Лючия обновила крем для загара на лице, кистях и предплечьях. Прошло меньше часа с момента его предыдущего обновления, но даже при слабом декабрьском дневном солнечном свете ее кожу покалывало. Пина, однако, держа телефон в одной руке, сняла солнцезащитные очки, закрыла глаза и подставила лицо заходящему солнцу. Для женщины Ордена было необычно иметь кожу, способную загорать. Лючия задавалась вопросом, каково это — расслабиться, наслаждаться солнечным светом на своем лице, не закрываясь от него.
На лице Пины не было никаких признаков старения, никаких морщин. Ее кожа могла бы принадлежать семнадцатилетней девушке. Она знала, что это ставит в тупик мужчин контадино; она слышала, как молодые люди насвистывали или бормотали "Чао, белла" или "Белла фигура" по адресу сестер Ордена, которые по возрасту годились им в матери, но при этом выглядели моложе своих лет. Это было странно, предположила Лючия. Но она никогда не задумывалась об этом раньше. В жизни было много такого, о чем она не задумывалась, даже не замечала до последних нескольких тревожных недель. Возможно, странными были не посторонние, а Орден. В конце концов, подумала она, их гораздо больше, чем нас. Возможно, она сама стала своего рода посторонней и училась смотреть на Орден глазами контадино.
— Извините меня.
Она повернулась, вглядываясь в солнце. Пина надела солнцезащитные очки, как маску.
Перед ними стоял мужчина — молодой человек, наполовину вырисовывающийся силуэтом на солнце. На нем была голубая футболка итальянской команды и джинсы, которые выглядели так, словно выцвели от времени, а не от дизайна. Под мышкой он нес связку книг. Он был стройным и невысоким, не выше Лючии. У него были рыжие волосы, а на лице — слабоватый подбородок и округлый профиль, плавный изгиб, который шел от длинного носа ко лбу — высокому, как она заметила, и покрытому веснушками. Он был молод, возможно, ему еще не исполнилось восемнадцати...
Она пристально смотрела на него. Она, конечно, узнала его. Она опустила взгляд, разгоряченная.
— Извините, — сказал он. — Я не хотел вас напугать. Я просто...
Пина резко спросила: — Кто вы?
— Меня зовут Дэниэл Стэннард. Я студент. Учусь в колледже для эмигрантов в Трастевере. Готовлюсь к получению степени бакалавра. Мой отец американец... — У него был акцент, слегка певучие американские интонации в его итальянском.
Пина улыбнулась. — Почему нас это должно волновать, Дэниэл Стэннард? У тебя есть привычка приставать к девушкам в парке?
— Нет-нет. Это просто... — Он повернулся к Лючии. — Я тебя раньше не видел?
Пина рассмеялась. — Это твоя лучшая реплика?
Лючия сказала: — Тише, Пина.
Дэниэл сказал: — Я серьезно. В Пантеоне — около недели назад, я думаю. Я помню, что видел тебя — я уверен, что это была ты — в колоннаде...
— Я была там, — сказала Лючия.
Дэниэл колебался. — Я все гадал, увижу ли тебя снова. — Он вызывающе повернулся к Пине. — Да, я знаю, это банально, но это правда.
Пина пыталась оставаться строгой, но рассмеялась. Она прикрыла рот рукой.
Дэниэл неуверенно сел на скамейку рядом с Лючией. — Итак, вы сестры, верно?
— Да, мы родственницы, — сказала Пина.
— Дама, с которой ты была на прошлой неделе — кто это была, твоя мать?
— Тетя, — сказала Пина.
— Вроде того, — сказала Лючия, и была вознаграждена свирепым взглядом Пины.
Пина спросила: — И ты говоришь, что ты студент?
— В политике, да. Мой отец здесь дипломат, в американском посольстве. Он служит здесь уже шесть лет. Он привез семью, чтобы продолжить наше обучение. Я приехал в одиннадцать лет...
