В скором времени, как только Мольвия погасла после очередного наплыва туч, путники добрались до Уставшего Волка. Интересно то, что за дверьми заведения по-прежнему не стихали голоса, хотя это скорее было не удивительно. Народ отдыхал и находил в вине и разговорах тот самый эскапизм, который позволял им отгородиться от всех этих нахлынувших на их город проблем, и Флавиан не мог винить их в этом. Капеллан толкнул дверь и Сетьюд последовал вслед за ним. На самом деле в трактире народу поубавилось и первым делом Флавиан начал выискивать взглядом своего недавнего знакомого. Однако сказителя Февани нигде видно не было, Флавиан хотел бы услышать из его уст одну из его песней или сказов.
— Ты хочешь есть? — капеллан обернулся к юноше.
На самом деле северянин и не знал, что ответить. Есть он хотел, желудок его пустовал, как гнездо, которое уже давно покинули птицы. Но еще больше его мучила усталость, тягостно давившее прессом на его плечи, его клонило в сон, а веки последние несколько часов были свинцовыми. С одной стороны, ему бы выдался момент и поговорить с капелланом, естественно не раскрывая всех карт, не проговорившись о печати и о том, как он попал в здешние земли, с другой стороны ему нужно было отоспаться.
"Возможно не стоит привлекать к себе внимания и нужно идти в свои покои", — так подумал об этом Флавиан и скорее всего оказался прав.
— Я слишком устал, капеллан, спасибо вам большое, за то, что проводили меня, — ответил Сетьюд и улыбнулся жрецу.
— Если что-то понадобится, то можем меня найти здесь, за одним из столиков, — произнес священнослужитель. — Я все равно вряд ли смогу уснуть, пока мой господин не вернется из разведки.
Флавиан кивнул головой и направился к лестнице, которая вела на второй этаж. Лебизье дремал за стойкой, а вместо него хозяйничала одна из его грудастых дам, раскладывая на столе свежие продукты: хлеб, сыр и сосиски из говяжьего мяса. Сетьюд был столь уставшем, что лестница показалась ему бесконечным подъемом в небеса, в бескрайнюю башню богов — Фиолхард, однако он все-таки добрел до двери в свою комнату. Он даже не разделся и едва прикоснулся к подушке, очутился в совершенно другом месте и совсем другом времени — стране грез.
Глава 16.
Никто до сих пор не знает, откуда взялись многочисленные вороны в небесах над Рэвенфилдом. Как говорят некоторые, эти вороны являются олицетворением очень древних жителей, живших на этой территории еще до прихода сюда людей.
(с) Путеводитель по Делиону.
Страж стоял молча и соблюдал по отношению к знатным рыцарям дистанцию, не желая вступать с ними в диалог. Ему хотелось побыстрее закончить это дело, и сейчас он даже пожалел, что согласился на это сопровождение. Один бы он справился быстрее, для врага он был бы незаметнее, в одиночку аккуратно двигался по тракту, при этом не уничтожая копытами всадником следы от телеги Жона. Но рыцари уже собрались и о чем-то разговаривал между собой полушепотом, словно их кто-нибудь услышит в столь темную и безлюдную ночь.
На дворе замка кроме них не было ни души, стража беспокоило, нет, злило это промедление и про себя в голове он материл этих бестолковых конюхов, что не могут быстро оседлать лошадь. Время утекало, как песок сквозь пальцы. Но песок можно поднять с морского берега, а вот время ворачивать людям не дано.
Пока рыцари совещались со своими оруженосцами, Галарий проматывал в своей голове все детали беседы с Ордериком. У стража не было сомнений в том, что герцог чего-то не договаривает, но более всего было подозрительно то, что в их диалогах не всплывает имя Аувина — это был самый влиятельный, после герцога, человек в Рэвенфилде. Но глаз стража зорок, а его способности могут прочитать человека, словно открытую книгу. Галарий приметил, что лежало на столе у герцога и было даже странно то, что он не скрывал этого.
