Меня не отпускал вопрос: почему она? До этого я считал, что главная здесь Мишель. Это её территория, её корпус, её офицеры. Королева — сеньор, она не может быть председателем; её же сестра занимает слишком важный и ответственный пост, чтобы решать еще и текучку Совета офицеров. А вот Мишель подходит как нельзя болеё.
Чистокровная венерианка, дочь героя-космопроходца. Учитывая, что сама — мод, имеёт аристократические корни, пусть и неофициальные. Обладает заслуженным авторитетом на планете и влиянием во флоте (а флот в колониях не стоит недооценивать, это не Земля). В свое время закрыла телом её величество при покушении, входит в круг особо доверенных лиц, возглавляет боевой орден её вассалов...
...И не она!
В крайнем случае мог понять, увидев на месте председателя сеньору Гарсия, хотя и коню понятно, что никто не станет сажать палача в кресло председателя. Место же это занимает полукровка с блестящими стальными глазами, о которой я доселе ничего не слышал, и изображений которой никогда не видел. И она тут явно командует — слишком вольготно себя чувствует. Как такое понять?
— Мне долго так стоять? — не выдержал я и нарушил молчание. Что ж, пора начинать шоу. Сеньора председатель бегло пожала плечами.
— Сколько потребуется.
— А в часах это сколько? Или в сутках?
Вопрос мой остался без ответа.
— Может мне тогда стихи продекламировать? Раз уж вы меня так рассматриваете? Чтоб не вхолостую?
— Продекламируй, — разрешила сеньора, скупо кивнув. Из-под равнодушных масок сеньорин офицеров показались улыбки, но саму сеньору в черном я прочесть все так же не мог.
— Можно на русском? — Меня несло, и я не знал, хорошо это или плохо. Это не кабинет королевы, здесь могут быть совсем иные критерии оценки, но с собой поделать ничего не мог.
— Можно. — Вновь кивок.
— Духовной жаждою томим, — начал я, картинно взмахнув рукой, — В пустыне мрачной я влачился. И шестикрылый серафим на перепутье мне явился... (13)
Почему это? Каюсь, это первое, что пришло в голову. Вот так вот, ни с того ни с сего, озвучка мысли. Я наткнулся как-то на это произведение, когда пытался быть 'не как все', оно мне понравилось, и я его выучил. А теперь выстрелило.
...И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул...
Я сбился. Забыл, что дальше. Меня сбил новый эмоциональный настрой, эмоциональная волна, которая поднялась среди сеньор-'решающих' по мере того, как я рассказывал. Особенно со стороны сеньоры Гарсия.
— Ну, что же ты? — довольно усмехнулась сеньора председатель. — Заканчивай!
Я молчал. Тогда продолжила она, на очень чистом, невероятно чистом русском, однако с акцентом, отличным от акцента обратной стороны Венеры:
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
"Востань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей."
Она знает классику? Причем русскую? Я зауважал её еще больше. Неимоверно, можно сказать, зауважал. Катарина тоже много знает, но против неё играют её понты, желание выделиться, поставить другого человека на место. Эта же сеньора такая, какая есть. Будто истинная аристократка, в энном поколении, причем самая что ни есть официальная.
— Почему ты выбрал это стихотворение? Считаешь себя пророком? — сощурились её глаза.
Я покраснел.
— Нет, сеньора. Просто с языка слетело. Какой с меня пророк?
По её глазам я понял, что она слишком напряжена. Её поразила эта ситуация, но это не положительная эмоция.
— Ты знаешь, кто мы?
Я еще раз оглядел всех присутствующих.
— Да.
— Молодец. — Пауза. — А можешь сказать, ради чего мы все здесь собрались?
Гулять так гулять. Я решил идти до конца по узкой дорожке балансирования и начал откровенно дурачиться:
— Так точно, сеньора! Чтоб посмотреть на меня. Хотите, я вам сплясать могу? Да-да, я еще плясать умею!
