Небо шамана. 1 часть

Из двух новых машин осталась только машина Самата. Остальные — это наши старые и восстановленные самолёты. У ребят, как уже говорил, словно проснулось второе дыхание, ведь после месяца ежедневных вылетов даже Цыганов уже говорил про усталость. Теперь все летаем, и словно не было усталости и уже почти двух месяцев на фронте. В этом вылете нам поручили разбомбить колонну немцев отводящих свои войска и технику на запасные рубежи. То есть мы летим в немецкий тыл больше чем на сто километров, что для нас привычных работать на линии соприкосновения войск довольно непривычно. Удачно вышли на колонну, вернее на дорогу, по которой двигается сплошной поток людей, лошадей и техники. Выбрали место, где вроде бы компактно ползли танки и провели штурмовку. На удивление, у немцев оказалось ПВО, и оно сумело нам ответить. В общем, на обратном пути, когда до наших оставалось ещё больше пятидесяти километров, у и без того отстававшего Польчикова обрезало мотор и винт встал. Дальше началась "феерия везения безмозглых дураков", как это потом назвал Бурдужа. С неработающим мотором наши бронированные самолёты летают очень плохо, а если точнее, практически не летают. Трудно назвать полётом стремительную потерю высоты и скорости, с каждой секундой всё быстрее, а их и так не слишком много. Повезло, Серёга успел углядеть площадку по курсу и сразу пошёл на посадку. Шансов выпрыгнуть у него не было, ведь высоты не больше двухсот метров, пока бы он стал открывать фонарь, выбираться из самолёта, прыгал бы уже с высоты не больше пятидесяти метров, и это если сильно повезёт. Так как я шёл замыкающим и присматривал за всеми, то всё это происходило у меня на глазах. Строй самолётов уходит вперёд, мне им никак ничего не передать, а у меня на глазах Польчиков на пузо садится, и в поднятой туче снега вижу, что самолёт вроде кувыркаться не начал. Пока делал круг, увидел, как из кабины выбрался Сергей и мне рукой машет, типа "Улетай, давай!". И меня такая злость взяла, смотрю неподалёку, как раз под косогором, на который Серёга сел, озерцо всё деревьями обсаженное и главное, с него снег ветром сдуло и лёд чистый. С северной стороны, где косогор с Польчиковым деревьев меньше, а длина озера метров четыреста-пятьсот. Покачал крыльями и пошёл на посадку на озеро. Почему я не подумал, что лёд очень скользкий? Спросите чего-нибудь полегче. Шасси выпустил, на паре застругов встряхнуло, газ сбросил, пытаюсь тормозить, а дальние деревья несутся ко мне почти не снижая скорости. Как тормозил? Спросите чего попроще, когда остановился, не доехав до деревьев на дальнем берегу пару десятков метров, даже не поверил, что обошлось. Пришлось дать газ и развернуть машину, ведь Серёга на том конце, хотя, нет, уже бежит, парашют его по ногам бьёт, даже упал пару раз. "А с парашютами мы здесь точно не поместимся!" Вылез на крыло и стал свой парашют скидывать, я же тогда из-за работающего над ухом двигателя не слышал, что Цыганов там кого-то гоняет, а вот Серёга слышал, и это ему скорость добавляло. Когда он подлетел и вспрыгнул на крыло, я даже не понял, что он внутрь с парашютом запрыгнул. Я то думал, что он без парашюта, на котором каждый лётчик сидит, то есть окажется пониже и я сверху сяду. Ну, чуть выше буду, чем привычно, а оказалось, что я сижу почти высунув голову из кабины. Увидел, что мелькнул разворачивающийся над косогором Цыганов, и дошло, что он не нас прилетел смотреть, а штурмует на земле кого-то. А мы ведь тоже на земле. Словом, не время разбираться, дал полный газ и пошёл на взлёт. Хорошо, что лёд взлёту не помеха. Показалось, что трясло даже меньше, чем на нашем аэродроме. Из открытой кабины обзор во все стороны. Взлетели, круг заложили. Видел, что комэск уже поджёг Серёгину машину, а по снегу копошатся фигурки в сером немецком обмундировании. Цыганов в окошко кулак с оттопыренным большим пальцем показал, правда следом руку немного развернул и просто кулак нам обоим, я эту жестикуляцию перевёл для себя, что "мы молодцы!" и при этом он за нас перенервничал. Польчиков внизу подо мной сидит и может даже дышит через раз, так тихонько и долетели, щёки себе только немного поморозил. Вот уж мои Валя и Сергей удивились, когда я на стоянку зарулил. Сначала я вылез без привычного парашюта, а следом ещё Серёга лезет. А все грустные, уже видели, что один самолёт не вернулся... Вечером в столовой когда всем рассказывали, выяснились подробности, как Цыганов там оказался. Он увидел, что меня сзади нет, решил посмотреть, что случилось и увидел, как я на посадку захожу, а Польчиков ко мне бежит. Уже думал просто кругами полетать, как увидел, что по дороге от леса к нам немцы едут. Тут уж сначала Серёгин самолёт сжёг, расстрелял его, а потом немцев гонял, чтобы они нам не помешали. Серёга — молодец, не стал себя пяткой в грудь бить и о своём долге передо мной распинаться, просто у самолёта мне крепко руку пожал, обнял и сказал:

— Не забуду!...

Командир про мою посадку и Серёгино спасение только вечером узнал, ведь ему доложили, что Польчиков не вернулся и машину потеряли. А тут оказывается, что Серёга здесь, хотя и без самолёта. Сергей пребывал в состоянии тихого обалдения, всё никак не мог поверить, что удалось выкрутиться из такой неприятной ситуации. Как иллюстрацию, приведу анекдот, который он после стакана водки уже явно поплывший во хмелю, рассказал в столовой и имел удивительно бурный успех.

— Ехал однажды Антон Павлович Чехов на поезде мимо Ясной Поляны, там имение Толстого, который "Войну и мир" написал... Это мне одна девушка знакомая, студентка филфака, ещё до войны рассказала... И вдруг видит, на пригорке в простой рубахе верёвкой подпоясаный стоит опираясь на плуг здоровенный мужичина с роскошной седой окладистой бородой и из под руки смотрит на проходящий поезд. Чехов, само собой не выдержал, позвал проводника: "Послушайте! Милейший! Неужто это сам граф Лев Николаевич Толстой?!" "Да вы шутите наверно, барин! Конечно, нет! Это его заместитель по поездам. Сам Лев Николаевич только вечером к курьерскому выходит..."

Народ в столовой гоготал так, что стены дрожали и долго не могли успокоиться. Мне думается, что здесь не столько смешной по смыслу анекдот, сколько дикое несоответствие, где мы в заснеженной Калининской области и где Чехов с графом Толстым и всеми царскими курьерскими поездами. Вообще, настолько дикий по смыслу сюжет, что он после рёва прогреваемых на аэродроме моторов, которые каким-то чудом наши механики в эти морозы заводят каждое утро, просто не вписывается в реальность своей сказочностью... И если бы не потрясение испытанное Серёгой днём, скорее всего ему в голову не пришло эту историю рассказывать...

А вообще с юмором мне здесь очень сложно. Дело даже не в том, что у меня нет чувства юмора, вернее, как я думаю, оно есть, дело в другом. В том, что я до сих пор иногда попадаю в ситуации недопонимания из-за особенностей языка, не смотря даже на то, что из памяти Сани я вроде бы смысл всех слов знаю, но одно дело знать, а другое воспринимать оттенки смыслов языка на интуитивном уровне. Так, если бы я в язык полностью погрузился, и он стал моим окончательно, то те же говорки и вставки местечковых слов, что большинство воспринимают очень легко и не испытывают никаких трудностей, я бы воспринимал без затруднений. Но почти каждый раз спотыкаюсь, а уж как слова коверкают и считают это правильным, просто оторопь иногда берёт. Местные иногда так говорят, что половину слов переводить нужно: "Ходють", "Носють", "Поемши", "Утрешна дойя" (это про утреннее молоко), "Гуртайтеся", "Калиндвор"(здесь я даже поначалу задумался, какой ДВОР имеется ввиду, оказалось это КОРИДОР). А обороты вроде: "Не вижды", "Млявно", "Кротно" и другие так и остались для меня нерешённой загадкой, и не только для меня, я у других спрашивал, тоже не понимают, а ведь русские, самый центр России. А уж как на самом деле правильно говорить слово "Бреешься" — "БрУешься" или "БрОешься", мне с пеной у рта эти два варианта единственно правильными называли и что первый вариант неправильный, а я саниной памятью со школы помню правильно — "бреешься"...

