Ну а что делать?
Отряхнув шаровары и френч от грязи, надел шинель — которая оказалась не только летней, но и изношенной до торчащих ниток из обшлагов рукавов. Должно быть, Реципиент в ней всю Гражданскую прошёл, НЭП и первые пятилетки с коллективизацией совокупно.
Не успел оценить свой прикид в зеркале, как из-за дверей послышался приглушённый хорошей звукоизоляцией человеческий голос. Сперва всполошился было, но потом успокоился: этот голос, судя по знакомым интонациям — оказался из репродуктора, или «чёрной тарелки» — висящей в каждой советской квартире, коммунальной или индивидуально-персональной, не важно. А то и вовсе это устройство располагалось на уличном столбе или стене дома на площади.
Такая «тарелка» была у меня на Ближней даче и, ничего — кроме обычно-привычной лабуды про трудовые достижения советского народа и происки империалистов, я из неё не слышал…
Вот ещё одна проблемка, которую придётся так или иначе решать!
Не смотря на затрачиваемые колоссальные средства, несмотря на то, что пропагандистов в стране было — наверное больше, чем самых обычных сварщиков — идеологическая работа, была где-то на уровне даже не плинтуса… Городской канализации. С такой пропагандой, страна — просто обязана развалиться и, надо только удивляться — как она умудрилась дотянуть до начала 90-х годов.
Однако, в этот раз в голосе «чёрной тарелки» мне послышалось кое-что интересное…
Приложив ухо к двери, слышу:
«…Главный Военный Совет Рабоче-Крестьянской Красной Армии (ГВС РККА) преобразовать в Ставку Верховного Командования и определить ее в составе: председателя Государственного Комитета Труда и Обороны — товарища Сталина, заместителя председателя Государственного Комитета Труда и Обороны — товарища Молотова, заместителя председателя Государственного Комитета Труда и Обороны — наркома обороны СССР маршала Ворошилова, маршалов Буденного, Шапошникова, Кулика…».
Сперва обомлев, я затем возликовал:
Ура! Свершилось!
От переполнивший меня радости, я подпрыгнув, прокричал какой-то пиратско-индейский боевой клич:
— ЙОХОХООО!!!
И запев…:
« — Веселится и ликует весь народ!
Веселится и ликует весь народ!
И быстрее, всё быстрее…».
…Я со всей дури толкнув дверь, резко открыв её и оказался на пороге зала — где из-за длинного стола заставленного выпивкой и закусью, уставились на меня четыре пары глаз.
Клянусь Сургутским нефтегазовым месторождением: таких изумлённо-ошарашенных физиономий — я за свои обе жизни ещё не видел!
Глава 8. Лифт на эшафот.
Сэр Уинстон Черчилль:
«Хрущев является единственным в истории человечества политиком, который умудрился объявить войну мертвецу.
Но самое забавное даже не это, а то, что Хрущев эту войну проиграл»
Галет Вениамин Андреевич:
«Каждый человек безусловно хорош, когда трудится на своём месте, или вовремя закопан».
Мне больше ничего не оставалось, как как ни в чём не бывало допеть:
«…Поезд мчится в чистом поле».
И одновременно лихорадочно начать соображать:
«Примчался поезд: следующая остановка «Вылезай-ка»… Приехали блин! Так, так, так… Только без паники. Кто это такие, что они здесь делают и что от них мне ждать?».
Включаю логику:
«Судя по синему цвету штанов и знакам на петличках — это военнослужащие среднего командного звена: от лейтенанта до полковника. Судя по уставленному снедью и выпивкой столу — они здесь бухают.
Кто такие?
Судя по исторически-знакомой глуповато-детской мордашке единственного среди них лейтенанта, это сын Реципиента — Василий Сталин, заварившей всю эту бучу».
На два вопроса я ответил влёт, остался последний — самый животрепещущий: что мне от них ждать?
«Если верить Хрущёву трое оставшихся — это командиры случайно или преднамеренно застрелившие Берию и, теперь фактически держащие этого юного оболтуса в заложниках. И так как им терять уже нечего — ждать от них чего-нибудь хорошего, мне не приходится».
Хотя… Человеку всегда есть что терять и, он всегда — до самого конца своего бренного существование, на что-нибудь да надеется.
Даже стоя на эшафоте с петлёй накинутой на шею, или под занесённым над ней же топором.
Да к тому же на моей стороне — два фактора:
Во-первых, я теперь — Верховный Главнокомандующий. Стало быть — я «в своём праве» для товарищей командиров и, меня теперь — так просто «нахуй» не пошлёшь, не то чтобы — «того»…
«Этого»!
Субординация всё-таки — это великая сила!
И второе: если был прав Суворов: «Удивить — значит победить», то товарищи командиры — не удивленные, нет…
Они просто убиты наповал моим внезапным появлением из ниоткуда — из казалось бы, пустого кабинета.
Поэтому пока не появился Хрущёв — действуем наступательно, нахраписто и даже нагло. И прежде всего надо срочно убрать с глаза долой это сопляка.