Итак, тебе семнадцать, подумала Лючия. — У тебя хороший язык, — сказала она.
— Спасибо тебе... Моя школа была международной, но большинство занятий велось на итальянском. Чем ты занимаешься?
— Она все еще в школе, — огрызнулась Пина. — После этого семейный бизнес.
Он пожал плечами. — Что именно?
— Генеалогия. Ведение записей. Это сложно.
Сложно, да, подумала Лючия. Сложно, как паутина, в которой я запуталась. И даже то немногое, что тебе только что сказали обо мне, неправда. Ибо я готова к новой судьбе — не к генеалогии или ведению записей, а к чему-то темному и тяжелому.
Она посмотрела на Дэниэла. У него были большие, слегка водянистые голубые глаза и маленький, чуть приподнятый рот, который, казалось, был полон смеха. Он уже освоился в двух разных странах, подумала она, в то время как я провела свою жизнь в яме в земле. Она никогда раньше не думала об этом с такой точки зрения, но это было правдой. Внезапно ей страстно захотелось обрести свободу этого мальчика.
В безмолвный момент общения она почувствовала, как ее зарождающиеся эмоции, замешательство и фрустрация, пульсируют в ее теле и, конечно же, отражаются на лице, в глазах. "Помоги мне", — подумала она. — "Помоги мне".
Его голубые глаза расширились от удивления и смятения.
— Нам нужно идти, — поспешно сказала Пина. Она вскочила на ноги и схватила Лючию за руку, поднимая ее на ноги. Прежде чем Лючия поняла, что происходит, ее повели по круговой дорожке вокруг озера к одной из дорог, проходящих через парк. На ходу Пина начала срочно набирать текстовые сообщения.
Дэниэл, вздрогнув, схватил свои книги и поднялся на ноги. — Твоя сестра какая-то свирепая, — сказал он, спотыкаясь вслед за Лючией.
— Она мне не сестра.
— Разреши мне увидеть тебя снова.
— Почему?
— Не знаю. Просто поговорить.
— Я не могу.
— Пьяцца Навона, — сказал он. — Завтра в три. — Пина перешла почти на бег, и Дэниэл перестал их преследовать.
Лючия оглянулась.
— Я буду там каждый день, — позвал он. — В три, каждый день. Приходи, когда сможешь.
Когда они добрались до площади ле Фламинио, за парком, их ждала машина.
Пина затолкала Лючию внутрь. — Лючия, о чем ты только думала? Он контадино. Чего ты от него хотела?
— Кое-что. Ничего, — вызывающе сказала Лючия. — Я просто хотела поговорить с ним. Разве я не должна узнавать о посторонних?
Пина наклонилась к ней. — Ты не должна, — тяжело произнесла она, — приглашать их залезть к тебе в трусики.
— Но я не... я не имела в виду...
— Тогда что ты имела в виду?
— Не знаю. — Лючия закрыла лицо руками. — О, Пина, я в замешательстве. Не говори, Пина. Не говори!
Глава 22
Ранней весной следующего года Арторий отправился в Лондиниум. Он попросил Регину отправиться с ним. Она, в свою очередь, настояла, чтобы Брика сопровождала ее.
Сначала Брика сопротивлялась поездке, даже осмелилась прямо отказаться, поскольку несогласие Регины с ее связью с Гальбой теперь было очевидным. Терпением и давлением Регина завоевала ее расположение. Но путешествие на восток по старым дорогам, когда они вдвоем ехали бок о бок в открытой колеснице сразу за Арторием и его отрядом, было молчаливым и угрюмым.
* * *
Отряд приблизился к воротам, расположенным рядом с фортом в северо-западном углу городской стены. Стена осталась нетронутой, хотя кое-где ее поспешно отремонтировали с помощью огромных каменных блоков, без сомнения, извлеченных из заброшенных зданий. Сама крепость была укомплектована, хотя и не войсками, подотчетными императору. Примечательно, что многие солдаты были саксонскими наемниками. Согласно Арторию, саксонские перебежчики из гарнизона Лондиниума сыграли большую роль в разжигании волнений и бунта среди широких слоев саксонского населения, как только Вортигерн позволил им закрепиться на востоке.
