— Ты ничего не смог бы здесь добиться, даже если бы остался, — сказал ему викарий. — Все, что ты мог бы сделать, это умереть вместе с нами остальными. Знаю, что ты готов сделать это, Жэйсин, но думаю, что у Бога на уме для тебя еще больше, чем мученичество. Как бы мне ни было неприятно это признавать, я пришел к выводу, что "Церковь Чариса" стала нашей единственной настоящей надеждой. Ну, не настолько большой, как нужно лично нам, поскольку я не вижу, что Стейнейр или Кэйлеб могли бы сделать для спасения Круга, даже если бы они знали о нашем затруднительном положении. Но это наша единственная надежда на то, что мы намеревались сделать в первую очередь. Гниль слишком глубоко проникла здесь, в Храме. Клинтан и Тринейр — но особенно Клинтан — слишком коррумпированы. Они активно стремятся поддерживать то самое зло, которое превращает Мать-Церковь в мерзость, и если у нас когда-либо действительно была какая-то надежда остановить их, то сейчас мы ее потеряли. У нас мало времени. Так что единственная надежда, которую я вижу, — это то, что чарисийцам удастся бросить им вызов. Что пример Чариса извне заставит реформироваться изнутри. Что это в конечном счете означает для универсальности Матери-Церкви, не могу сказать, но я пришел к выводу, что важнее, чтобы она была Божьей Церковью, будь она разбита на сколько угодно частей, чем чтобы она оставалась единой целостной сущностью, порабощенной силой Тьмы.
Канир видел боль в глазах Уилсина, понял горечь этого признания. И в этом признании он понял, что Уилсин тоже пришел поговорить с ним. Сама его душа содрогнулась при мысли о расколе, кошмаре религиозной борьбы — огромном просторе для доктринальных ошибок, — который должен охватить мир, если Мать-Церковь распадется на конкурирующие секты. И все же даже это было предпочтительнее, чем наблюдать, как Божья Церковь все глубже и глубже погружается в коррупцию, ибо это была худшая и самая мрачная "доктринальная ошибка", о которой Жэйсин Канир мог только мечтать.
И все же, несмотря на то, что он неохотно согласился с анализом Уилсина, и даже несмотря на то, что он полностью разделял настойчивость Уилсина, он понятия не имел, как ему удастся в конце концов избежать инквизиции. Правда, у него, вероятно, было бы, по крайней мере, немного больше шансов в Гласьер-Харт, чем в самом Храме, но это мало о чем говорило.
Он был уверен, что отец Брайан Тигман, интендант Гласьер-Харт, был, по крайней мере, в целом осведомлен о подозрениях Клинтана. Интендант, как и все интенданты, был назначен в Гласьер-Харт управлением инквизиции, и, так же как и все интенданты, он был членом ордена Шулера. Он также был холодным, суровым сторонником дисциплины. Канир несколько раз пытался добиться его замены, и каждый раз его просьба отклонялась. Это было, мягко говоря, необычно и свидетельствовало о заинтересованности инквизиции на очень высоком уровне в том, чтобы оставить Тигмана здесь, и все это означало, что у Канира не было сомнений в том, где лежит лояльность "его" интенданта. И все же, к сожалению, Тигман был не самым ловким агентом, которого мог выбрать Клинтан. Возможно, великий инквизитор посчитал, что достаточная самоотверженность заменит определенный недостаток утонченности? Или он решил, что для того, чтобы присматривать за явно помешанным "эксцентричным" типом вроде Канира, требуется лишь умеренная степень компетентности? Какова бы ни была логика, Тигман в последнее время очень плохо справлялся с тем, чтобы скрыть подозрение, с которым он относился к своему номинальному начальнику. Он был намного внимательнее, чем обычно, постоянно беспокоил архиепископа, советовался с ним, убеждался, что у него нет неожиданных потребностей или задач для своего верного интенданта. Что касается способов следить за кем-то, то это было примерно так же незаметно, как бросить булыжник в окно. Что, к сожалению, не делало его менее эффективным.
Хуже того, эта самая техника грубой силы многое сказала Каниру. Это говорило ему о том, что Клинтан уверен, что архиепископ у него под каблуком и может быть схвачен в любой момент. Это означало, что Тигман будет настороже в отношении любых мер, которые может предпринять Канир, а Тейрис был достаточно маленьким городом, чтобы интенданту и инквизиции было нетрудно следить за его действиями. У него не было абсолютно никакого представления о том, что он собирается делать после того, как достигнет своего архиепископства, даже первого слабого проблеска плана.
Что было одной из причин, по которой он был удивлен, когда прибыл сюда и обнаружил, что, по-видимому, был не единственным, кто думал об этом.
Теперь он сунул руку во внутренний карман сутаны и снова вытащил письмо.
Он не знал, кто его отправил, и не узнал почерк. Он предположил, что вполне возможно, что это было отправлено ему по приказу Клинтана как средство спровоцировать его на ложный шаг, чтобы помочь оправдать его собственный арест, когда придет время, но это казалось маловероятным. Степень утонченности, которую подразумевала такая стратегия, выходила далеко за рамки всего, что Клинтан или инквизиция когда-либо прежде тратили впустую.