Кажется, все труды, что изучал за чашей вина в этот вечер Ордерик касались Лемиона — пожалуй самого таинственного места во всем Речноземье. На десятки лиг и сотни стадий никто не селился вокруг этого загадочного города-призрака, среди местных жителей ходило сотни вариаций легенды о городе, населенным неупокоенными душами и каждый сызмала знал о том, что он себя представляет. Непослушных детей пугали тем, что их отправят в Лемион, на съедение призракам, каждый драматург или бард был обязан сочинить хотя бы один стих об этом городе. Тяжкий рок висел на близлежащей местностью, даже жрецы полагали то, что этот град не очистить от проклятия и всегда предавали его забвению. Но случалось и так, как обычно, что есть на свете храбрецы, способные усомниться в народные словесах и мудрости, нарушавшие запрет и подвергавшие сомнению молву людей, осмеливались добираться до Лемиона, но оттуда так никто и не возвратился. Ведь есть такое, что одного человека можно назвать и храбрым, и глупым, часто эти два качества характера соседствуют друг с другом, а скорее всего и имеют один корень, неразрывно следуя за человеком всю его жизнь.
Человек имеет вправе интересоваться тем, чего он и сам желает. Однако для Рэвенфилда наступили тяжкие времена, алтарный поход еще не объявили, а рыцарей прибывает не так уж и много. Имперские легионы заняты кровавой войной на западе, и помощи ждать некуда. Почему же Ордерик не придавался думам о своей родной вотчине, о граде своих предков, а копал информацию о далеком призрачном Лемионе? Что он жаждал там найти?
Не составило труда прочитать эмоции герцога. Он часто врал, выдавал удивление и старался играть, как заправский актер. Да, играл он убедительно, он может обмануть пастуха или своего стражника, но не Галария. Оставалось только гадать, какую игру ведет Ордерик.
Мольвия снова вышла из-за туч, половинчатый диск луны из-за всех сил старался осветить этот ночной мрак, но выходило скверно — небесный гребень из облаков и низко плывучих дождевых туч закрыли все яркие звезда не небосклоне. Галарию только оставалось надеяться на то, что небеса не развернутся, только ливня сейчас ему не хватало. Если он смоет все следы, то единственная нить, тянущаяся к пропавшей девочки будет утеряна. Грозы судя по ветру не предвиделось, восточный ветер гнал угрюмые тучи с Мертвенных Курганов, но молнии не рассекали небеса, и Коваль не бил своим молотом.
К счастью, это томительное ожидание не прошло даром. Из здешних конюшен несколько людей вывели оседланных лошадей хорошей гасконской породы. Страж не то, чтобы разбирался в верховых животных, но гасконскую породу трудно было не признать. В отличие от лапирских тяжелых, которые были коренастыми, приземистыми и могли тащить на себе помимо всадника, облаченного в броню, еще много навьюченного груза, гасконская порода отличалась коренным образом. Эти лошади обладали длинной вытянутой шеей и длинным хвостом, таким образом она могла развивать очень быстрые скорости и прекрасно держала равновесие. Гасконская порода считается одной из самых дорогих, и кони этого семейства используются только самыми высшими аристократами — герцогами и наиболее богатыми графами.
— Жузе, обеспечь нашего товарища хорошей лошадкой, — Галарий узнал голос Ланьена, рыцарь распорядился подать лошадь для стража.
Из небольшого табуна низкорослый паж вывел самого настоящего демона — лошадь была черной, как самая темная ночь и своими размерами выделялась даже среди своей породы. Косматая челка прикрывала ее большие и живые глаза, грива была пушистой и покрывало почти всю длинную шею животного. Круп был мощным и накаченным, его можно было сравнить с высоким пологим холмом, эта лошадь была боевой, в этом у Галария не оставалось никаких сомнений.