Удивленное молчание. Такого они от меня не ждали. Явный перебор. Я же пер напролом, понимая, что менять линию поведения поздно.
— Самба? Мамба-румба? Сальса? — Я сделал несколько движений, обозначающих, что танцую. — Не хотите, нет? Жаль! А я хорошо танцую. Несколько лет учился!
О, а может вы просто хотите фото со мной на память? Чтоб потом вставить в рамку, и детям, и внукам показывать? 'Кому фото с обезьянкой! Фото с обезьянкой Шимановским на память! Подходите! Скореё!' — заголосил я слащавым голосом, как делают это полупрофессиональные фотографы в Центральном парке, в районе Копакабаны.
— Не паясничай! — рявкнула вдруг её рыжеё высочество. Не выдержала. Хотя Мишель так же была на грани. Глазки сеньоры Гарсия недобро сузились, но она держалась. Сеньора же председатель явно получала от общения удовольствие, и не скрывала этого.
— Почему ты считаешь, что нам должно быть интересно 'фото с обезьянкой'? — вновь прищурилась она, но за смеющимися глазами я снова разглядел напряжение.
— Потому, что решение принято, сеньора, — ответил я, вкладывая в голос насмешку. — Принято вами, — очертил я круг. — Всеми вами. И утверждено. — Указал пальцем вверх, в потолок. — Не понимаю смысла этого сбора. Его просто нет! Разве что 'сфотографироваться' на память...
Повисло молчание. Сеньоры начали переглядываться — я их озадачил.
— Ты прав, решение принято, — откинулась назад все так же непробиваемая сеньора-председатель. — Однако, обговорив детали твоего поступления, — косой взгляд на Мишель, опустившую при этих словах глаза, — некоторые из нас задались вопросом: 'Что будет?'
— Что будет, Хуан, если тебе у нас не понравится?! — повысила она голос после паузы. — Что будет, если ты решишь, что эта стезя все-таки не для тебя? — Вновь пауза, видимо, для театрального эффекта. — Ты обманут. Признаюсь честно, ты очень-очень обманут. Ты считаешь, что твоя жизнь имеёт ценность, что с тебя будут сдувать пылинки. А это не так.
Да, ты талантливый. Но не настолько, чтобы рушить ради тебя вековые устои. И если ты захочешь вернуться домой, нам придется тебя ликвидировать так, как мы это делаем с любым дезертиром.
— Обратной дороги нет, Хуан! — закричала она, выплескивая из себя эмоции. Я непроизвольно вжал голову в плечи. — Вот за этим мы сегодня и собрались. Решить, стоит ли нам брать тебя, или же проще отправить домой сейчас, чтобы не брать грех на душу потом. Несмотря на все принятые и утвержденные ранеё решения.
Я молчал.
— Ты знаешь, куда идешь? — Сеньора встала и медленно начала обходить длинный стол. — Знаешь, что будет происходить здесь?
— Д-да...С-сеньора... — ответил я, но как-то неуверенно.
— Ничего ты не знаешь! — Она подошла вплотную. — Здесь ты будешь никем, Хуан!
И со всей силы заехала мне кулаком в солнечное сплетение. Я лишь успел отметить факт замаха и факт результата удара. Согнулся.
— Здесь ты будешь лишен всех прав. Автоматически, всех-всех, включая право на жизнь.
Она приподняла мой подбородок и заехала снова. Мне хватило — я вхолостую захватал ртом воздух. Кажется, из глаз покатились непрошеные слезы. Вот это у неё удар! А скорость какова! Однозначно нейронное ускорение!
— Мы можем наказывать тебя, когда посчитаем нужным, за что посчитаем нужным. Со стороны это может выглядеть произволом, но это будет наше право тебя наказывать. И поверь, мы будем им пользоваться достаточно часто!
Ехидная улыбочка.
— Это НАШ произвол, — подхватила она меня за грудки, видя, что я задышал, и встряхнула. — Мы можем творить с тобой всё. ВСЁ, Хуан!
