А через секунду на пороге появилась Герда. Растрепанная и злая. Облокотилась о стену и покачала головой.
— Я слегка больна, чтобы бегать. Это если ты забыла. — Она с сожалением посмотрела на правый сапог. Сапоги у нее, к слову, были красивые — высокие, до колен, черные, на шпильке. — Еще и каблук сломала.
Я представила, как она бежит за мной на каблуках, подворачивает ноги, падает и поднимается, семенит по посадке, спотыкаясь о коряги. Нервно улыбнулась. Отступила еще на шаг и крепко сжала импровизированное оружие.
— Тебе лучше уйти, — сказала как можно спокойнее. — Эрик придет.
— Эрик занят. Он не думает о тебе. Когда поглощаешь ауну, не думаешь ни о чем, кроме его кена. Уж поверь, я знаю. А когда Эрик придет, здесь уже никого не будет. Только твое тело. — Она шагнула навстречу, комично прихрамывая. На лбу вокруг раны багровым разливалась огромная гематома, наползая на кожу, изуродованную болезнью. — Я устала бегать за тобой, Полина. Видят боги, я была терпеливой. Даже пыталась предложить тебе выход.
— Выход? — нервно засмеялась я. — Смерть Барта — по-твоему, выход?
— Или он, или ты. Но теперь — только ты. Мне даже будет приятно. Если честно, ты всегда меня раздражала. Даже когда считала меня дочерью. Уж прости, но теплых чувств у меня к тебев никогда не было.
— Я поняла, — хрипло прошептала я. — Не нужно уточнять.
— Меня не убьешь этой штукой. — Герда кивнула на трубу. — Драугры бессмертны.
— Тебе так идут синяки — не могу удержаться, — съязвила я.
— Шутишь? Ну шути. Недолго осталось.
Легкие заполнило горячей лавой — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Из глаз брызнули слезы, я согнулась пополам и выронила спасительное оружие.
Больно. Как же больно! Жжет. Грудь, живот, голову. Казалось, еще секунда — и мозг закипит.
— Я не тратила остатки, — услышала совсем близко пугающий, вкрадчивый голос. — Хранила для тебя.
А потом я перестала видеть. Совсем. Мир расплылся и его заволокло тьмой — холодной, безразличной, подавляющей. Я упала на колени и схватилась за голову. Хотелось выцарапать темноту из глаз, из груди, из-под кожи. Тьма подбиралась к жиле, обездвиживала и, наконец, победила меня.
Я исчезла. Совсем. Меня не было. Я растворилась в темноте, как в одном из тех снов про хельзу. Но тут уже не было ни Люсии, ни Барта, ни темной воды. Только холодный пол и Герда. Во мне. Вокруг меня. Везде.
А потом все схлынуло. И тьма, и боль, и обжигающая лава. Меня бережно подняли с пола, и знакомый голос шепнул на ухо:
— Испугалась?
Я замотала головой. Открыла глаза. Эрик. Тревожится. Обнимает.
— Нет. Ты же говорил не бояться, и я...
Слезы сдержать удалось, только в горле царапался, будто вырываясь наружу, плотный комок. Вспомнилось, как Кира вернулась взрослой — округлое лицо, тонко очерченные брови, родинка...
Кто она теперь? Кем всегда была? Была ли? И когда?
Эрик крепко прижал меня к себе и сказал ничего не выражающем голосом:
— Все почти закончилось. Идем.
— Постой, а как же... — Я обвела взглядом комнату, ища драугра. Она была здесь. Лежала на столе — том самом, застеленном пленкой. Смотрела в потолок и не шевелилась. — Что с ней?
— Магия, — пожал плечами Эрик. — Теперь во мне ее более чем достаточно, чтобы покончить с Гердой навсегда.
— Ауна, — догадалась я. — Ее магия?
Он кивнул.
— Но у меня и своей хватает — я жил с аунами два года.
— Зачем это все? Что это вообще такое? — Я указала на пленку на стенах и полу.
— Однажды я болел, — пояснил Эрик, — а по телевизору шел весьма занимательный сериал. Там главный герой-маньяк убивал своих жертв в такой комнате. Потом распиливал на части, упаковывал в пакеты и сбрасывал в океан. Никаких следов.
