Сияние жизни

— Синдзи? Синдзи!

Она села в кровати и посмотрела на него широко распахнутыми глазами, и Икари с удивлением увидел, как на лице девушки расцветает слабая улыбка. Покрывало сползло с нее, и Синдзи мельком успел увидеть перетянутое бинтами обнаженное тело, прежде чем Аска рванула ткань на себя:

— Я тебе, конечно, рада, но не на столько, — заявила она.

— И я тебя рад видеть.

Выглядела рыжая вовсе не плохо, но за ее улыбкой пряталась тоска — чтобы понять это, вовсе не нужно было прилагать усилий.

"— Она проиграла, потеряла все — машину, возможность что-то доказывать себе и остальным, проиграла на глазах у всех...

— Она жива, — отозвался второй голос.

— Она...

— Она жива. Точка".

Синдзи, погрузившись в спор с самим собой, смотрел в голубые глаза Аски и в который раз за это слишком раннее утро потерял нить разговора.

— И чего молчишь?

— Я думаю, Аска...

— А по тебе и не скажешь.

— ... О тебе.

Сорью неожиданно смутилась и порозовела.

— Приятно, черт возьми. И что думаешь?

Синдзи пожал плечами: он не видел ничего приятного в своих размышлениях о ней.

— Да так. Думаю о том, что ты выжила вопреки всему, пережила свою машину, могла умереть десяток раз за этот бой...

— На комплименты нарываешься? — поинтересовалась она, все еще улыбаясь.

— Нет. Скажи, каково это — проигрывать?

Аска смотрела на него, ее улыбка погасла, и он видел, как плывет, стремительно меняясь, выражение ее лица. Наконец, она отвела глаза и тихо сказала:

— Знаешь, такого мудака, как ты, даже благодарить не хочется.

— Я и не прошу. Хочу знать просто — каково это?

Сорью откинулась на подушку и закрыла глаза. "Давай, Сорью, скажи что-нибудь... Бой не мог не изменить тебя. Ты не нужна мне. Ты не должна быть нужна мне ".

— Я не люблю сказок, Синдзи. Мне всегда представлялось жизнь тупой девки, после того, как ее спас прекрасный принц. Как ей придется с обожанием смотреть каждый день на самодовольное чмо — своего спасителя. Думала, если меня когда-нибудь спасут — удавлюсь.

— Ты выросла, Аска.

— Да, выросла, но ничего не изменилось. До этого тупого, мерзкого, сильного Ангела.

Она вздрогнула и одним рывком вновь села, глядя перед собой, подтянула ноги к груди, словно пытаясь согреться. Синдзи чувствовал ее упрямство, ее обиду, но чего не было и в помине — так это отчаяния или разочарования.

— Я поняла, что на самом деле хочу жить — и плевала я на принципы. Победа, "лучшая из лучших из лучших" — лишь средства достижения простой цели. Жить. Я считала, что просто жить — мало, надо чем-то это подтверждать, каждую секунду, каждый день...

Девушка помолчала, задумчиво глядя на Синдзи, заправила выбившуюся из хвоста прядь за ухо и сказала:

— Знаешь, чертова вечность в искореженной и раскаленной кабине очень качественно проясняет приоритеты. Когда меня вытащили, и я краем глаза увидела твой оплавленный, но целый "Тип" — думала, разрыдаюсь от счастья. Ты жив, я жива — что уж лучше?

Она подняла на него глаза, и Синдзи вздрогнул: в глазах криво улыбающейся Аски стояли слезы. Радости или горя — не понять.

— Пока я живу и остаюсь человеком — я... Я... Я есть, словом. Остальное — добуду.

Синдзи встал.

"Так не получится. Придется мне самому ее оставить... Кто же ты для меня?"

— Скажи, Аска... Если бы я мог дать тебе все, о чем ты попросишь... Что бы ты хотела?

Девушка подняла на него взгляд, пристроив подбородок на коленки:

— Издеваешься?

— Нет. Просто хочу знать.