Заплатив символическую пошлину, группа прошла через ворота, и им впервые представился вид на сам город.
К северу от района доков у реки центр был застроен монументальными зданиями, многие из которых посрамили бы лучшие здания Веруламиума. Здесь были храмы, бани, триумфальные арки и огромные статуи из меди и бронзы, установленные на колоннах. Говорили, что когда-то в центре возвышалась базилика, более величественная, чем любая из этих сохранившихся, но она была давно разрушена. Внимание Регины привлекли более странные здания, ни на что не похожие в Веруламиуме: многоквартирные дома высотой в три-четыре этажа, в которых как-то жили небогатые жители города, каждый в маленькой каморке. Они были странно похожи на корабли, выброшенные на берег на склонах Лондиниума.
Брика, дочь фермы на склоне холма, для которой дюнон Камл был столицей, погрузилась в молчание с широко раскрытыми глазами.
Но пока они пробирались по городу, Регина увидела, что большинство общественных зданий демонстрируют признаки запущенности. Амфитеатр, чаша из щебня, был превращен в рынок. Одну баню систематически сносили, лишая ее камня: ребенок в бесцветной одежде карабкался по обломкам, и Регина задумалась, имеет ли он хоть какое-то представление о том, для чего когда-то предназначались эти странные, инопланетные руины. Большинство больших многоквартирных домов тоже были заброшены. Очевидно, от числа людей, которые когда-то жили в городе, осталась лишь малая часть, и им больше не было необходимости втискиваться в маленькие каморки. Вдали от центральной части город действительно казался обезлюдевшим. Здания были снесены или обрушились, а большие площади были отданы под пастбища, даже внутри стен.
Тем не менее, Регина слышала бормотание людей Артория, когда они смотрели на величественные здания и сравнивали их с фермерами, которые теперь пасли свой скот в их тени. Город был делом рук гигантов, говорили они, которые, должно быть, умерли сто поколений назад.
И здесь все еще царило процветание. Среди руин виднелись городские дома недавней постройки, ухоженные и ярко выкрашенные, их красные черепичные крыши поблескивали на солнце. Возможно, они принадлежали посредникам — торговцам и брокерам. Более людные улицы вблизи форума были полны мужчин и женщин в римских одеждах, туниках и плащах, и Регина уставилась на эти напоминания о ее собственном исчезнувшем прошлом. Но большинство все же носили брюки и шерстяные плащи кельтов или имели распущенные волосы и длинные усы германцев.
По мере того как в остальной части провинции ослабевало имперское влияние, Лондиниум замыкался в себе, укрываясь, как еж, за своими оборонительными стенами. До сих пор его миновало нашествие саксов, которое захлестнуло остальную часть страны. Даже сейчас богатство все еще текло через его гавани от торговли с континентом; даже сейчас здесь можно было разбогатеть. Возможно, он пришел в упадок после своих величайших дней, но Лондиниум все еще был оживленным, процветающим, шумным, могущественным — ареной для честолюбивых. И именно поэтому Арторий был здесь.
Они приехали в Лондиниум, потому что амбиции Артория продолжали развиваться, несмотря на все скрытое разочарование Регины. Казалось, он был полон решимости напасть на Галлию, а затем, возможно, двинуться маршем на сам Рим, чтобы попытаться получить пурпур, как это сделали Констанций и многие другие британские лидеры до него.