— Чего? — ошарашенно спросила я. — Хочешь сказать, ты... ее...
— Драугра нельзя убить, малыш. Они бессмертны.
— Он прав, — прохрипела Герда. — Достаточно одной капли крови, и адепты вернут меня.
— У тебя больше нет адептов, — не глядя на нее, глухо ответил Эрик.
— Влад тоже так думал.
Я вздрогнула, но Эрик успокаивающе сжал мою руку.
— Я не Влад. Касательно адептов... Если ты о том, что на Тибете, то его тоже нет. Впрочем, как и тех, которые в Лондоне и на Бали. Но даже если кто-то остался, ему придется нырять глубоко на дно, чтобы достать кусок твоего тела. Если его не съедят рыбы, конечно же. Знаешь, некоторые виды рыб обожают падаль.
— Эрик, пожалуйста... — простонала она и замолчала. То ли понимала, что ничего этим не добьется, то ли стало стыдно, что выказала слабость.
Странно, но жалости к Герде я не испытывала. Ни сострадания, ни печали. Даже отвращения к тому, что собирался сделать Эрик, не было. Только равнодушие. Холодное, расчетливое и циничное.
— Лучше бы ты умерла, — совершенно спокойно сказал Эрик. — Потому что бессмертие станет для тебя проклятием.
...На улице уже вовсю пахло весной. Теплый ветер приятно обдувал кожу, ветки старой яблони покачивались у нас над головами. А где-то внутри меня росла пустота. Темная и пугающая, как взгляд Герды. Она там, распятая, не в силах пошевелиться, а я... Мне все равно.
Все равно ведь?
— Она — Кира? — тихо спросил Эрик.
Я кивнула. Он понял сам, не нужно объяснять. Так даже лучше. Сброшу все на него — ответственность, необходимость решать, действовать.
Эрик прав, другого выхода нет. Рано или поздно он уйдет, и тогда драугру ничего не помешает меня убить. Она даже при нем не постеснялась.
— Вызову такси. Обещаешь дождаться и не делать глупостей?
— Спать лягу. Устала, — тихо ответила я, и он меня обнял.
— Ты говорила, Кира умерла, — прошептал мне в волосы. — Так и было, Полина. Она умерла. А эта — просто похожа на нее. Оболочка, не более. — Приподнял мой подбородок и очень серьезно добавил: — Дождись меня.
Не знаю, чего он боялся. Возможно, что я сбегу или попытаюсь помешать.
Я ехала домой и думала о прошлом. О моей Кире, которая умерла. Давно. В прохладном Будапеште, на берегу Дуная.
Так бывает — матери теряют детей. Жизнь не заканчивается, они продолжают дышать, вставать по утрам, готовить завтраки, ходить на работу. Забываться в делах. И лишь темными ночами, когда домашние спят, тихо плачут в подушку. Но в целом — живут.
Живут ли? Живу ли я? Цепляюсь за чужие эмоции, за чужую силу, пытаюсь окунуться в тепло, наполниться им, а внутри давно пусто. Только теперь я поняла это.
Не помню, как вошла в квартиру, разделась, приняла душ. Помню себя, лежащей на кровати, с поджатыми под подбородок коленями, в темноте. Без мыслей, без чувств, без движения.
А потом вернулся Эрик. Взял меня на руки, как ребенка, прижал к себе, и пустоту в груди заполнило его тепло. Я расплакалась, а он гладил по спине, молчал и обнимал — такой близкий, родной, любимый. И я впервые испугалась.
Что я буду делать, когда он уйдет? Умру? Сойду с ума? Очерствею?
Он мне нужен, как воздух. Просто нужен.
Постепенно рыдания утихли, и я сидела, прижавшись к Эрику, наслаждаясь его заботой и надежностью, и понимала: я нашла то, что искала. Того самого человека. И должна его отдать. Причем, не кому-то, а призрачному кану, о котором ничего не известно, кроме того, что это высший уровень сознания. Эрик хочет туда, а не меня. Я для него — только путь в новый мир и приятный кен.
И все равно я любила его. Люблю. Буду любить. Всегда. Потому что Эрик — самое настоящее, что было в моей жизни.
— Расскажи мне все, — тихо попросил он.