Она прикрыла глаза:

— Любопытный... Тебя этот бой тоже изменил, Синдзи. Знать бы, в какую сторону. Ты словно... Уходишь куда-то...

— Аска, — он прервал ее немного резче, чем хотел: Сорью била точно в цель, в нежную розовую кожицу на заживающей тяжелой ране. — Ответь, пожалуйста.

Она улыбнулась.

— Ночи секса после того, как с меня снимут бинты, будет достаточно.

— Аска, я серьезно.

— А я тоже. Теперь пошел в жопу отсюда и закрой за собой дверь.

Синдзи покинул палату и уперся лбом в холодную стену коридора. Мысли размеренно текли в голове и с холодной уверенностью констатировали, что он провалился.

А еще почему-то очень хотелось улыбнуться.

* * *

Спасть весь день хотелось немилосердно.

Его разбудили на процедуры, вернули в палату, потом — почти вечером — пришел Кагитару с вопросами о курсе конвоя, заскочил, кажется Судзухара... И лишь весть о смерти Мисато-сан все не приходила. В его разуме шел непрерывный диалог едва различимых голосов, которые перебирали его жизнь, его мир, секундные ощущения. Словно прилежные клерки, голоса обращали внимание на любые мелочи, устраивали обсуждения — стоит брать в расчет или нет, что означает эта эмоция, в чем он запутался... Синдзи выпил снотворное еще раз, но во сне вновь было облако алых точек, вновь был чужой разум, которому он одним касанием приказал умереть, как приказывал своей машине — жить.

Он проснулся одновременно со звуком открывающейся в кромешной тьме двери. На фоне слабо освещенного коридора мелькнул стройный силуэт.

— Рей?

Под грубое больничное одеяло скользнуло теплое тело и прижалось к нему. Синдзи обнял девушку и почувствовал, как болезненно напряжены ее мышцы после дня, проведенного на рычагах ЕВЫ. Замерзший нос уткнулся ему в ухо, и там защекотало дыхание.

— Рей...

"Еще один протез... Я не могу отбросить ее сейчас — придется сделать это у самой цели. Не могу. Или не хочу?.."

Голоса в голове послушно замолкли.

— Икари... Ты изменился.

Синдзи не был удивлен этими словами, скорее, смущало то, что она так нескоро сказала их.

— Да? И каким я стал?

— Я... Не знаю. Я почти не чувствую тебя. А еще... Я слышу еще один голос, который становится сильнее, когда я в ЕВЕ...

Он молчал, обдумывая короткую сбивчивую исповедь, и понимал, что к описанию его состояния нечего добавить. "Какая-то часть меня — именно часть — отделилась для превращения в машину, эта часть несет отпечаток моего превращения... А еще я оставил что-то в "Типе". Это как... Как разъемы. И теперь мне будет проще вновь дать жизнь тому существу...

— Проще? Или сложнее?

— Проще.

— Неужели? Ты начал сомневаться, что Аска — лишь костыль.

— Да.

— Не страшно? На отказе от помощи зиждется приказ отца...

— Не страшно. Слово Нагисы против слова Кацураги.

— Она слишком мало знает и может ошибаться...

— Может. Заткнись.

— Она...

— Заткнись".

— Икари... Пожалуйста, вернись...

Он прислушался: девушка вздрагивала, едва не плакала, и даже ее шепчущий голос дрожал.

— Рей? Что с тобой?

— Ты... Ты... Будто ушел куда-то. Мне стало страшно, потому что когда ты уходишь, исчезаешь, я прекращаю...

Она замолчала и теснее прижалась к нему. Синдзи мысленно закончил ее фразу, и предположение ему совсем не понравилось, хотя что-то такое он и подозревал, узнав от Нагисы подробности ее сущности.

— Рей. Договори, пожалуйста. "Я прекращаю..." — что?

— Я прекращаю существовать, Икари, — прошептала девушка.

