Спасти Ссср ч2

Ну и кроме того, сафетизм создает "проблему левого отрицания", которая лучше всего видна на примере Израиля. Израиль привык к правому антисемитизму, но сафетисты — это левые антисемиты и суть их претензий к Израилю совершенно иная. В их понимании — Израиль угнетает бедных палестинцев и делает их жизнь небезопасной и невыносимой — и именно поэтому Израиль должен сдаться перед палестинскими требованиями и постоянно каяться. Ну а когда палестинцы вырежут израильян — они со спокойной совестью предъявят претензии уже палестинцам.

С другой стороны — сафетисты трусливы и они не сделают последнего шага — к войне. Это люди в которых совершенно нет личного мужества, они сильны только когда нападают стаей. Но их работа не только буквально в считанные годы похерила, простите все достижения поколений дипломатов на пути разрядки — но и создала целый ряд неразрешимых в рамках сафетизма проблем и конфликтов международного уровня. И если сафетисты трусливы — то те с кем они имеют дело — нет. И это может привести к большой беде.

4. Концепция отмены. Вытекает из сафетизма и всего прочего дерьма. Это такой метод борьбы — бойкотом, причем бойкотом агрессивным, связанным с травлей. То есть если ты сказал или сделал что-то что не понравилось — тебя будут травить в социальных сетях, и одновременно с этим делать вид что тебя нет (та самая отмена), а дальше все пойдет по накатанной. Соседи предпочтут с тобой не общаться. Там где ты работаешь, особенно если это университет — предпочтут уволить тебя с работы. Есть в США такое понятие — пиар. Так вот, каждая компания делает свой пиар, управляет отношениями с акционерами, с потенциальными и реальными покупателями и вообще всеми упоминаниями в публичной сфере. И потому если один из сотрудников навлекает на себя негатив — его уволят. Просто чтобы репутацию не портил...

— Погоди, погоди, за что уволят?

— Сказано же, чтобы репутацию компании не портил. Они в пиар деньги вкладывают, а тут человек, имя которого треплют. Проще уволить, чем кому-то что-то доказывать.

— Ты никогда этого не рассказывал

— А что рассказывать? Как дерьмо воняет?

— Нет, обожди, обожди. Получается, они нас обвиняют в том, что мы диссидентов с работы увольняем, а сами...

— А ты что, удивлен? Джентльмен хозяин своего слова — захотел, дал, захотел, взял. От них справедливости ждать не стоит — нет ее даже близко.

— Вот, мерзавцы.

— Пошли, сходим кое-куда?

— Это куда?

— Увидишь.

Я набрал короткий, всего из двух цифр номер. Появился старший смены

— Прогуляемся, Андрей — сказал я — голову проветрим

— По Кремлю, Михаил Сергеевич?

— Нет. Юрий Владимирович знаешь, где лежит. Вот к нему и пойдем.

— Это мероприятие надо готовить, Михаил Сергеевич...

— Десять минут. И выходим...

На Красную площадь мы попали через подземный ход, через который на Мавзолей попадали видные деятели... и так далее. Что меня удивило — в этом тоннеле и в начале и в конце было что-то вроде медпунктов. Пустующих сейчас, но...

Дожили...

Вышли на поверхность... глоток света после темного царства подземелья... еще один. Охрана перекрывала точки, перекрыли часть Красной площади, краем глаза заметил крыши интуристовских автобусов... потом прошли дальше.

Юрий Владимирович лежал между Калининым и Дзержинским. Обычный памятник из мрамора, высеченный бюст, скромная надпись...

— Михаил Сергеевич...

Запыхавшись, догнал старший смены

— Вот.

Две гвоздики...

— Спасибо, Андрей.

— Не за что, Михаил Сергеевич...

Признаться, я думал, что тут будет какая-то особенная атмосфера... что я каким-то чудом смогу пообщаться с Юрием Владимировичем, спросить, что дальше делать и как. Глупо... а все происходящее не глупо? То, что я здесь — не глупо?

Оказалось — нет тут ничего.

Эх, Юрий Владимирович... Золотые ваши слова — мы не знаем общества, в котором живем. Не хватило вам времени... не хватило.

Андропов, самый информированный в Союзе человек — был еще и слишком умным, чтобы вообще хоть во что-то верить. И он первым пришел к неутешительному выводу - СССР потерпел поражение. Построена советская страна — но не построен советский человек. По крайней мере, такой, каким его представляли строители коммунизма первого поколения.

Прежде всего, о "ножницах" между городом и деревней. Речь шла о том, что крестьянин все еще переплачивает на промышленных товарах и недополучает на продуктах сельского хозяйства. Речь шла о том, что эти переплаты и недополучения составляют сверхналог на крестьянство, нечто вроде "дани", добавочный налог в пользу индустриализации, который мы должны обязательно уничтожить, но которого мы не можем уничтожить теперь же, если не думаем подорвать нашу индустрию, подорвать известный темп развития нашей индустрии, работающей на всю страну и двигающей наше народное хозяйство к социализму.