И я рассказала. О том, как Тан нашел меня для Герды, а Влад все 'исправил'. О том, как сам Влад потом сделал то же самое, а чтобы я не умерла, провел тут жуткий ритуал. О Кире. Об охотнике. О том, как я искала таинственного хищного в Будапеште, о гибели Норы. О договоре Влада с Альриком.
Эрик слушал молча и думал, и, казалось, я жизнь готова отдать, чтобы узнать, о чем. Но спросить побоялась, а говорить он не торопился. Просто обнимал.
А потом я уснула, и снилась мне синяя комната, а за окном — море. Чайки кружили над скалами, и дельфины плескались в залитой солнцем и покрытой рябью морской глади. Было просто хорошо. Я распахнула окно и смотрела вдаль — туда, где синее море сливается с синим небом.
Проснулась в полной темноте и почему-то испугалась. Эрика рядом не было, я лежала одна на огромной, почти безграничной кровати и дрожала. А потом он вернулся — оказывается, просто ходил в душ. Я снова расплакалась, а он вытирал мои слезы. И целовал. Я касалась его горячей кожи — бесстыдно, жадно. Хотелось забыться, ощутить его кен в себе, стереть страхи и разочарования прошлого дня.
Эрик стер.
Не было ничего — только мы. Сплетение тел, сплетение энергетик, словно мы — одно целое, неотделимое, единое. И я подумала, даже если он уйдет, в нем еще долго будет жить частичка меня, а во мне — он. Вселенная по имени Эрик.
Рассвет нагнал нас внезапно — усталых и довольных. Эрик лениво перебирал мои волосы, а я жмурилась и наслаждалась, как довольная кошка.
— Расскажи о себе, — попросила осторожно, боясь спугнуть волшебство, витающее в воздухе. Рядом с Эриком все было синим и волшебным.
— Что ты хочешь знать? — улыбнулся он.
— Все. Но буду рада, если ты хоть что-то расскажешь. Например, про кан. Как ты узнал, что тебе предстоит туда попасть?
— После смерти родителей я сорвался. Творил такие вещи... — Он вздохнул. — Похуже, чем сегодня. А потом попал в мир, созданный Арендрейтом. И он дал мне прочесть предсказание. С тех пор я ищу свою пророчицу.
— И ты сразу поверил? Я имею в виду, скади... разве тебе не близка их судьба?
— Древний жрец умеет убеждать.
— Скучаешь по родителям? — Я приподнялась и заглянула ему в лицо. Хотелось видеть глаза, но Эрик их прикрыл. Впрочем, он не напрягся, а значит, его не задел вопрос. Не хотелось бы причинить боль.
— Уже меньше, — признался он. — Хищные смертны, как это ни прискорбно. Но в кане, говорят, можно победить и смерть.
— И ты никогда не увлекался? Я имею в виду, никогда не думал, что можешь остаться здесь, отойти от цели?
— Никогда. Зачем?
— Некоторые люди меняют нас, Эрик. Врываются в жизнь, как вихрь, сминая планы, словно лист бумаги, и выбрасывая их в мусорный бак. И все идет наперекосяк.
— Не совсем тебя понимаю, — нахмурился он и, наконец, открыл глаза.
— Ты никогда не влюблялся?
— Никогда, — не колеблясь, ответил он.
— И ни с одной из своих женщин не был по-настоящему эмоционально близок? Никогда?
— Была одна. Но я не привязался к ней, если ты об этом. — Он помолчал немного. — А ты сразу поняла, что влюбилась?
— Что, прости? — опешила я. Щеки полыхнули румянцем, а в голове будто все встряхнули, и мысли осыпались осколками. Он что... знает? Но откуда? Или нарушил обещание?
— Ты же любила Влада. Мне интересно, насколько быстро поняла, что он — тот самый.
Я облегченно выдохнула и ответила:
— Я была очень молода, Эрик. А он — старше, сильнее, увереннее. Я потеряла голову. Хотя, возможно, меня тянуло к нему, как к атли... Кто теперь разберет?
— А сейчас?
— Что сейчас?
Он резко опрокинул меня на спину, навис, в глазах — животная дикость, отчего у меня тут же сбилось дыхание.