Да даже в самых невинных словах мины, на которых спотыкаюсь. Вот есть слово "Качать", это либо выводить из положения равновесия структуру в неустойчивом равновесии или что-либо подвергать циклическому движению как в детских качелях, другой смысл — это накачивать воздух в баллон при помощи насоса, который тоже совершает циклические движения в процессе. Всё просто и понятно и кто бы ждал от этого слова подвоха. Но в варианте "Подкачать" это не столько накачать воздуха в ослабший баллон, сколько кого-либо обмануть, подвести, не оправдать доверия и вообще показать себя недостойно и слабаком. Вот как такой смысл может прилепиться к этому слову? Ведь эта вторая часть смыла никоим образом в моём понимании не связана с глаголом "Качать" и связанным с ним действием, даже с учётом приставки, которая понижает или переводит вниз... И это ещё далеко не самый сложный пример, соответственно предпочитаю особенно не болтать. Потому у меня роль задумчивого молчуна, такой немного нелюдимый и замкнутый, но без агрессии, вполне готов со всеми посмеяться, но и не без принципов: водку не пью и категорически пресекаю похабные шуточки и сальные разговоры о женщинах в моём присутствии. Последнее — это вбитое с рождения, у нас когда-то Богиня могла даже покарать за длинный язык и злословие в адрес женщины. Так это и стало почти законом и считается недостойным мужчины. Да и вообще, у нас к женщинам более трепетное отношение. И наши девушки чуть не в полтора раза меньше нас и слабее как же иначе. А силушки когда повзрослел столько, что просто схватить её чуть грубее и сломаешь ей что-нибудь. Вот и здесь мне не нравятся такие разговоры. В принципе я не один такой, большинство меня поддерживают в этом, так, что после однократной просьбы больше повторять не требуется. Хотите поболтать гадости, садитесь отдельно и болтайте, я же платок вам на рот не накидываю... С этим случаем, когда я Польчикова вывез из немецкого тыла комиссар решил к полку внимание привлечь, куда-то писал и даже подходил, расспрашивал и предупредил, что может придётся всё журналистам из газеты рассказывать. Но что-то у него не вышло, и никаким журналистам эта история не приглянулась, сказали, что таких случаев на фронте хватает.

А в остальном продолжаем летать почти каждый день. Наши наступают, конечно не так, как хотелось бы, но выгрызают у врага каждый метр, каждую деревеньку, городок... Только к новому году немцы сломались и стали активно отводить войска на новые рубежи обороны. Наступление стало явно видным и мы с радостью на своих картах и схемах рисовали новую конфигурацию передовой. А на вылетах видели, как наши войска радостно занимают новые рубежи.

Со снарядами и пулями я вопрос решил и даже уже пострелял и проверил эффект от моих усиленных (в смысле, бронебойных) снарядов и пуль. С мотором я пролетел мимо, новый мне поставили, а собрать себе и выправить мотор никак не получилось. Будь у меня в экипаже свой моторист, то тогда бы может было проще. И ещё из-за морозов вся активность так или иначе под крышей в тепле, где места не так уж много и нет никаких условий возиться с мотором не привлекая к этому чужого внимания. А вот вопрос обработки поверхности самолёта и придание поверхности отталкивающих воздух свойств решил провести. Когда договаривался с инженером, просил только на пару часов машину в тёплый ремонтный бокс-сарай загнать, чтобы снаружи самолёт оттаял, и мы его заново покрасили. Но Сергей Петрович — инженер нашего полка заартачился, и я не мог понять причины. Выяснилось всё, когда он подошёл через пару часов ко мне в столовой, что возьмёт мой самолёт через день, в боксе как раз будут менять машину в ремонте, вот и загонит мою птичку на всю ночь. Оказывается, даже если в сарае поднять температуру, есть риск, что где-нибудь внутри на морозе может замёрзнуть вода или даже просто конденсат, что может привести к аварии. Поэтому если уж брать машину в тёплый бокс, то так, чтобы она успела вся высохнуть и внутри тоже.

