбра. А лучницей её зовут за умение стрелять не хуже, чем у мужчин. Живёт она с Храбром уже третий год пошёл. Дитя у них народилось. Мальчик. В граде Йоллу уважают. Обид не чинят. Ибо она теперь честная жена воина нашего.

Переводчик выслушал, сказал старику, что ему славянин сообщил, тот расплылся в улыбке, снова заговорил:

— Утешил ты Бурай Хана, славянский воин. Рад отец, что дочь его счастье своё нашла, хоть и не нашего роду-племени. Счастлив, что дедушкой стал Бурай Хан. Но как она могла нарушить обычай? Согласиться на это замужество? Или заставил её твой друг силой за него замуж пойти?

И при этих словах сузились глаза старика, понял Крут, что тот не хуже толмача на его речи говорит, потому глаз не отвёл, взглянул с неменьшей силой, чем у хана, ответил:

— Заставил — когда с того света её вытащил. У торговцев живым товаром выкупил. Добротой своей, да лаской. Вот тем и взял в плен девичье сердце. И своё взамен отдал. Поранена твоя дочь была сильно. А Храбр её на ноги поставил, вылечил. У Смерти выдрал. Потому и согласилась она стать его супругой верной. И живут они с мужем в согласии и счастье. Храбр в нашей дружине — второй воевода. А сколько воинов у него в подчинении — сам думай. Я командую этими...

Повёл рукой на лес мачт и тучу народу, позади него возвышающуюся. Глянул хан, опять в улыбке расплылся — понравилось ему, что зять славянский столь могуч. Потом опять глаза сузил: