— Римма не может подключаться к тебе? Не может быть в том же сжатом времени?
— Нет, но Ника может. Странно, да? И ты был прав, когда говорил о странных инцидентах — когда людей находили в иссушенном состоянии. Людей, умерших от голода и жажды рядом с запасами воды и еды. Римма и Ника нашли таких, узнают подробности. Наверное, только по случайности такое же не случилось со мной.
— И мной, — добавил Александр, поворачиваясь на стуле. — Именно так ты справляешься? Чтобы не сойти с ума от всего этого — просто работаешь как проклятая?
— Но ведь помогает? — Вероника кивнула, усевшись на его колени.
— Но ты чего-то ждёшь, — добавил Александр, погладив её по голове. — Вы нашли эти технологии, кто-то помог вам их развить и использовать, но ты всё равно чего-то ждёшь. И я не про желающих узнать про все эти тайны.
Вероника покивала.
— Да, наверное. Чего-то жду. — Она потёрлась щекой о его ладонь, вздохнула. — Ты прав, нужно рассказать хоть немного. Я как и ты — создала Римму, потому что понимала, что одна и останусь одна. Если уж не ожидается настоящей дочери, пусть хотя бы Реплика. — Вероника грустно улыбнулась. — Я тогда любила ходить по заброшенным объектам. Никому уже не нужным постройкам, домам под снос. Не знаю, что меня туда тянуло. Там обычно много опасного мусора, не очень приятных людей и пахнет обычно не розами...
— — -
Вероника читала «Дверь в стене» Уэллса. В какой-то момент своей жизни она прониклась научной фантастикой, самой что ни на есть классикой, и принялась читать залпом. Даже сама пробовала что-то писать — показывать отказалась наотрез.
Ну так вот, дверь. Вероника тогда бродила по окраинам заброшенной промзоны, и заметила дверь. Прямо как у Уэллса: отчётливая, явно видная, и сразу видно — не заперта. Вероника в тот момент была в сжатом времени, её вело и пошатывало — словом, окрестные бомжи особо не удивлялись и хвостом не ходили. Вероника открыла дверь...
...и поняла, что попала в научную фантастику в реальности. По эту сторону — старое заброшенное складское здание (ни окон, ни дверей — но всё остальное настолько прочное, что сносить его будет непросто). По ту — уютная тёплая комната, столы и стулья, и — отчего-то этот момент Вероника запомнила — стоящий на плитке чайник со свистком. Он как раз свистнул от души, и Вероника, вздрогнув, закрыла дверь и пришла в себя. Выпала из сжатого времени, глотнула воды, и вновь открыла ту же самую дверь.
Никакой фантастики. Следующая комната этого здания, и там давно уже нет ничего ценного или хотя бы интересного. Вероника сделала снимки на память, и видение комнаты списала на сжатое время и «глюки» восприятия. А потом, уже зимой, оказалась в тех краях вновь.
...Говорила ей тётя — болеть нужно дома, а лучше вообще не болеть. Но тётка как раз уехала домой; Вероника, хоть и стала уже очень дорогим и уважаемым юристом, страдала от одиночества как никогда. Только Римма и спасала. Вот вздумалось же зачем-то идти домой пешком, хотя с утра почувствовала неладное: поймала сезонную ОРВИ, хотя все мало-мальски серьёзные хвори миновали Веронику. Надо полагать, не без участия её матери.
...Снега и льда там было — полно. Вероника поскользнулась, чувствительно приложилась лбом (шишку не набила, уже хорошо) и заметила ту самую дверь. Уж непонятно почему, захотелось, чтобы там снова была та самая комната. Уютная, домашняя, с чайником на плите. Истово захотелось, до дрожи, словно от того зависела сама жизнь. Вероника открыла дверь... и ахнула, увидев знакомую с первого ещё случая комнату. И снова горящая плита, тут явно топят газом, и чайник, и вот он издал победный призывный свист...
Вероника закрыла за собой дверь и поняла, что попала в тепло. Домашнее, уютное, родное. У двери нашёлся веник и вешалка — этому Вероника уже не удивилась. Почистила непослушными руками сапоги, сняла пуховик и поняла, что её морозит — доигралась, вот и ОРВИ. И совсем уже не удивилась, когда из дверей в соседнюю комнату вышел пожилой, улыбчивый невысокий человек.
— Да у меня гости! — заулыбался он и заметил, как плохо Веронике. — Так-так-так, осторожно, милая, сейчас за стол — и горячего чайку, первым делом.
В этом месте Веронике показалось, что она отключилась. А когда включилась — действительно, и накрытый стол (калачи и пряники, чай и мёд), и чувствует себя гораздо лучше, и в голове не мутно. А чай пахнет просто умопомрачительно приятно!
Вероника услышала смутно знакомую песенку, которую кто-то напевал смутно знакомым голосом и, повернувшись, увидела своего нового знакомого: стоял поодаль и сосредоточенно жонглировал пятью деревянными разноцветными кубиками. Теперь Вероника рассмотрела его в подробностях: на вид лет шестьдесят, лицо особенно хорошо сохранилось; возраст выдают пигментные пятна на руках. Широкоплечий, коренастый — по рукам видно, что в праздности не сидит. Жонглировал он умело, красиво — не оторваться. Заметив, что Вероника смотрит, улыбаясь, жонглёр ловко поставил все пять кубиков один на один и с улыбкой протянул гостье эту башенку.
— Кто вы? — улыбнулась Вероника, приняв кубики. Действительно, деревянные. Хорошо выкрашенные, грани ровные, не сказать — идеальные. — И где я?
— Кубик я, — улыбнулся ей человек и коротко поклонился, словно со сцены. Вероника рассмеялась. — Чистая правда, девушка. Кубик Михаил Владимирович. Вот, вспоминаю иной раз увлечение молодости. А уж где мы... — Он обвёл всё руками, улыбнувшись. — Что скажете? Где мы, по-вашему?
— Это была промзона, — припомнила Вероника. — Но там не могло быть такого! Видимо, где-то ещё. Простите, Михаил Владимирович, а где у вас туалет?
— Ох, конечно же, — смутился, очень мило, «дядя Кубик» (Вероника уже тогда начала звать его про себя именно так). — Вон та дверь.
Туалет тот был отдельным приключением. Тоже очень странный, настолько необычные технологии в таком месте... Опуская ненужные подробности: Вероника не умела понять, куда там что пропадает. И лёгкий запах озона взамен того, что можно было бы ожидать. Ну а раковина для мытья рук и прочее — не в каждом дорогом отеле такое увидишь. И тоже: никакого слива, куда всё пропадает — не понять. Из санузла Вероника вышла с ощущением, что попала в сказку.
— Вы ведь не всех сюда впускаете, Михаил Владимирович? — поинтересовалась Вероника, вернувшись за стол. От недавней простудной напасти уже ничто не напоминало — такой бодрой и здоровой Вероника себя давно не чувствовала.
— Конечно, не всех, — покивал дядя Кубик. — Вот тебя рад видеть, Вероника, заходи когда захочешь. Вот, возьми с собой. — Дядя Кубик поставил на стол стеклянную банку, с завинчивающейся крышкой, внутри, на вид, мёд. — Не простая банка, волшебная. — Возможно, то, что Вероника не скривилась насмешливо, и вообще отнеслась к такой фразе со всей серьёзностью, и повлияло на решение Кубика. — Как мёда совсем мало станет, досыплешь до середины сахаром, дольёшь кипятком...
— И? — поинтересовалась Вероника, глядя на банку с любопытством.
— Закроешь крышку, и сама всё увидишь, — подмигнул Кубик и указал на бумажный свёрток. — А это тебе к чаю. Одна ведь живёшь. Съешь пару пряничков, на душе и полегчает.
Похоже, её выпроваживают — и не грубо. В общем, и верно: если часы идут правильно, Вероника здесь уже восемь часов. Удивительно, что с работы не названивают.
— Большое спасибо, дядя Кубик! — Вероника обняла его. — Вам нужна помощь, да?