— Сар Галарий, как вам лошадь? — Ланьен взобрался на свое верховое животное, которое по величию не уступало даже герцогским.
Страж оценил эту зверюгу — у лошади был буйный нрав, она явно не собиралась подпускать к себе чужаков. Но Галарий не был бы стражем, если бы не успокоил ее по мановению руки.
— Пойдет, — прямо ответил рыжебородый и поднес свою руку к ноздрям животного.
В реальном времени прошло несколько секунд, но там... Страж прикрыл свои глаза и расслабив все свое тело подставил все свое естество буйным порывам эфирных ветров. Волны метафизической субстанции накатывали на него одна за другой, он поддавался им, впитывал их в себя, пока не очутился за Границей естественно-физического мира.
Он читал эмоции животного. Нюхал ее злость, лошадь была агрессивной, не в насмешку ли над стражем Ланьен дал именно эту кобылу? Галарий чувствовал истоки ярости, он видел откуда тянулись те яростно-багровые нити злости, из-за которых теперь эта кобыла впадает в самое настоящее безумие. Еще будучи жеребенком, эту черную гладкошерстную беднягу выматывали постоянными тренировками, ее оторвали от собственной матери, когда ей еще не было и трех месяцев. Темного жеребенка загоняли каждый день, взмыленный и уставший он возвращался в свое стойбище, накапливая в своем сердце злость того же цвета, что и ее шерсть.
Галарий вновь вернулся в реальность и медленно положив руку на лоб, начал гладить лошадь от челки до самой шеи, чувствуя крепкие шейные мышцы скакуна. Лошадь отозвалась на его ласки и ее темные глаза пронзительно посмотрели на своего нового наездника.
"Ты поняла, что мы с тобой одной породы"
Опустив ногу в стремя, Галарий ловко взобрался на лошадь. Да, это был хороший зверь. Великий. Может эта лошадь статься еще одним прекрасным подарком для его отца.
Прошло еще немного времени, пока отряд собрался в один единый кулак, хотя один палец, по-прежнему выпирал из него. Он не желал был частью этой ладони. Он понимал, что здесь чужой, а зачем кулаку нужен еще один шестой по счету палец?
— Следуйте за мной, точно по моим следам, — обернулся Галарий и обратился к позади стоящим всадникам. — Не заметите нужные мне следы, мы будем двигаться не по тракту, а по обочине, благо оврагов и подлесков близ дороги нет.
— Вы слышали, что сказал страж? — Ланьен добровольно передал бразды правления в руки Галария. — Делайте все, что он скажет. Мы в его подчинении, слушайтесь его, как слушаетесь меня.
Позади да Диже раздались удовлетворительные возгласы и голоса.
— Куда мы направимся, страж? — Ланьен поравнялся с Галарием, чтобы лишний раз не повышать свой голос.
Рыжий воин поднял свою голову. Ветер становился сильнее. Не стоило тут задерживаться, дождь может попортить все планы.
— В Столберг, — ответил воин и поправил свой плащ.
Взяв поводья в руки, Галарий стегнул лошадь, аккуратно надавив своими сапогами на ее бока и животное тронулось, послушав своего новоиспеченного наездника.
— Там начинается наш путь.
* * *
Странно. Очень странно. Хотя нет, это могло быть странным, если бы Флавиан пытался это понять. Если бы он задался вопрос, "а как я здесь оказался?", он не смог бы на него ответить. Но сейчас юноша даже и не подозревал, что находится внутри собственного сновидения, неважно, навеянного ли последними событиями, или внушаемого третьими лицами. В тот момент колосистое поле из золотых колосьев не казалось ему чем-то необычным. В душе юноши поселилось то чувство, словно он вернулся к себе домой, в те самые нетронутые человеком поля, где северянин мог ощущать себя свободным и необремененным ничем земным. Здесь его дух был умиротворен, а душа пела от восхищения.