"Она — часть меня. Ее даже нельзя убить, пока я жив, но становясь "Типом-01", создавая зародыша бога, я исчезаю, а значит..."

— Аянами...

Она вздрогнула.

— Пожалуйста, Икари... Называй меня "Рей".

— Почему?

— Потому что... "Аянами" ты называл ее. Ты ведь сам решил, что я — не она?

Синдзи повернул голову и смотрел в темноту, лишь угадывая, где ее глаза.

Протез протеза все же стал человеком. "И даже больше", — услужливо подсказал немного удивленный голос и одним рывком развернул чужую память. Перед его разумом проносились ночные бдения у его беспамятного тела — она склоняется над ним, ловя каждый выдох. Летели обрывки образов девушки, закусившей от боли губу, — она ворочает рычагами, наслаждаясь прикосновением к той мощи, которую двигал он. Но она боится "Типа-01", ей страшно думать о машине. Она боится Аску и боится... Похожую на нее саму девушку из прошлого Синдзи. Боится? Может, правильнее сказать — ревнует?

"— О нет... Нет, нет... Так нельзя!

— Странно, что тебя так удивляет?

— Она ведь лишь должна быть со мной, быть Аянами!

— Ты сам признал ее другим человеком, который заботится о тебе. Так почему ей самой не влюбиться в тебя?

— Да потому что...

— Брось. Вернись к ней. Ей плохо".

Синдзи вынырнул из своего внутреннего диалога, и едва успел накрыть поцелуем губы девушки, готовой закричать от отчаяния. Чувствуя, как стихает дрожь и расслабляется тело Рей, он решил: "Плевать, я что-нибудь придумаю". На эту его мысль второй голос не отозвался, лишь удивленно моргнула память, давая понять, что он уже когда-то делал это потрясающе наивное заключение.

* * *

С самого утра, проводив Рей в "Тип", Синдзи гулял по коридорам БМК, разрабатывая ноги: Канаме отругал его скорость восстановления и запретил еще день садиться в ЕВУ. Суставы и в самом деле слушались очень плохо, из левого колена даже жидкость откачали, и теперь, кусая губы от боли, он мелкими шагами мерил атомоход. Красноватое сияние забранных в решетку ламп уже въелось в глаза, руки ощупали каждую ручку в межблоковых переходах, а он все не мог остановиться, доводя нервы до исступления. "По крайней мере, так меньше шумят эти двое спорщиков в голове".

Пропустив ступеньку, он едва не рухнул, но был подхвачен под локоть. Синдзи поднял глаза и увидел сержанта-разведчика, который внимательно изучал его лицо.

— Не ушибся, младлей?

— Нет.

Парень кивнул и снова облокотился на стену. "Ах да, это же конвоир Акаги...", — вспомнил Синдзи и осмотрелся в поисках доктора, попутно пытаясь понять, где именно он находится. По всему выходило, что он у переборки, ведущей в опечатанный кормовой блок. Дверь, около которой они стояли, вела в этот самый блок и была приоткрыта. Он посмотрел на сержанта:

— Акаги там?

— Так точно.

"Акаги должна знать, что с Мисато-сан. А я до сих пор не знаю".

— Я войду, — сказал он, делая шаг к дверям под надписью "Вход только для командующего и заместителей". Сержант, к его удивлению, только пожал плечами. Синдзи открыл дверь пошире, и ему в лицо уперлась дюза реактивного двигателя. Он вздрогнул и протиснулся мимо нее.

"Ракета? На БМК?"

Похожий на цистерну кормовой блок атомохода почти полностью занимала едва ли не десятиметровая труба толстой ракеты и поддерживающий ее ложем стартовый кран. Массивный люк ближе к носу снаряда был распахнут, и оттуда высунулась растрепанная голова Акаги.

— Икари? Что ты здесь делаешь?

— Ищу вас, — сказал Синдзи, отмечая искорку нервозности в вопросе доктора. — Хотел узнать о состоянии полковника. Меня к ней не пускают, главврач отмалчивается...