— Нужна, но не юридическая, — улыбнулся Кубик. — Добрые люди нужны. Такие, как ты.
— Что я могу сделать для вас? — тут же спросила Вероника.
— Приходи домой, отогрейся, чтоб от простуды и духа не осталось. Отметишь Новый год, и — заходи когда захочешь. Поговорим. — Дядя Кубик помог ей надеть пуховик. — Передавай привет Римме, пусть растёт большой и послушной!
«Откуда вы...» , чуть не спросила Вероника. Но не спросила. Ещё раз обняла гостеприимного и очень странного хозяина и, не забыв про его гостинцы, открыла дверь — прямо в метель, в самую пургу. Когда отдышалась, поняла — за спиной её та самая дверь, уже давно стемнело — пора, пора домой! И ожил мобильный, напомнил о пяти пропущенных звонках.
Никогда прежде Вероника не ждала Нового года с таким нетерпением. Дождалась. Всё, как советовал Кубик, сделала — и вернулась к той самой двери.
Та с первого раза открылась туда, к дяде Кубику. Уже потом Вероника поняла, что не приняла почти никаких мер предосторожности: кто угодно мог проследить, куда она вошла. Но в тот день именно это волновало Веронику меньше всего.
— — -
— Вижу, вижу, не шутишь про помощь, — покивал дядя Кубик, после того как встретил по всем правилам — были и объятия, и обед, и чай. — Что же, Вероника, это не я решаю. Если не передумала, идём.
Ещё бы она передумала! Уже после одной банки с мёдом (от которого проходила любая болезнь) передумать было бы сложно.
Всего в этой комнате — первой комнате обширного подземного комплекса — три двери. Одна наружу, шлюз; другая — в санузел (как потом поняла Вероника, самому Кубику он давно уже без надобности). Третья...
Третья вела в то, что хотелось описать словами «вычислительный центр» . Просторная комната, двадцать четыре на восемь метров, вдоль стен — столы, а на них то, что правильнее всего описывалось словами «мониторы» — компьютерные экраны. И в центре этого всего, на полу — светящийся, постоянно движущийся узор.
— Встань в центре, — указал Кубик просто. — Если примут тебя, сама поймёшь. Если нет...
Мурашки пробежали по спине от этих его слов. Если нет, то что? Была Вероника — и нет теперь Вероники? Кубик увидел, должно быть, как изменилось её лицо и рассмеялся.
— Ничего страшного не будет. Меня не приняли — но всё же помогаю, приношу пользу, как видишь. Ну? Смелее.
Ох, долго Вероника собирала всю оставшуюся храбрость, прежде чем встать в середину символа.
Почти сразу же пришло не очень приятное ощущение, что кто-то забрался в голову Вероники и считывает там всё, что захочется — память, например. Ощущение прошло, и, внезапно, стало щекотно. Вероника поёжилась и рассмеялась. А потом увидела, как смеётся и Кубик.
— Не думал, что увижу такое, — покачал он головой. — Что же, будет кому сменить меня, когда время придёт. Всё, теперь можно выходить. Теперь и ты здесь хозяйка.
— Но я ведь ничего не умею! — тут же заявила Вероника обескураженно и заметила, что Кубик указывает куда-то за её спину. Книга. На одном из столов позади оказалась книга.
— Это не страшно, — заверил её Кубик. — Будем учиться. Если уж я в свои полста пять сумел понять почти всё — ты-то уж точно во всём разберёшься.
— Мне придётся остаться здесь? — поинтересовалась Вероника и поняла, что именно эта перспектива пугает её больше всего остального. Пусть даже её куда-то там приняли, пока что она ощущала себя полной невеждой, мало на что годной.
Кубик вновь рассмеялся.
— Ну зачем же. Приходи, когда захочешь, а книгу можешь с собой взять. Чужой в ней всё равно ничего не поймёт. Ну и я буду рад помочь, чем смогу.
— Расскажете о себе, дядя Кубик? — тут же спросила Вероника, взяв со стола увесистый том. Ого! Такой в сумочку не влезет, нужна ёмкость посолиднее. — Как вы сюда попали?