Кроме того, великому инквизитору не было необходимости выдумывать или провоцировать какие-либо действия по самообвинению со стороны Канира. У него были полномочия приказать арестовать Канира, когда бы он ни захотел, и он всегда мог рассчитывать на мастерство и энергию своих инквизиторов, чтобы представить любые "доказательства", которые, по его мнению, ему требовались. Учитывая это и учитывая презрение, с которым он так явно относился к Каниру, расставлять какую-то сложную, тонкую ловушку было бы совершенно не в его характере.
Что оставляло недоумевающий вопрос о том, кто именно еще мог отправить это письмо.
Он был уверен, что оно не от Уилсина. Во-первых, потому, что письмо опередило его здесь. Если бы Уилсин захотел сообщить ему его содержание, он мог бы просто поговорить с ним лицом к лицу, напрямую, без защитной уклончивости письма, прежде чем он покинул Зион. Во-вторых, если бы Уилсин действительно отправил его после того, как Канир по какой-то причине покинул Зион, он отправил бы его зашифрованным и не потратил бы так много времени на то, чтобы говорить загадками.
Теперь Канир развернул его, и его глаза сузились, когда он еще раз перечитал единственную страницу.
Понимаю, ваше высокопреосвященство, что в настоящее время у вас есть причины для беспокойства, и знаю от общего друга, почему это так. Я также понимаю, что вы понятия не имеете, кто я такой, и не стал бы винить вас, если вы просто немедленно сожжете это письмо. На самом деле, сжечь его вполне может быть вашим лучшим выбором, хотя мне хотелось бы думать, что сначала вы прочтете его полностью. Но наш общий друг поделился со мной своими опасениями. Полагаю, что он был готов сделать это, потому что я, можно сказать, никогда не входил в его ближайшее окружение. Тем не менее, я осведомлен о ваших надеждах и чаяниях... и о ваших нынешних трудностях. Возможно, я смогу оказать некоторую помощь в преодолении этих трудностей.
Я взял на себя смелость предложить несколько альтернатив. Степень, с которой любая из них может быть применима, будет, конечно, зависеть от многих факторов, которые я, возможно, не смогу должным образом оценить в настоящее время с такого расстояния. И тот факт, что я не могу дать вам обратный адрес, лишит вас возможности сообщить мне, какие из предложенных мной альтернатив кажутся вам наиболее приемлемыми, если таковые имеются.
Из-за этого я также взял на себя смелость сделать несколько определенных распоряжений. Критический момент, ваше высокопреосвященство, заключается в том, что любые успешные планы поездок с вашей стороны потребуют, чтобы вы были в одном из трех мест в течение определенного периода времени. Если вы сумеете добраться до одного из этих мест в нужное время, я верю, что вы найдете там дружелюбное лицо, ожидающее вас. То, как именно все может развиваться дальше, — это больше, чем я осмеливаюсь писать в настоящее время. В этом мы можем уповать только на Бога. Полагаю, кто-то может сказать, что это кажется бесполезным доверием, учитывая тьму, с которой вы — и все мы — сталкиваемся. И все же, несмотря на эту нынешнюю Тьму, всегда есть гораздо больший Свет, ожидающий нас, чтобы принять. С этим в наших сердцах, как мы можем не рисковать небольшой потерей в этом мире, если это должно быть ценой того, чтобы приложить наши руки к работе, которую, как мы знаем, Бог приготовил для нас?
В письме не было ни второй, ни третьей страницы. Или, скорее, больше не было ни второй, ни третьей страницы. По крайней мере, в этом Канир принял близко к сердцу совет своего таинственного корреспондента. Но он сохранил первую страницу. Это был его талисман. Более того, это был физический аватар надежды. Надежды, этого самого хрупкого и самого замечательного из товаров. Если автор этого письма написал правду — и, несмотря на добросовестные усилия сохранять скептицизм, Канир верил, что так оно и было, — тогда в Божьем мире все еще были люди, готовые действовать так, как, по их мнению, Он хотел от них. Все еще готовые приложить свои руки к этой задаче, даже зная, что Клинтан и извращенная сила инквизиции могут сделать с ними.
Вот почему он хранил этот единственный листок бумаги, написанный неизвестной рукой, и почему носил его в кармане сутаны, близко к сердцу. Потому что это напомнило ему, вернуло надежду, что Свет сильнее Тьмы. И причина, по которой Свет был сильнее, заключалась в том, что он обитал в человеческом сердце, в человеческой душе и в человеческой готовности рисковать всем, чтобы поступать правильно.
И до тех пор, пока даже проблеск этой готовности горит в одном сердце, освещает одну душу, Тьма не может победить, подумал Жэйсин Канир, складывая этот единственный бесценный лист и еще раз почти благоговейно кладя его обратно в карман рядом со своим сердцем.
ФЕВРАЛЬ, Год Божий 894
.I.