Когда под утро мы с моими техником и оружейником пришли в тёплый бокс, вопрос со старой краской уже не стоял. С отогретого самолёта вся эта неизвестная белая краска сваливалась сама кусками, а там, где Комолов успел подмазать известью, достаточно было немного помыть и можно наносить сверху новый слой краски. В раствор извести я влил подготовленный и заряженный кровью и рунным посылом отвар. Втроём мы всего за пару часов до завтрака успели покрасить всю машину, а на красные звёзды, которые оставались нетронутыми я нанёс остатки отвара. Изменения неожиданно для меня выразились в том, что когда вернулся из вылета, вылезая на крыло, чуть не соскользнул с него. Не скажу, что поверхность самолёта стала совсем как мокрый обмылок в бане, по прилёту могла часть крыла у наплыва крыла просто обмёрзнуть или подошвы моих унт, так, что это не абсолютный показатель. На ощупь же поверхность стала ощущаться как очень гладкая чуть маслянистая или просто очень гладкая краска. Возможности полноценно замерить скорость, с которой я стал летать, не было. Но по поведению в воздухе машина стала более летучая и поворотливая, даже комэск это заметил. Словом, сначала Цыганов загнал свой самолёт на перекраску, следом командир с Лашкевичем. Ну, вы же помните, какую нам краску подсуропили в Воронеже, по сравнению с ней, даже просто профильтрованная отстоявшаяся извёстка уже выглядит в несколько раз лучше. Хотя после высыхания самолёты не становятся снежно-белыми, как ни старайся, известка ложится пятнами, и машины выглядят пятнистыми, но для целей маскировки такая грязно-белая окраска, мне кажется, даже выгоднее. Немцы вообще на своих белых самолётах чёрные пятна рисуют...

Я себя убедил или действительно произошло заметное улучшение лётных характеристик машины, я в воздухе себя стал чувствовать увереннее. А может просто накопились опыт и навыки, и я перешагнул в новое качество. Как это на самом деле я не проверял, просто в скоротечных стычках с немецкими охотниками, которые не прекращали своих попыток укусить нашу группу штурмовиков, мне стало гораздо удобнее действовать. Во время разворотов казалось, что я скольжу по стенке ледовой воронки, словно балансирую по её изгибу и нужно только вовремя из неё вывернуться навстречу противнику. А уж про разгон при пикировании полностью работало правило, что более тяжёлая машина разгоняется быстрее. К сожалению, увеличенное скольжение не добавило моему штурмовику подъёмной силы, и во многих других аспектах он продолжил оставаться всё таким же неповоротливым утюгом. Ну, а что сделать, если соотношение массы и площади всех обладающих подъёмной силой поверхностей не изменилось, а потому инерция при выполнении многих фигур была далеко за гранью для любого истребителя или даже бомбардировщика. Выход из пикирования с углом атаки больше тридцати градусов у земли всё так же был невозможен, самолёт просаживался на две-три сотни метров, которые не всегда были под крыльями.

Наверно, я и в плане тактических навыков сильно набрал опыта и знаний, потому, что, видя противника, я уже довольно точно прикидывал его возможные манёвры и не из-за предпочтений и привычек, а из возможностей их машин. С Михаилом Васильевичем у нас продолжалось дружеское истребительное состязание. За время нашего наступления комэск к своим восьми добавил ещё шесть сбитых, из которых двоих засчитали, теперь у него четырнадцать и семь подтверждённых. Мне снова повезло больше, а может просто моё зрение и навыки прикидывания траектории выстрела более точные, но я к своим одиннадцати добавил восемь из которых четверых подтвердили. Так, что у нас с Цыгановым теперь счёт четырнадцать на девятнадцать, и семь на девять подтверждённых. Николай Иванович на правах командира отдельной части в наши лётные книжки записывает всех сбитых, только у подтверждённых делает отметку об этом. Как он объяснил, ведь рано или поздно мы победим, нам станут доступны документы немцев, и тогда станет ясно, сколько и где их самолётов упало, вот тогда и будет подтверждение нашим неподтверждённым сбитым.