— Хочу тебя, — прошептал он безапелляционно, и поцеловал. А я снова потерялась.
Что ждало меня там, в будущем? Одиночество, которое нечем скрасить, кроме ярких воспоминаний прошлого? Сны, врывающиеся счастьем в каждую ночь? Мрачные рассветы в холодной постели?
Так почему бы не сделать сегодняшние воспоминания ярче, окрасить их синим и впечатать в душу так, чтобы уже никогда не забыть?
Вдруг я поняла, насколько поменялась. Стало неважно, что я теперь — одиночка, что атли — больше не моя семья. Я больше никогда не стану прежней.
Кем я стану?
Глава 19. Суд и приговор
Шли дни, а видений не было. Только тревожные сны иногда о том, что я их вижу. Вернее, не их, а последнее — то, где чертовы часы.
Я возненавидела часы. Иногда возникало непреодолимое желание выбросить все в мусор. Хорошо, что у Эрика их не было — счастливые часов не наблюдают.
В конце апреля погода испортилась. Задождило. Когда Эрика не было, я подолгу сидела у окна и смотрела на низкое, темное небо в надежде что-нибудь почувствовать. Близость, единение, хотя бы намек на волнение. Жила спала, кровь, наверное, тоже.
Пришлось признаться себе: я больше не атли. Совсем. Даже защитник это подтверждает. Не мой защитник. Когда-нибудь у кого-то из атли родится ребенок, и дождь достанется ему.
Хотя до конца откреститься от атли я так и не смогла даже в синей комнате Эрика. Однажды вечером в дверь позвонили, и после этого звонка все пошло наперекосяк. Мнимая безопасность рассеялась, словно туман, обнажая острые рифы угроз.
Эрика дома не было, а в дверной глазок я увидела того, кто, как я думала, никогда и ни за что сюда не придет. Хотя бы из гордости.
Засунув руки в карманы, на лестничной площадке стоял Влад.
Сначала я малодушно хотела не открывать. Наверняка ведь ругаться пришел или пенять на мой долг. Но потом вспомнила о Герде. Сказал ли Владу кто-нибудь? А если нет, то он до сих пор мучается и думает, как избавиться от вампира. Небось, и атли никуда не выпускает — держит за семью замками ради их же безопасности.
Я обреченно вздохнула и открыла дверь.
— Поговорить нужно, — бросил Влад и втиснул меня в квартиру. — Эрик дома?
— Его нет, — нахмурилась я. — А тебе неплохо бы поучиться манерам. Например, спросить, хотят ли тебя видеть в гостях.
— Мне не до манер, Полина, — очень серьезно и почему-то совершенно не зло ответил он.
А ведь я ждала этого. Злости. Обиды. Неожиданных поступков. Ревнивых выпадов. А не отчаяния во взгляде. Впрочем, причины этого отчаяния он озвучил в следующую секунду.
— Глеб вляпался.
Я, как стояла, так и замерла. Прислонилась спиной к стене и, наверное, побледнела, потому что Влад прищурился и произнес:
— Ты что-то знаешь, да?
Я покачала головой и ничего не ответила. Это тайна Глеба, имею ли я право ее разглашать? Особенно Владу? Да Глеб прибьет меня, если узнает, что я сказала.
— Послушай, — мягко продолжил Влад, — я знаю, он твой друг, и у вас существуют секреты, которые ты даже под пытками не раскроешь, но если тебе есть что сказать о нем и ясновидице, скажи сейчас.
— Что с Глебом? — глухо спросила я.
— Его забрал Андрей два часа назад. А еще через два часа будет суд. Глеба будут судить за похищение ясновидца.
Холодный страх привычно обосновался в груди, заморозил легкие. Влад все смотрел — пронизывающе, вопросительно. А я молчала. Не потому что поклялась хранить тайну, а потому что не знала, что говорить. Можно ли говорить. И что это даст?
— Поля, прошу, у нас очень мало времени! Я бы даже сказал, его нет совсем. — Влад шагнул навстречу и положил руки мне на плечи. В глазах — неподдельная тревога, даже страх.
Что же я творю? Вообразила себя богом, решаю судьбы...
— Ника в Ельце, — прошептала я. — Вернее, была. А сейчас... я не знаю.