Кое-кому это не понравилось. Эти товарищи, по-видимому, боятся признать правду. Что ж, это дело вкуса. Одни думают, что не следует говорить всю правду на пленуме ЦК. А я думаю, что мы обязаны говорить на пленуме ЦК своей партии всю правду. Не следует забывать, что пленум ЦК нельзя рассматривать, как массовый митинг. Конечно, слова "сверхналог", "добавочный налог" — неприятные слова, ибо они бьют в нос. Но, во-первых, дело не в словах. Во-вторых, слова вполне соответствуют действительности. В-третьих, они, эти неприятные слова, для того именно и предназначены, чтобы они били в нос и заставляли большевиков взяться серьезнейшим образом за работу по ликвидации этого "сверхналога", по ликвидации "ножниц".

А как можно ликвидировать эти неприятные вещи? Путем систематической рационализации нашей промышленности и снижения цен на промтовары. Путем систематического подъема техники и урожайности сельского хозяйства и постепенного удешевления сельскохозяйственных продуктов. Путем систематической рационализации наших торговых и заготовительных аппаратов.

Это слова Сталина. На самом деле я, как человек проживший долгое время в США прекрасно понимаю весь трагизм довоенной истории Союза. Ленин пошел на революцию при одном расчете — что быстро кончится война и что удастся сделать революцию в хорошо известной ему Германии, создав своего рода тандем. Красная Германия будет поставлять машины и инженеров, а красная Россия в Германию — хлеб и все виды сырья. Вопрос "смычки" как тогда говорили России и Германии стоял в полный рост и вопрос был в том, на какой платформе она пройдет. Ленин кстати был готов признать господство Германии в тандеме.

Но революция в Германии осталась социал-демократической и нарушила все планы большевиков. А у нас произошла гражданская война, оставив за собой разруху как после Мамая.

Начали НЭП с одним расчетом — чтобы подняться из руин за счет частной инициативы и частных инвестиции, в том числе с зарубежными концессиями. Но тут же стали напарываться — конфликт с Великобританией, вызванный приходом там лейбористов к власти, конфликт с США. Меморандум Колби намного менее известен, чем длинная телеграмма Кеннана но именно с него отношение США к большевикам сменилось на враждебное.

И, тем не менее, чего-то все-таки добились, как вдруг... правильно, Великая Депрессия 1929 года. И стало понятно, что никаких инвестиций не будет еще много лет.

Вот тогда и Сталин принял решение проводить индустриализацию за собственный счет... то есть еще раз ограбив и так нищий народ, заставляя его годами трудиться за копейки, и полностью перечеркнув все то хорошее, что было в самой идее коммунизма до этого. Государство стало простому работяге злейшим врагом и худшим из эксплуататоров.

И гнали. Рвали жилы народу, из сил выбивались. Себе тоже рвали. Ежу понятно что власть, идущая на такое просто обречена быть диктаторской — народ не поймет такого отношения к себе. А потом война... а потом атомная бомба и гонка вооружений.

Это все не могло пройти даром и не прошло. Сталин брал взаймы у будущего потому, что больше негде, и потому нам вот-вот предъявят счет. Советский человек воспитался предельно циничным. Если говорят что обмена денег не будет — он бросается в сберкассу, потому что все обмены до этого были чтобы его ограбить, переложить на него издержки. Если говорят что дефицита продуктов не будет — он бросается сушить сухари. Есть, конечно, молодежь, в которой еще горит огонь той самой веры. Но их не большинство. А большинство не верит ни одному слову с экрана, потому что помнит — государство играет в игру, чтобы выиграть, а он, гражданин — должен проиграть. И он знает тысячу способов и еще один как этого не допустить. Как выиграть у государства. Изначальный, очень правильный посыл коммунизма — общая командная работа ради будущего и справедливое распределение всех благ — отправлен на помойку. В это никто не верит, потому что сорок лет было иначе — государство забирало все что могло, а потом еще — сколько нужно.

И вы, Юрий Владимирович — это первым поняли. И у вас хватило ума это принять, потому что другим скажи — они просто не смогут заставить себя в это поверить. Только сделать ничего не успели. Потому что...

— Андрей? — почти шепотом позвал я старшего смены.

Тот моментально оказался рядом

— Говори тише.

...

— Скажи правду, Юрий Владимирович от болезни... или его...

Андрей замялся — только на пару секунд

— Не могу знать, Михаил Сергеевич...

— Иди.

Убили значит...