Взглядом чадолюбивого папаши — заставшего своего юного отпрыска за занятием онанизмом, смотрю лейтенанту в глаза и рявкаю:
— Василий! Почему мне звонят и сообщают что ты дезертировал из воинской части?
Тот ещё раз изменившись в лице, что-то хотел залепетать:
— Отец…
— МОЛЧАТЬ!!!
Никогда не мог бы подумать — что смогу крикнуть так громко. У меня самого — аж перепонки заложили, как при лёгкой контузии.
— Приказываю немедленно возвратиться на место службы и приступить к выполнению своих обязанностей!
Пытается оправдаться:
— Мне сказали…
— МОЛЧАТЬ!!!
Зверею кровавым тираном:
— От лица Верховного Главнокомандующего, объявляю Вам пятнадцать суток гауптвахты! Как поняли, лейтенант?
Тот, по стойке смирно:
— Есть пятнадцать суток гауптвахты!
— БЕГОМ!!!
Проводив Ваську-балбеса взглядом огнедышащего дракона, поворачиваюсь к его собутыльникам. Двое из них, как сидели с открытыми ртами и круглыми глазами — так и остались сидеть. Разве что уши ещё больше прижали… Фигурально выражаясь, конечно.
А вот третий в звании капитана автобронетанковых войск, вижу — уже пришёл в себя.
Крепенький такой широкоскулый здоровячек лет двадцати пяти — тридцати, смотрит на меня взглядом матёрого пса бойцовской породы. И в этом взгляде замешательство: что делать — дождаться хозяина, или начать рвать и без команды «фас»?
И мне до жуткого ужаса захотелось приручить этого «бультерьера».
* * *
От всего за сегодняшний день пережитого, да ещё при виде на стол — конкретно захотелось «накатить». С самым мрачным видом сажусь за стол на место Василия… Интересно, что нынче товарищи командиры пьют?
Чем закусывают?
Оказываются, пьют они 56-градусную «Крепкую»…
При виде на бутылку вспомнилась народная байка, что путёвку в жизнь этому подвиду национального напитка дал сам Сталин. Мол, при встрече с полярниками он спросил, что те «употребляют»? Ведь обычная водка, уже при сорока градусах мороза замерзает и в горло не лезет — даже под закусь из солёного моржового сала…
Так и так мол, те отвечают: берём чистый спирт и разбавляем водой до цифрового показателя широты местности. То есть в районе Полярного круга — шестьдесят шесть процентов, в Тикси — семьдесят, а на Шпицбергене — так все восемьдесят.
Вождю шибко понравился такой подход к делу и он приказал замутить подобное уже в промышленном масштабе. Таким образом, на широте столице появилась 56-ти градусная водка «Крепкая».
Закуска же у товарищей командиров была самая непритязательная — квашенная капуста с морковкой, с порезанным репчатым луком, заправленная подсолнечным маслом и обильно поперчённая. Ну и к ней солёное сало и чёрный хлеб…
Видимо застолье было только в самом начале: водку открыли, закуску порезали — и тут сообщение об назначениях товарища Сталина. А потом и он сам — как чёрт из табакерки выскочивший.
Молча разливаю «Крепкую» в четыре стакана по половине и, подняв свой, не чокаясь:
— Ну… Жахнем!
Залпом опрокинул водку в рот и, почувствовав привычное, хотя и усиленное жжение в пищеводе — налёг на капустку, оказавшуюся на удивление зачётной и, не забывая про сальце и хлеб. Вижу: даже не переглянувшись, товарищи командиры — как зачарованные последовали моему примеру.
Прожевав, поднимаю на эту троицу тяжёлый взгляд и спрашиваю:
— А куда Никитку-то подевали, товарищи командиры? …Расчленили надеюсь и, в мусоропровод выкинули?
После неловкого молчания, один из командиров — тот самый в звании капитана автобронетанковых войск, ответил с непонятным выражением на лице:
— Товарища Хрущёва срочно вызвали по телефону.
Покосившись на стоящий на небольшом столике у окна аппарат, презрительно фыркаю:
— «Срочно»… Это ему сообщили, что дивизия НКВД имени Дзержинского — окружила Кремль, а Серов, Малиновский и Гречко — уже убиты. Вот он и забегал, как таракан под занесённым тапком.
Это произвело впечатление: полковник и майор побледнели школьным мелом, капитан-крепыш начал стремительно краснеть.
А я продолжаю «грузить», как ни в чем не бывало:
— Посмотрите в окно: там уже никого из ваших «академиков» нет — все кроме вас свалили подальше отсюда, пока была такая возможность.
Все трое подорвались и бегом к окну.
Пока они бегали туда-сюда, я вновь разлил водки и подняв свой стакан:
— Извините, что не «чокаюсь»: «чокаться» с покойниками — плохая примета. Ну… Вздрогнули!
«Вздрогнуть» со мной решился лишь капитан-танкист. Двое других видать были в состоянии полуобморочном.