— Правильно делают, — ответила недовольным голосом женщина и вылезла из недр ракеты, вытирая руки промасленной ветошью. — Мы с Канаме колем ей сложные ингибиторы, так что она почти все время спит. Зато медленнее прогрессирует рак.

Акаги закурила, косясь на лежащий неподалеку баллон с кислородом.

Синдзи тоже взглянул на баллон и посмотрел на доктора. Она то и дело поправляла сползающие очки, а держащая сигарету рука чуть заметно подрагивала. "Тут что-то не так..."

— Надеетесь, что она доживет до возвращения?

Акаги отвернулась и медленно повела плечами: мол, надежда — дело такое, сложное.

— Доктор, эта ракета...

— Слушай сюда, — сказала Акаги и подалась к нему, вглядываясь в глаза. — Я вообще не понимаю, за каким дьяволом тебя сюда впустили, но раз уж ты такой настырный, то докладываю. Ракета должна быть запущена, когда экспедицией будет собрано достаточно образцов. В стратосфере она выпустит баллон с гондолой, который подаст сигнал и будет дрейфовать над мглой Атомных земель, пока его не заберет специальный самолет. Доступно? Пошел вон.

Синдзи кивнул и хотел уйти, но население его головы в два голоса предложило воспользоваться раздражением и явным смятением обычно холодной, как Арктика, женщины.

— Скажите доктор, почему вы пошли в этот поход?

Она вздрогнула и посмотрела на него, а потом, словно впервые видя, — на себя: на свою грязную полу-робу, на грубые ботинки, на зажатую в руке куцую сигарету.

— Имеешь ввиду, что я слишком ценный кадр? Да это почти комплимент, — тяжело сказала она, наконец. — Зачем тебе это знать?

— Интересно.

Синдзи прислушался к себе. "И впрямь, интересно... Ей плевать на людей, она разве только к Мисато-сан что-то чувствует. Вряд ли это из каких-то идеалов..."

— Я вызвалась не из-за Мисато, если ты это имеешь в виду, — ответила Акаги и затушила сигарету. — А остальное тебя не касается. Мне надо работать. Свободен.

Икари кивнул, схватился за стену, когда БМК тряхнуло, и пошел к выходу, скрипя зубами от боли в застоявшихся ногах.

* * *

Синдзи проснулся, и сперва не понял, что его разбудило. Сон — только что яркий и четкий — стремительно таял, прорезая и без того слабую память. Холод стены справа, тепло Рей слева, в меру острые пружины, тьма — все это одним ударом хлынуло в него, но было еще что-то, что-то на пределе ощущений. Он прислушался и уловил разговор, идущий в отдалении на повышенных тонах, словно в кромешной тьме ночного БМК транслировали непонятный "голос пустошей" — сплошной бубнеж, вскрики, голые интонации без единого четкого слова.

"— Сон? Галлюцинация? Бред?

— Нет. Надо проверить"

Синдзи сел в кровати, ничего не понимая. Голоса отдалялись, а потом — на высокой ноте — оборвались. Он перебрался через Рей и наощупь оделся, сражаясь с тупыми ударами боли во всем теле. "Я уже в своей каюте... Значит, голоса доносились из хвостовых отсеков". Синдзи сориентировался в слабо освещенном коридоре и пошел к корме атомохода, помаргивая в густой кровавой мгле, разлитой включенными на треть мощности лампами.

Он споткнулся и упал на лежащее под ногами тело. Мышцы и суставы отозвались вспышками боли, и когда к нему вернулось зрение, он смог рассмотреть сержанта разведки, безвольно раскинувшего руки посреди коридора. Небольшая черная лужица скопилась у его правого уха. "Пробита голова. А я совсем без оружия..."

За переборкой вновь зазвучали голоса, много ближе, чем раньше, но гулкий металл по-прежнему мешал разобрать слова. "Это коридор между зарядными контейнерами ЕВЫ... Значит, следующий блок — предпоследний", — понял он, всмотревшись в маркировку на двери.