И с силой толкнула меня, швырнула на пол, я упал.
— Готов ли ты отдать себя нам? В наше полное владение? В наше полное распоряжение? На таких условиях? Повторюсь, у тебя не будет НИКАКИХ прав, только обязанности.
— Я...
Она потянула мне руку, помогла подняться, а когда я сделал это... Съездила мне по скуле.
Меня повело в сторону, но на сей раз удержался. Лицо запылало. Были мысли плюнуть на все и попытаться достать её в ответ, но это были мысли глупого мальчика, все еще сидящего где-то глубоко во мне, несмотря на все произошедшеё за последнюю пару месяцев. Это тест. Вот это — и есть тест. И его нужно пройти. Какие же они все-таки сволочи!
— Встать! Смир-рно! — отчеканила она громовым голосом.
Я пересилил себя, но встал и вытянулся.
— Правильно. Исполнение приказов — первая и главная из обязанностей.
И вновь удар по лицу. Не сильный, но хлесткий.
— Больно?
Я промолчал.
— Я могу бить тебя. Могу искалечить. И даже убить, если на то будет решение Совета. — Она оглянулась на все так же молча наблюдающих за действом своих. — Ты же не можешь ничего — только слушаться.
Разворот, и вновь удар. Ногой. Под дых. Я вновь согнулся. Сука! Стерва! Мразь! Высокомерная мразь!
— Готов ли ты выдержать все это? Пройти через бесправие и унижение?
Я смотрел на неё... Волком. Готов был убить взглядом. Но взглядом, к сожалению, убивать не мог — нет такого в моих модифицированных талантах. Но было и еще кое-что. Сейчас она бьет меня. Но это ОНА, член совета офицеров. А кто скажет, что будет ждать меня ТАМ, за этими дверями и этим шлюзом. Вполне возможно, это действительно, цветочки.
Она вновь напала. Била серией, по лицу, в живот, снова по лицу. Я отступал, пятился, пытаясь не упасть, она же молча наступала, ехидно ухмыляясь.
— Чувствуешь? Чувствуешь! И как тебе это унижение? Как тебе беспомощность? Бесправие? Нравится? Готов ли ты всё бросить и идти через это?
Я потерял-таки равновесие. Но она не дала упасть, перехватив меня сзади и сдавив локтем горло.
— Отказывайся сейчас, Хуан. Сейчас или никогда. Потому, как если ты решишь отказаться потом, ты превратишься в дезертира. А мы беспощадны к дезертирам.
Её локоть начал медленно сдавливать мне шею. Я вцепился в её руку, но сам держался навесу — она скрючила меня в неудобной позе, в специальном захвате — и сделать из этого положения ничего не мог.
— Думай, Хуан. Думай. Стоит ли игра таких свеч?
Я пытался хрипеть, но воздух в легкие поступить не мог. В голове поплыло. А она все давила и давила, словно получая от этого удовольствие.
— Пророк хренов!
— Достаточно! Он все понял! — вновь прозвучал голос её высочества. Резкий, звонкий, злой. Повелевающий.
Хватка сразу ослабла, воздух ворвался в легкие, а сам я чуть не брякнулся на пол — она меня все-таки выпустила.
— Понял?
Напрасно я подумал, что на этом всё, она остановится. 'Убедительная просьба' самой её высочества для этой женщины не значили ничего. Эта... штандартенфюрер, — к месту вспомнилось мне её звание и организация древности, занимавшаяся истязанием людей (14), — вновь схватила меня и придала ускорения в направлении своего стола, в который я с силой врезался, расквасив губу. Язык ощутил соленый привкус.
— Ничего он не понял. И отчасти благодаря тебе. — Насмешка. Над её высочеством, которая подобное отношение молча проглотила.
Сеньора вновь подняла меня, развернула и бросила на стол на спину. После чего опять сдавила горло руками, навалившись всем телом.
Я вцепился в её руки, чтобы разжать, но у меня не получалось. Она смотрела мне прямо в глаза и давила. Давила морально. Так, что воля к борьбе, воля к сопротивлению дисциплинированно сидели в сторонке, слушаясь и этого взгляда, и этого тона.
Я снова начал хрипеть, и в момент, когда почти дошел до точки, когда был готов несмотря ни на что наброситься на неё, хватка ослабла. Держась за горло, я сполз на пол рядом со столом, жадно вдыхая и выдыхая полной грудью.
— Держи. — 'Штандартенфюрер' протянула вынутый из кармана из пачки ароматизированный одноразовый платок. — Вытрись.
Я последовал совету и приложил его к разбитой губе.
— Вот теперь он понял. Надеюсь. Понял, юноша? — Это уже мне.
— Так точно, сеньора. — Прошепелявил я.
— И каков будет твой ответ?
— А какой был вопрос? — Теперь усмехнулся я. Чем вызвал на её лице довольную улыбку.
— Готов ли ты взвалить на себя все это, зная, что будет ОЧЕНЬ несладко. — Смешок. — Это правда. Все, что я с тобой делала, будет вправе делать с тобой любая из нас. И не только нас.
— Готов.
Она улыбнулась.
— Торопишься. Не спеши, подумай. Далеё. Понимаешь ли ты, что отказаться и порвать с корпусом ты не сможешь? Только вперед ногами? Да погоди, не отвечай! — подняла она руку.
Села на стол, закинула ногу на ногу. Лицо её приобрело задумчивое выражение древнего мыслителя.
— В летной теории есть такое понятие, 'точка невозврата'. Древние флайеры летали на малоэффективном органическом топливе, которого для полета требовалось очень много. И момент, когда его оставалось половина, назывался этой точкой. Из неё флайер мог либо вернуться на базу, либо лететь дальше и выполнить задание, но без возможности вернуться.
Пауза.
— Это точка невозврата, малыш. Твоя точка. И если ты решишь дезертировать, если поймешь, что всё это не твое, то это будет твоя и только твоя вина. Что не встал сейчас и не ушел своими ногами. Не Мишель, не моя, не королевы. Ничья другая. Только твоя.
И глядя на мое задумчивое лицо, закончила:
— И еще вопрос. От меня лично. Ради чего тебе это все? Ради чего ты подписываешься умереть за чужого незнакомого человека? Что ты увидел в ней такого, что готов все бросить и служить?
Это не праздный вопрос. Я знаю её дольше и лучше тебя. И у меня не раз появлялось подобное желание — бросить все и удрать.
А теперь думай. Мы подождем. Только не ври, прошу — в первую очередь себе. Перекур! Пятнадцать минут!
Она скрестила руки, обращаясь уже не ко мне. Тетки начали облегченно вздыхать и небольшими группами, скупо о чем-то переговариваясь, выходить наружу. Я остался один. Всего на четверть часа, но это очень, очень сложные четверть часа!
* * *
Лифт остановился на отметке, показывающей цифру '6'. Видимо, это и был этаж, с которого мы отправлялись, поскольку перед нами простирался зеленый коридор. Хранители начали покидать кабину, однако, после того, как все четверо вышли, и я собрался идти следом, меня мягко придержали за плечо.
— А ты останься, — сказала сеньора Гарсия, но больше подошло бы 'приказала'. После чего обернулась, бросила загадочный для меня взгляд на королеву и вышла следом за остальными.
Огромная кабина лифта сразу опустела. Её величество неспешно подошла к табло и набрала комбинацию из трех цифр. Трех, что насторожило — даже в подземелье цифра этажей была двузначной. Створки начали плавно закрываться: вначале внешняя, затем обе внутренние. Лифт тронулся. Ехали мы вверх.
— Страшно? — обернулась королева.
Я отрицательно замотал головой.
— Вижу же, страшно, — довольно усмехнулась она. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю.
— Кто из нас кого по логике в этой ситуации должен бояться? — не мог не заметить я