Кабинет герцога Холмана, город Итрия, залив Джарас, Деснейрская империя
— Проклятие!
Дейвин Бейрат, герцог Холман и старший советник императора Мариса IV по имперскому деснейрскому флоту, скомкал лист бумаги в смятый комок и швырнул его в мусорную корзину. Аэродинамические качества импровизированного снаряда оставляли желать лучшего, и он приземлился на ковер в его кабинете, дважды подпрыгнул и проплыл под книжный шкаф.
— Дерьмо, — пробормотал герцог с отвращением, затем откинулся на спинку стула за своим столом и сердито посмотрел на человека, сидящего в кресле лицом к нему.
Его гость — сэр Урвин Халтар, барон Джарас — был невысоким, плотного телосложения человеком с каштановыми волосами и проседью на висках. В отличие от более высокого, седовласого Холмана, у него была пышная борода, а не аккуратно подстриженные усы герцога. Кроме того, он был более чем на десять лет моложе, с гораздо более обветренным цветом лица.
И, что не особенно его утешало в данный момент, он был генерал-адмиралом имперского деснейрского флота. Это было великолепно звучащее название. К сожалению, это был также пост, на котором ни у одного деснейрца не было никакого предыдущего опыта, поскольку раньше в нем никогда не было необходимости. Деснейрский военно-морской флот никогда не был особенно "имперским" до недавних неприятностей между королевством Чарис и рыцарями земель Храма. На самом деле, он никогда не мог похвастаться более чем сорока кораблями в своем самом большом составе. Хуже того, этот уровень мощи был достигнут почти семьдесят лет назад; численность флота на момент битвы при проливе Даркос составляла всего двенадцать кораблей, и все они были куплены где-то в другом месте, а не построены на какой-либо деснейрской верфи. Несмотря на великолепные гавани залива Джарас, Деснейр никогда не был морской державой — особенно за последние полтора столетия или около того, когда он конкурировал с такой же ориентированной на сушу республикой Сиддармарк.
Барон Джарас, однако, был чем-то странным для деснейрского дворянина. Он служил — достойно, если не выдающимся образом — в имперской армии, как и ожидалось от любого высокопоставленного аристократа, но его семья была гораздо более активной в торговле, чем большинство родовитых деснейрцев. На самом деле, они были даже более активны, чем готовы были признаться большинству своих знатных родственников и сверстников. Джарас, фактически, контролировал крупнейший торговый дом во всей Деснейрской империи, и (какой бы сомнительной честью это ни было для настоящего дворянина) этот торговый дом владел флотом не менее чем из тридцати одного торгового галеона.
Вот так он и оказался назначенным командовать новорожденным флотом императора Мариса.
Конечно, — подумал он сейчас, старательно сохраняя бесстрастное выражение лица, — было бы лучше, если бы я когда-нибудь командовал военным кораблем военно-морского флота до того, как обнаружил, что командую всем проклятым флотом! Или, если уж на то пошло, если бы нашелся хоть один деснейрец, который имел бы представление о том, как организовать флот.
— Его величеству это не понравится, Урвин, — наконец сказал Холман более спокойным тоном. И, -размышлял Джарас, — с монументальным преуменьшением.
— Знаю, — сказал барон вслух. Несмотря на огромную пропасть между их титулами, Джарас, хотя и был простым бароном, был почти так же богат, как Холман. Он также был женат на двоюродной сестре Холмана, и это сочетание, к счастью, позволило ему говорить откровенно, что он теперь и сделал.
— С другой стороны, — продолжил он, — вряд ли я могу сказать, что удивлен. — Он пожал плечами. — Уэйлар был хорошим человеком, но у него было не больше опыта командования галеоном, чем у любого из наших старших офицеров.
Холман фыркнул. Он не мог не согласиться с этим конкретным утверждением, хотя мог бы добавить, что ни один из их старших офицеров также не имел особого опыта командования галерами. Что, учитывая очевидные различия между галерами и галеонами, не обязательно может быть плохой вещью. Он только хотел бы, чтобы он, как имперский советник, непосредственно отвечающий за строительство и управление новым флотом императора, имел некоторое представление о том, в чем именно заключались эти различия.
— Это может быть правдой, — сказал теперь герцог. — Но когда его величество получит свою копию этого, — он ткнул указательным пальцем в направлении исчезнувшего бумажного шарика, — он взлетит до крыши, и ты это знаешь. Хуже того, епископ-исполнитель Мартин собирается сделать то же самое.
— Я знаю это, — согласился Джарас, — но, честно говоря, они должны были предвидеть это — или что-то в этом роде — когда решили отправить десятину морем. — Он с несчастным видом пожал плечами. — У меня было достаточно опыта в том, что случилось с моими собственными торговыми галеонами, чтобы знать, на что способны чарисийские каперы и военно-морские крейсера.
— Но согласно этому, — палец Холмана снова ткнул в воздух, — один из их галеонов только что выбил дерьмо из двух наших. А нашими командовал тот, кого вы сами только что назвали "хорошим человеком". На самом деле, один из наших лучших людей.