Впервые за много седмиц на лице Флавиана появилась искренняя улыбка. Ему было неважно куда он идет, здесь не было никаких цель, он брел куда захотел. Но это не было хаотичным проявлением, как и не было порядочным. Словно его шаги были самим собой разумеющееся. Он просто шел между своих друзей — тех колосьев, что нежно ласкали его загоревшую под солнечным диском кожу. Если бы Флавиан понимал, что он находится во сне, он бы сильно удивился, не ощутив на своей спине следы от бичевания инквизитора.
Сколько это продолжалось было неважно. Он наслаждался своей прогулкой среди тысяч, нет, тысячи тысяч колосьев, которые составляли единое целое поле с одной стороны, с другой же они все являлись индивидуальными и не были похожи друг на друга. Время здесь не имело счета, важно было то, что душа юного пастуха ликовала. Он выставил свои ладони вперед, чтобы каждый шаг отзывался в его руках нежным прикосновением колосковой чешуи. Так продолжалось долго и недолго одновременно. Здесь нет времени, и поэтому понятие "долго" не имеет конкретной привязки к определенной точки. Продолжалось это до тех пор, пока откуда-то сверху не раздался голос.
— Куда ты идешь?
Казалось бы, что в реальной жизни этот вопрос, прозвучавший с самих небес мог до смерти напугать трусливого юношу, пережившего такие беды. Но здесь все было иначе. Он задрал свою голову кверху, подставляя свой узкий вытянутый подбородок с небольшой ямочкой под яркие и теплые лучи Светила.
— Кто ты, господин, что интересуется?
Но на этот вопрос Флавиана никто не соизволил ответить, до тех пор, пока он не увидел в насыщенном теплотой воздухе парящего по небесным волнам ворона, который начал медленно пикировать в сторону юноши, изредка помахивая крыльями. Флавиан ждал его, он откуда-то помнил своего старого собеседника и жаждал с ним побеседовать. Ворон сделал еще несколько взмахов своими длинными зауженными крыльями, пока не подлетел к своему собеседнику. Сетьюд вытянул свою левую руку вперед, желая использовать ее в качестве насеста. Ворон не преминул воспользоваться этим и аккуратно уселся на юношескую кисть. Флавиан почувствовал на своей коже прикосновение тонких вороньих лапок. Птица села белым крылом к лицу Флавиана
Ворон повернул свою голову к тому, кто проявил такую доброту по отношению к нему и открыв рот прокаркал.
— Мы уже встречались, чадо героя, — Флавиан даже не удивился тому, что может понимать язык ворона.
Это был тот же самый ворон, что видел Сетьюд в своем предыдущим сне, однако сейчас юноша этого не понимал. Он снова оглядел птицу с ног до головы, отметив одно единственное снежно белое левое крыло и полное отсутствие у животного глаз. Глазницы были пустые, но несмотря на это, ворон видел все, не только то, что его окружает, но и те глубины души, что может узреть его взгляд.
— Встречались? — удивился Флавиан и весело заулыбался. — Я этого не помню.
Ворон опустил свою голову и Сетьюд непостижимым образом смог ощутить, что птицу одолевает безутешная скорбь.
— Как твое имя? — поинтересовался пастух у чернокрылого товарища.
Время от вопроса до ответа могло показаться бесконечным для Флавиана, но на самом деле ворон ответил практически сразу.
— Оно давно позабыто всеми, и даже я есмь тот, кто не ведает его.
Эти странные слова вонзились острыми кольями в мозг юноши. Теперь Флавиан отчасти понимал печаль крылатого слепца.
— Но я тот, кто познает свершившееся, и зрит грядущее.
Ворон поднял свою голову и направил ее в сторону пришельца. Флавиану казалось, что не смотря на свою слепоту, ворон может видеть. Но видел он не его телесный облик, а само нутро и естество души. Пастух зачарованно смотрел на этого величественного ворона и до конца не мог осознать, что за существо село на его длань.