Есть коммунизм бедных, и есть коммунизм богатых, Егор. И мы с тобой — к какому в итоге придем? Новое поколение уже воспитывать поздно, как говорила бабушка, воспитывать надо пока поперек лавки лежит, не вдоль. Когда мальчики мечтают стать бандитами, а девочки путанами... ведь именно это поколение на подходе. Думаете, все это появилось, потому что Маленькую Веру на экран выпустили.

Вот о чем надо думать, Егор. А ты о чем?

— Идем обратно — негромко сказал я

Конец дня легким быть не обещал — по плану у меня было посещение Минвнешторга, коллегии министерства и разговор с товарищем Патоличевым, который был министром внешней торговли с пятьдесят восьмого года. Он так же был известен наличием одиннадцати орденов Ленина — это был рекорд...

Сейчас он был в статусе и.о. министра — ушел на пенсию, но замену ему так пока и не подобрали. Готовил преемника.

Советская система внешней торговли, которую Патоличев в общем то и организовал — была в общем адекватной. Даже хорошей. Проблема в том что не было стимулов на уровне ниже. Советские предприятия не были ориентированы на экспорт в отличие от китайских, для них главное — выполнить план со всеми издержками о которых говорилось ранее. Товары народного потребления в основном не были в приоритете, их и для себя то мало делали. Таким образом, упускалась возможность завоевания потребительских рынков по типу Китая.

Кроме того, и в страны третьего мира наши товары не шли, а если и шли — то как помощь, а не как товары. Таким образом, постепенно и проматывали державу...

— Чаю, Михаил Сергеевич...

— Ага, давайте.

Патоличев не был, кстати, глуп — он был одним из самых умных людей в системе. И биография у него была достойная — сын красного конника, воевавшего вместе с Буденным и погибшего, во время войны — один из руководителей челябинского Танкограда. Страха в нем не было — один раз отказался выполнить приказ Молотова вырубить сосновую рощу в центре Челябинска, обратился напрямую к Сталину — и Сталин его поддержал. Проблема тут в том, что предприятия наши не хотят экспортировать — раз, и в самом министерстве уж слишком много всякого дерьма. Оно и понятно — постоянные заграничные командировки, возможность привозить вещи...

— Липтон?

— Как узнали Михаил Сергеевич?

— Ну, кто Липтон не знает?

Выругал себя — самый распространенный чай в США. Надо осторожнее быть.

— Как здоровье, Николай Семенович?

— Ну... какие в мои годы здоровье, Михаил Сергеевич...

— Но пару лет еще сможете поработать? Неважно, здесь, в коллегии министерства или у нас в ЦК. Скорее даже и там и там.

— Партия прикажет, буду работать.

И он серьезно говорил. Вот такие вот люди.

— Вот что меня беспокоит, Николай Семенович. Структура нашей внешней торговли. У нас продается либо сырье, либо производственное оборудование, либо танки. Конечных потребительских продуктов слишком мало или их нет совсем.

— Для себя не хватает, Михаил Сергеевич

— Неправильно!

...

— Неправильное рассуждение. Сырья, получается, хватает, а продуктов нет. А как потом баланс сводить? Если мы ничего не продаем — на что нам покупать? И как быть с тем, что цены на сырье подвержены колебаниям и сейчас крайне низкие, а на потребительские товары — они стабильны.

— Нам сколько раз срывали поставки — с горечью проговорил Патоличев

— Николай Семенович. Следующая пятилетка — пятилетка потребительских товаров. Но не только для себя. Экспорт даже важнее насыщения внутреннего рынка. Ведь каждый потребительский товар, особенно проданный в страны капитализма — это не просто товар.

...

— Возьмем американского рабочего. Он слушает Рейгана, который в прямом эфире рассказывает про нас анекдоты, издевается. Но если этот рабочий купит дешевую и хорошую бритву советского производства и будет ей бриться по утрам? Он наверняка задумается, а может Рейган врет, если у него в руках дешевая и хорошая советская вещь? Понимаете?

— Да... — протянул Патоличев — интересно, так раньше не рассматривали

— В любом случае товары — это свидетельство состоятельности всей системы, это так и от этого не уйти. Современная система должна уметь производить и в целом хозяйствовать лучше, чем все другие. Помните Ленина?

...

— Учись у немцев, паршивая российская коммунистическая обломовщина! Почему он это написал? Да потому что решили некоторые, что у нас свой какой-то путь. Особенный. Путь то может и свой, но цель — у всех одна. Где лучше будет жить человек — та система, в конце концов и победит в историческом соревновании.

Сказал — и прикусил язык. Надо уметь помалкивать — я ведь только что ни много ни мало поставил под сомнение один из постулатов марксизма — что победа коммунизма исторически неизбежна. И сделал это — аж Генеральный секретарь партии. А если Патоличев проболтается или даже настучит?