Это была амбициозная цель. Британия была далека от объединения, саксы далеки от покорения. И, несмотря на все свои успехи, Арторий командовал лишь малой частью войск, которые ему понадобились бы для такой авантюры, и ему пришлось бы полагаться на союзников. Но, воодушевленный десятком побед над саксами, Арторий был полон решимости. И вот он прибыл в Лондиниум на совет британских вождей, магистратов, королей и военачальников, чтобы посмотреть, сможет ли он сформировать общее намерение. Регина была обеспокоена этим. Катастрофа, последовавшая за выводом Констанцием британских войск, по ее мнению, должна быть очевидна для всех, а не быть авантюрой, которой следует подражать. Но она была здесь, якобы поддерживая Артория, на самом деле настороженная, неуверенная в своем собственном будущем.
Отряд добрался до реки, недалеко от места расположения другого форта на восточном углу стены. Лондиниум когда-то раскинулся как на северном, так и на южном берегах этой великой реки, текущей на восток. Однако в последнее время поселение на южной стороне пришло в упадок. Сегодня к югу от реки не было видно ничего, кроме ферм, низких зданий, бродящего скота, нитей дыма. Но мост все еще был перекинут через реку с севера на юг. Это было впечатляющее зрелище — ряд широких полукруглых арок, проезжая часть которых была достаточно высокой, чтобы под ней могли проходить морские суда.
Брика уставилась на мост с открытым ртом. Она бормотала: — Луд, Луд...
Регина коснулась ее плеча. — С тобой все в порядке?
Брика повернулась, ее красивые глаза были пустыми. — Это мост. Как будто реку приручили, саму могучую реку. Но это дан Луда, бога воды...
— Римляне стали называть город Августой, — сухо сказала Регина. — Это так и не прижилось. Но если существуют такие легенды, сокрытые в простом названии, возможно, они поступили мудро, попытавшись...
Она была встревожена. Она не хотела, чтобы душа ее дочери была настолько примитивной, чтобы та была поражена видом простого моста. По крайней мере, Регина помнила виллы и города такими, какими они были. Что дальше — дочь Брики, в свою очередь, будет прятаться от грозы, опасаясь гнева небесных богов?
Я должна увезти ее подальше от этого места, дюнона, подумала Регина с новой решимостью. И я должна спасти ее от Гальбы и его разума, похожего на раковину глупости и суеверия.
Арторий договорился об использовании городского дома для себя, Регины и ее дочери, а также других членов своей компании. Городской дом был домом особенно богатого посредника по имени Кавлин. Чрезвычайно толстый мужчина лет пятидесяти, Кавлин был валлийского происхождения, но бегло говорил по-латыни и по-гречески. Поднявшись на вершину общества Лондиниума, каким бы оно ни было, он, казалось, был полон решимости расширить свои деловые интересы на континенте и стал одним из самых значительных покровителей Артория.
Но он беспокоил Регину. Он явно отмахивался от нее как от незначительной, простой женщины. В ее присутствии он сбрасывал маску улыбчивого благодушия, которую сохранял перед Арторием — и Регина видела жадность и расчет в его заплывших жиром глазах. Она сразу поняла, что его мотивацией были собственное богатство и власть, а Арторий, этот варварский король-солдат, был не более чем средством для достижения цели.
В то время как Регина должна была быть допущена к советам Артория, Брика должна была остаться с Кавлином и его домочадцами. Но она была несчастна — и возненавидела Кавлина с первого взгляда. — Они смеются надо мной, — проворчала она. — Эти симпатичные дети и их скучная мать. Они смеются над тем, как я говорю, и над одеждой, которую я ношу, и над тем, как я делаю прическу. Но держу пари, что никто из них не смог бы задушить курицу или выпотрошить свинью. И от этого Кавлина у меня мурашки по коже; от него воняет мочой, и он стоит так близко...
Когда-то Регина сама была похожа на избалованных дочерей Кавлина, подумала она, и точно так же смеялась бы над девочкой из старого горного форта. Она обняла свою крепкую, загорелую дочь. — Я горжусь тобой, — сказала она. — И в любом случае это ненадолго. — Она была уверена, что это правда — она все больше убеждалась, что приближается к финалу игры с Арторием — хотя еще не знала, чем закончится эта финальная игра.