Выпили-закусили и первым продолжил разговор капитан… Приложив ладонь к груди, он не пряча глаз:
— Товарищ Сталин! А за что Вы нас записали в покойники? Ведь, как было дело? Ваш сын сообщил нам, что Вы арестованы людьми Берии и просил нас помочь ему освободить Вас. То же самое подтвердили член Политбюро ЦК ВКП(б) товарищ Хрущёв, комиссар госбезопасности товарищ Серов и преподаватель Академии Генерального штаба генерал-майор Малиновский… Как мы могли ему отказать?!
Двое других командира ожив, тоже — наперебой и самыми искренними заверениями, стали убеждать меня, что их бес попутал.
Прервав их, обличительно направив палец на капитана и, спрашиваю с изрядной ехидцей:
— А товарища Берию вас тоже «бес» заставил убить? Или всё-таки товарищ Хрущёв?
Полковник и майор вновь побелев пуще прежнего, впали в ступор… Капитан же, сперва затаив дыхание, а затем с видом идущего с единственной гранатой на танк, признался:
— Так что нам оставалось делать? Опять же — мы ради Вас, товарищ Сталин! Разве помочь великому Вождю и Учителю трудящихся всего мира — это преступление?
Ага! Всё-таки вопреки заверения Кукурузника — никакой «случайности» не было.
«Вот же пидор!».
Подняв палец вверх:
— Это не преступление, товарищи командиры… Это хуже. Это — ошибка! А ошибки принято смывать кровью.
После этих слов, наступила зловещая тишина.
* * *
Вдруг всхлипнув, полковник достал свой «ТТ»…
Думал уже — издец мне арктический, как тот передёрнув затвор стал примащивать ствол к своему виску.
Кричу:
— СТОЙ!!! Держите его!
Затем, когда капитан успел того обезоружить, успокаивающе-укоризненно:
— Что Вы, полковник — чуть что стреляться, как царский титулярный советник — обличённый в казнокрадстве? А война скоро — кто за вас воевать будет? Товарищ Сталин, что ли?! Так старенький он уже и, сказать Вам по правде — диспозицию с дислокацией частенько путает.
Встав, сделав вокруг стола круг, я остановился напротив командиров и начал последний этап перевербовки:
— Ошибки принято смывать кровью, конечно. Но необязательно своей-собственной…
Вижу — оживают прямо на глазах и продолжаю:
— …Хрущёв со товарищи хотел совершить военный и государственный переворот: товарища Сталина и его соратников из Политбюро ЦК ВКП(б) — убить, а самому стать императором Советского Союза и самодержцем вся Руси. А моего Василия и вас, а также других слушателей Академии — он использовал «втёмную», сочинив легенду о якобы моём аресте по приказу Берии.
Полковник и майор перебивая друг друга:
— Какой негодяй!
— Сволочь!
— Мы этого не знали, товарищ Сталин!
Капитан-танкист, с загоревшейся искоркой надежды в глазах, внёс первое конструктивное предложение:
— Товарищ Сталин! Дайте нам приказ и мы его арестуем!
Отрицающее покачав пальцем, строго:
— Никаких арестов! Он скажет, что ничего не знает и вообще — видит вас первый раз в жизни. Главные его сообщники уже мертвы и подтвердить ваши слова некому. Да и вообще: кому поверят — вам или члену Политбюро ЦК ВКП(б)?
— А что же делать?
Перехожу на заговорщический шёпот:
— Значит надо сделать так, чтобы Хрущёв не смог ничего про вас плохого сказать. Желательно даже, чтоб он вообще бесследно исчез… Понимаете, о чём я?
Те переглядываются и также шёпотом:
— Понимаем…
Сажусь за стол, разливаю остатки водки и, подняв свой стакан — со звоном «чокаюсь» с командирами и, произношу краткий тост:
— Ну… За понимание!
Выпили, закусили и капитан задал наводящий вопрос:
— Товарищ Сталин… А как нам тов… Эээ… Хрущёва? Как товарища Берию: завести в ванную — чтоб следов крови не оставалось и, застрелить?
Задумчиво на него поглядывая:
— «Застрелить»? Что-то как-то не изобретательно, товарищи командиры. И как вы только с германцем воевать собрались с таким убого-бедным воображением?
Все трое уставились на меня:
— А как тогда?
Смотря на потолок, перебрав в уме все экзотические виды казней — по ряду соображений решаю остановиться на самой банальной:
— Вы вешать умеете?
Те недоумённо переглядываются:
— Нет, не умеем, не приходилось…
Вздыхаю с укоризной:
— И чему вас только в Академии Генерального штаба учат? Ни военные перевороты по-человечески устраивать, ни взрывать толком, ни вешать… Всё приходится делать самому! Нет, всё-таки разгоню я эту вашу «контору» к ебеням собачьим…
Встаю и решительно озадачиваю:
— Первым делом, товарищи командиры, надо найти верёвку покрепче и мыло… Хозяйственное вполне сгодится.
Капитану:
— Вы с майором на вход: как явится Хрущёв — хватайте его и вяжите. И обыскать не забудьте — там у него где-то два пистолета должен быть: наш и производства вероятного противника. Мы же с товарищем полковником поищем инструменты возмездия.
Полковник скептически посмотрев на потолок — откуда до самого стола свисала хрустальная люстра:
