Вот и они открыли то, что известно северянам минимум пару тысячелетий и тайной не является.
— Она, кажется, заснула!
Ну-ка. Если заснула — это хорошо. А вот если помирает — это хуже. Такой удар по организму тем и плох, что начинает рваться там, где тонко. Черт ее знает — что у нее не в порядке.
Но вроде бы она действительно уснула, да еще во сне теснее прижалась всем телом к тому парню, которого зовут Лёней. И не только прижалась, а закинула на него согнутую в колене ногу и обняла рукой. Почему-то многие женщины любят так спать...
— Лёнька, после того, что у вас с ней было — ты как будущий офицер просто обязан на ней жениться.
— Это ты от зависти! Сам-то на себя посмотри.
Проверяю пульс — уже близко к норме. Мальчонка опять присосался к чайнику и явно оживает. Спрашиваю у Надежды — как у него? Подтверждает, что и у мальца показатели пульс-дыхание нормализуются.
Раз так, то пока мне тут делать нечего. Прошу лопоухого провести меня к заграждению.
Не успеваем выйти из ворот, как навстречу идут Николаич со Званцевым, оба местных майора и пара тех — с Дворцового моста. Замыкает шествие седой сапер. Лицо у него странное — вроде бы и удовлетворен делом. А вроде что-то и ест его в душе.
— Ну, как?
— Забор поставлен, сейчас уже утихомирились.
— Не нравится мне этот забор. Ненадежен и нефункционален. Эрзац — теперь понятно, чем сапер недоволен.
— Пару дней постоит.
— Почистим набережную, растащим машины — усилим. Стройматериалы разгрузили. Так что справимся.
— Если не потеплеет. Покойники на солнышке пошустрее будут. Как змеи.
— Мы поторопимся.
Лопоухий делает странное порывистое движение к Званцеву. Тот протягивает ему руку, словно останавливая:
— Здравствуй, сын!
— Здравия желаю!
— Ну, как?
— Нормально.
— Отведи доктора на 'галошу' — комендант просил его прибыть побыстрее.
— Доктор — тут у Вас дела еще есть?
— Срочных нет.
— Тогда стоит уважить коменданта — говорит Николаич — И возьмите пару сигар из запаса. Пригодятся.
Явно знает что-то, чего не говорит.
Лопоухий сопит обиженно. Похоже, что сухая встреча с отцом его огорчила. Парень явно ожидал совершенно другого. Ну, понятно, суровые морские волки, никаких сюси-пуси...
Залезаю на 'Хивус' — водила незнакомый, но белая кобура с наганом — очень знакома. Кивает мне водила и отваливает от пристани, на лестнице остается обиженная фигурка лопоухого Званцева — младшего, маленького на фоне строительных конструкций, сваленных кучей. Хороший парень. Зря отец с ним так сухо...
— Как прошло?
— Вроде без потерь. Осталось еще зачистить дома жилые, да в Адмиралтействе тоже в некоторых помещениях мертвяки.
— Спасенных много?
— Не меньше двух сотен.
— Курсанты?
— И преподаватели и штатские тоже есть.
— Теперь, наверное, то же с Училищем имени Фрунзе делать будут — там тоже курсанты заперты. Но там, на Васькином острове упырей много больше.
— Наверное.
— А мы сегодня видели три бронетранспортера — шли по Литейному мосту от Большого Дома.
— Ну, так не мы одни живы...
— Похоже на то...
'Галоша' сквозит почти до самых ворот. Как только слезаю с нее на пристань — разворачивается и уходит опять к Адмиралтейству.
Непонятно — брать сигары и идти к Овчинникову, или наоборот — сначала комендант. А потом сигары? И почему две? Я с армии не курю. Ладно, пойду к коменданту без сигар.
— Хорошо, что Вы пришли... — меня встречает старый знакомый — Павел Александрович. Тот, что предупредил об опасности поедания медвежьей печени. — Я Вас уже давно жду, а времени мало.
— Меня попросили зайти к коменданту.
— Так я Вас и ждал поэтому. Идемте, не хотелось бы опоздать.
— А комендант где?
— В Артиллерийском...
— Да в чем дело-то?
— Вы слыхали, что во время зачистки Зоопарка пострадали два человека?
— Да. Слыхал.
— Один из них — наш коллега. Он не просто пострадал — он спас другого человека — молодого парня из гарнизона. Тот растерялся, а наш сотрудник его успел отпихнуть, спас таким образом. А сам — не успел. Он просил, чтоб Вы к нему зашли. Ему уже совсем плохо, но до конца десанта к Адмиралтейству не хотел Вас отвлекать. Теперь там все успокоилось.
— Но я ж ничем помочь не могу, Вы же знаете, Павел Александрович.
— Значит можете. В конце концов попа тут нет, да и неверующие мы тут большей частью...А врачебная тайна не хуже тайны исповеди.
— Я его знаю?
— Вы его наверняка видели. Он предложил кандидатуру Овчинникова на пост коменданта.
Ага, тот сухонький старик с планками... Две 'Красной Звезды', одна — 'За Отвагу'... Жаль, похоже хороший был человек, а я даже и познакомиться с ним не успел.
— Ну что ж, пошли... Только я на секунду заскочу к нам в 'Салон'.
Во дворе Артиллерийского идет возня — люди раздвигают стоящие во дворе экспонаты, и если я правильно понимаю их намерения — открывают дорогу инженерным слонопотамам, увешанным экскаваторными ковшами, бульдозерными ножами и прочими милыми штучками. С другого края — торчит пара БРДМок, там тоже копошатся.
Идем по первому залу дальше поднимаемся наверх по лестнице мимо библиотеки на втором этаже и поворачиваем направо — в давно закрытый четвертый зал. Тридцатые годы сейчас немодны — Халхин-Гол, Хасан, Зимняя война...Множество экспериментальных образцов оружия, трофеи, неслыханно героические картины... давно здесь не был.
Старик лежит рядом с витриной, где выставлены пробные образца пистолетов — пулеметов. Тогда конкурс выиграл ППД — и неудачливые конкуренты оказались в музее. Мне из них всегда нравился ПП под нагановский патрон — этакий маленький карабинчик с маленьким магазином и трогательно выточенной деревяшкой с выемками для пальцев, наполовину прикрывающей магазин...
— Приветствую Вас! (Ну да, здравия желать не получится... Плох старик... Очень плох. Вздутое багровое лицо — его укусили то ли в скулу, то ли в щеку и на рану неряшливо прилеплен грязный и нелепый носовой платок с дурацкими розовыми свинками и цветочками, уже омерзевшая каша во рту при разговоре и все прочие признаки близкой смерти от укуса зомби...).
— Взаимно. Хорошо, что пришли. Паша, ты иди пока, мы поговорить должны...
— Да, конечно, конечно...
— Располагайтесь, доктор. (Звучит как 'расплыгатсь доктр')
— Слушаю Вас. Чем могу быть полезен?
— Есть просьба. Или пожелание. Точнее и просьба и пожелание. Просьба — нет ли у Вас чего-нибудь покурить? Не по чину собирать старые хабарики, как сейчас многие делают, положение обязывало, а курить хочется до зеленых чертей.
(Вот чертов Николаич! Откуда знал-то?)
— Да, захватил вот — такие подойдут?
— Не может быть! Кубинские! Еще как пойдут, если не пересушены. Да хоть и пересушены. Да, эти были у меня любимыми, тем более, что я на Кубе пожил долго.
Лучше не придумать!
Старик довольно ловко, хоть руки и трясутся, проводит манипуляцию обрезания кончика, закуривает и с наслаждением полощет рот дымом. Видно, что ему больно из-за порванной щеки, но момент слишком хорош, чтоб на такую мелочь обращать много внимания.
— Просто замечательно. Уважили, как принято говорить, старика. Теперь пожелание. Как Вам известно, наверное, я совершил невероятно героический поступок, самоотверженно спасая жизнь другого человека, пожертвовал так сказать своей жизнью за други своея.
— Да слышал. (Что-то старик больно патетичен. Конечно, у стариков есть такой пунктик, но этот не таков — железный старик. Скорее ехидствует и иронизирует.)
— Отлично. Это я про сигару. Я боялся, что дырявая щека не даст поговорить и покурить. А ничего — платок присох и держит.
— Я могу наложить повязку.
— Глупости. Из того же разряда кретинизма, как обязательная стерильность иголки в шприце, которым в Америке колют яд приговоренному к смерти. Поберегите бинты кому другому. Так вот — у меня меланома. Нодулярная меланома. Терминальная стадия.
(Опаньки! Я не онколог, но что такое меланома — слышал. А нодулярная — самая паскудная разновидность, если не ошибаюсь. Теперь понятно, почему старик такой сухонький. Кахексия это. Ну а терминал... Это я и студентом знал.)
— Коллеги об этом не знают. Я бы хотел, чтобы и не знали. А говорю Вам об этом, чтобы хоть кто-то был в курсе — я не ангел и не святой. Брать обезболивающие негде. Анальгин уже не помогает.
Потому мой поступок — не геройство. Точнее если и геройство — то вынужденное. Как у Гастелло — или кто там по последним сведениям ррразоблачителей вместо него был — прыгать поздно, полет бреющий, все равно кранты — а воткнешься в колонну — хоть какая-то польза будет от неминуемой авиакатастрофы...
К чему это говорю. Я не хочу, чтобы мое имя трепали всякие пройдохи. Не хочу, чтобы из меня делали нелепых идолов вроде несчастной Космодемьянской или Матросова.
— А что — к тому идет?
— Идет. Вы ж эту импозантную сволочь всякий раз видите, когда в штабе бываете. От любого реального дела он бегает как черт от ладана — единственно, что он умеет — интриговать, подсиживать и молоть языком. И сейчас он уже примеривается стать нашим доктором Геббельсом.
Но Геббельс был трудягой — и талантливым трудягой, да еще и верил в то, что его министерство билось на переднем крае Великой Идеи. У нашего седого знакомца идея одна — ничего не делать, а жрать вкусно и быть в начальстве. Правда даже здесь в Заповеднике самым главным не стал. Потому и пропаганда его будет отвратительной — как у наших ГЛАВПУРовцев, будь они неладны. Мы ведь холодную войну проиграли только из-за недооценки пропаганды. И у нас пропагандой занимались последнее время или дураки ленивые или прямые предатели. Вот и результат...
Поэтому — у Вас должен быть язык хорошо подвешен, как это положено врачам, потому если эта скотина начнет корчить из себя очередного политработника — заткните ему пасть. Я говорил Овчинникову — чтоб он поручил хоть какое — нибудь реальное дело этому негодяю, но пока таких дел, чтоб люди в результате провала не погибли — у нас нет.
И людей лишних нет. Но выпускать этого гуся на оперативный простор — нельзя.
Возьметесь?
— А у меня есть выбор? Сидеть и слушать высокопарную лживую чушь... Нет, не хочется.
— Вы уловили суть. Раз говорит о святых вещах — значит и сам святой. Как же, проходили. Не могу сказать, что все политруки с которыми встречался были дрянью. Не все. Но многие. И поди им возрази — это ж мятеж! Потрясение основ! Помню, приехал такой штукарь — нам лекцию читать. И рассказывает нам — офицерам — артиллеристам — о расцвете Средней Азии в лучах учения Маркса — Энгельса. Говорить не может, читает по бумажке. А там видно плохо пропечаталось... Вот его и заклинило: дыхкане копали землю лопыгами...то есть копыгами...(внимательно присмотрелся) — дикамыгами.
Тут уж мы заржали — так потом нам такую выволочку устроили. За дикамыги...
— Но ведь людям нужны героические примеры? Иначе не было бы саг, легенд, эпосов. Фильмов, наконец! Вот ведь — Толкин как на ура пошел!
— Нужны. Еще как нужны. Но мы об этом чуть позже поговорим. Я уже как плыву. Есть еще пара дел — потом побеседуем. Под сигару. У вас же и вторая есть, я видел. Если отдадите ее мне — то я просто физически не дам себе помереть, не докурив...
— Я слушаю.
— Тогда держите.
Откуда-то вытаскивается элегантный пистолет странного вида. Белого металла, с сильно скошенной назад рукояткой. Не видел раньше такого. Черная пластиковая накладка на ручку, щиток со стрелой — вроде бы 'Ижмашевская' символика. Тяжелый — килограмм где-то. Но судя по дулу — под мелкашечный патрон. В ладонь ложится уютно, правильно. Удобная рукоятка.
— Не узнаете?
— Нет. Знакомое вроде что-то есть, но не узнаю.
— Это 'Марго'. Переделка 'Марголина'.
Ну, 'Марголина' я знаю. Гениальное творение слепого оружейника. Отличный спортивный пистолет, простой и точный. А это значит — дочка...
— Вижу, что с 'Марголиным' знакомы. Значит и эта машинка проблем не вызовет. Я было, сам уже примерялся, но решил, что торопиться с сеппуку не стоит. Хотя мысли такие особенно по ночам — все время были. К слову — сейчас боли ушли. Доводилось видеть — перед концом становится вдруг легче.
Старик поблескивает светло-голубыми глазами. Пускает дымок.
— Тут нет самовзвода. Предохранителей тоже нет. Магазин мелкий — всего на семь патронов. Мушка цеплючая. В бой бы не взял, а для куп де грас — оптимально. Дарю.
— Спасибо.
— Теперь еще вот что — у Паши возьмите схему — есть тут неподалеку складик одной транспортной фирмы. Там сейчас складировано 30000 патронов — 5,6 мм — мелкашка. Взять будет несложно. К завтрашнему дню будут готовы обе БРДМ. Наши собираются на рынок податься, без вас не обойдутся. Вот и заберете. У вашего старшого видал мелкашки — винтовки. Так что пригодится.
А теперь — что там насчет героизма и второй сигары?
— Вот, держите сигару.
Старик цапает продолговатый сверток табачных листьев, как величайшую драгоценность. Первую он уже скурил с невиданной ранее скоростью. Маленький окурок аккуратно кладет на стекло витрины, притушив до этого.
Руки у него дрожат куда сильнее...Похоже на то, что говорить нам придется недолго. Жаль. Человек явно много повидавший, умный, рассказчик, наверное, отличный. Сколько раз жалел, что не поговорил вовремя, не порасспрашивал. А такие люди в отличие от пустобрехов рассказывать о себе не очень любят — и вколоченная с молодости забота о секретности и подписки о неразглашении и вечное 'так я не один воевал, все наши воевали...' А потом поздно и пласт информации исчезает...
— Так о чем мы? О героизме? Да, конечно нужен. Но вот посмотрите — как набрали героев — смертников в 41 году, когда все трещало и сыпалось, и надо было людей хоть чем-то воодушевить — так весь набор этих камикадзе и гнали до самой перестройки. Удобно, ничего изучать не надо, весь опыт войны псу под хвост — у нас же есть ядерный зонтик, чего думать.
В итоге молодежь про этих героев анекдоты друг другу рассказывает, Резуна читают взахлеб, ну а фильмы о войне — и раньше-то паршивые были, а уж сейчас — их и матом не опишешь. Даже не бред, доктор Геббельс — куда как тоньше работал. Но был бы доволен — в его русле вся эта похабщина...
— А какие герои на Ваш взгляд нужны были?
— Сколько у нас было Героев Советского Союза? Полных кавалеров ордена Славы? Героев — 12 352 человека. И 150 награждены дважды и трижды. Кавалеров Славы всех трех степеней — 2562 человека. И четыре женщины среди них, к слову. Не о ком писать? Ну-ну...
А зачем стараться, изучать что-то... Берешь и пишешь про набор наших камикадзе — и все довольны. Потом правда появляются ррразоблачители — и Гастелло не герой и Матросов — уголовник и поскользнулся, а Космодемьянская вообще чудовище — села жгла с жителями...Посмотрел бы я на этих ррразоблачителей — как бы они вели штурмовку на бреющем, пулеметный дзот подавляли и как бы на виселицу шли, сволочь пустомельная...
Ну и Резун конечно — тут его успех — целиком заслуга наших мудаков из ГЛАВПУРа. Их детище и слава. Но, конечно, гений, тут бесспорно!