— Конечно, конечно, — покивал Михаил Владимирович. — Примерно так же попал, как ты. В тысяча девятьсот сорок втором это было.
— — -
...Кубик, инженер по образованию, партизанил тогда в Витебской области. В тот злосчастный день он и ещё пять бойцов прорывались к своим, идти пришлось через сожжённые нацистами деревни. Плюс мало продуктов, плюс морозы последние несколько дней были такими, что не расслабишься.
Кубику померещилась относительно целая дверь в сарае, или какой-то ещё постройке — чудо, что не спалили дотла. Живых людей не нашлось, а двое бойцов продрогли — случись им простудиться, дело плохо. Кубик оставил своих поблизости и направился к той двери.
...Дверь отворилась, и Кубик понял, что он попал в комнату: тёплую, просторную. Воздух свежий и чистый — как только сюда не добрались нацисты, загадка. С мороза, с голода, голова закружилась, и померещилось Кубику, что вошёл он в собственный, родительский дом — и уже топят печь, уже и тепло и уютно, и запахи родные.
Он помотал головой. Действительно, печь! Стоит у стены, и от входа ощущается, насколько печь раскалена. У печи — странная какая-то кадка, не иначе — с водой. Странная — потому что такого дерева Кубик отродясь не видел: почти чёрное, очень тяжёлое, не гниёт.
Вода в кадке оказалась и свежей и вкусной. Ковш нашёлся поблизости, равно как и глиняные кружки — и у Кубика вновь возникло ощущение, что попал домой. Но мало ли...
— Хозяева?! — позвал Кубик, уже отогревшийся, и вспомнил, зачем он тут. Припасы. Хоть какие—нибудь. Одёжку тут вряд ли сыскать, но вон на полках стоят банки, и вон в тех на вид мёд...
Две двери. Открыл одну и увидел... не сразу понял, что это нужник. Как в городе, в гостиницах и всём таком: идеально чисто, никаких неприятных запахов и всё такое. А дальше... душевая. Живут же люди! Кубик только головой покачал и открыл следующую дверь.
Огромный зал. Столы какие-то, яркое освещение прямо с потолка — и ни души. Держа винтовку наготове, Кубик осторожно шагнул туда. И только сейчас дошло, что дом-то, или куда он вошёл, огромен. А снаружи он вошёл в дверь сарая! И что это всё, мерещится? До того оголодал и замёрз, что чудится невесть что?
Кубик дошёл до центра комнаты и там возникло странное, сильное чувство: на него смотрят. Со всех сторон.
— Хозяева? — вновь позвал Кубик. — Мёд я у вас возьму, если что. Натоптал я тут вам, уж извините...
Осёкся. Посмотрел под ноги — должен был принести на сапогах и гарь, и слякоть, и снежную грязь вообще — чисто! Ни следа! Вот чудеса!
...В той комнате, куда он вошёл, в углу оказалась металлическая фляга. Кубик начерпал в неё воды из кадки и сунул в сумку пару банок — приоткрыл, принюхался — точно, мёд. Странное место, но там, снаружи, его ждут. А так хочется сесть у печи, отдохнуть как следует...
...Когда Кубик вышел наружу, в воющую метель, то понял, что уже и не продрог как бы, и голод отступил — хотя всего-то воды выпил.
Бойцы оценили и мёд, и воду. Удивительное дело: съели всего по ложке, а через полчаса и сил у всех прибавилось, и простуда отступила. Через сутки они добрались до своих. А ту дверь в той самой деревне Кубик уже не отыскал (хотя появился в тех краях уже после войны). Зато он видел её в других местах. И всякий раз вначале чувствовал озноб и головокружение, а потом... потом попадал в то самое место.
И печь там была — горячая и приятная — и кадка с водой, и вообще всё, как Кубик привык видеть у себя в родном доме.
— — -
— Погоди. — Александр почесал в затылке. — Значит, самому Кубику туалет уже не нужен. Я правильно понимаю, что он теперь... короче, из адаптивного коллоида? Уже не человек?
