Случайный билет в детство

Ребята смотрят друг друга, потом на свои ноги и сами начинают ржать.

— Вот так кросс! — падает от смеха Олег.

— С пре... пре... препятствиями, — смеется Женька.

— Древесно-водными, — уткнулся в траву хохочущий Ильяс. — И никто же не поверит!

— Я даже... я даже ничего не задел... ха-ха... пока с горы летел...

— А я, как сиганул вниз... опомнился только, как за речкой остановился.

Надо же, страх действительно творит чудеса. Пацаны, промчались сквозь лес, ни одной ели не задев, и реку они наверно перепрыгнули, так как другого объяснения сухим ногам нет. А я не заметил, как дрова с собой припер. И хорошо, что в тот момент за остаток сухостоины держался, а то пришлось бы опять за дровами вверх по склону лезть. Причем одному. Женька и Олег, скорей всего не пошли бы, разве что Ильяс... и то сомневаюсь. После того что случилось никто в темноту бы не полез.

— Нет, вы мне объясните — как ног-то не замочили?

— Фиг его знает, Серег, бамс — и на том берегу.

— А, твою ... ! — звучит от реки.

Мы замолкаем и смотрим на реку.

— Это кто это ещё?

— Пацаны, это я... — донеслось до нас.

— Во, блин, это же Серега.

Ульский, хлюпая мокрыми кедами, выбирается на берег.

— ...! — вновь матюкнулся он. — Ноги ... замочил.

— Серега как там оказался?

— Как-как, — отвечает он, — вышел по малому в кустики, только... это... самое, тут вы толпой с горы, а следом треск, будто мамонт несется. Вот я ломанулся за вами.

— Мы тебя не видели. Ты где был?

— Кажется, вон у той ели. — И Серега показал на дерево, стоящее на середине противоположной горы.

Мы опять валимся в хохоте.

— Ой, не могу-у-у...

— За нами... и обогнал...

— Не заметили мы-ы-ы...

С трудом поднимаю голову и спрашиваю через смех:

— Калитку-то закрыть не забыл?

— А отлить? — подхватывает Ильяс.

Ульский начинает застегивать ширинку.

— Отлил-отлил, — смеется он.

— По дороге расплескал?

— Не-е-е, до ели донес.

— И там ручеек пустил? Ха-ха...

Феерическая картина наверно — горная поляна, залитая лунным светом, а в самом центре подростки, катаются по поляне, держась за животы.

Все-таки смех хорошее лекарство, но в разумных дозах. А мы уже досмеялись до боли в животе, надо как-то успокаиваться, и смех потихоньку переходит в истерику. Подняться на ноги не удалось, так на карачках до реки и дополз. Там я просто сунул голову в воду. Друзья тоже к реке приползли. Савин растер лицо, сел на ближайший валун и спросил:

— Нет, пацаны, а что это все-таки было?

— Медведь, конечно, что ещё? — пожал плечами Переходников.

— Да ладно, какой такой медведь? — отжимая носки, говорит Ульский. — Нет тут медведей.

— Да? А что тогда это было? Мы все видели. Большая туша, и рычала так грозно.

— Жек, я не знаю — чего вы там видели, но медведей тут нет. Чего только со страху не померещится?

— Нам не мерещилось. Там точно кто-то был. Серег, скажи...

— Был, — киваю я. — Что большое и живое.

Ульский пожимает плечами и, беря кеду, нюхает её.

— Хорошо хоть кеду отмыл, — тихо ворчит он, — а то в коровью мину под елью вляпался.

Я чуть не подскочил. То-то запах знакомый показался. Блин, ну и позорище, коровы испугались. Стыдоба-то какая. Она скорей всего по той пологой тропе поднялась, и паслась там спокойно до темноты. Услышала нас и подошла ближе. А мы ее за дикого зверя приняли...

Бедняжка, наверно испугалась больше нашего.

Ребята слов Ульского про коровью мину не слышали, обсуждая — как они лихо вниз по склону неслись, и кто больше испугался. Лучше им о корове не говорить. И вообще, пора костер запаливать и спать ложится.

Поднимаюсь, иду к сухостоине и тащу ее к кострищу. Ребята идут следом.

— Олег, давай топор.

— Ой, — и Савин смотрит на меня.

— Что 'ой'? Топор, говорю, давай.

— А он там.

— Где там?

Олег показывает на Лысый горшок.

— Там... где-то...

Вечно у Савина получается не здесь, а где-то там. Вздыхаю, ведь не пойдет он сейчас за своим топором. И винить его не за что. Он, от испуга, топор бросил, я за сухостоину схватился. У каждого своя реакция на испуг, но он все-равно виноват, значит инструмент мы ему найдем. Я вытаскиваю свой туристический топорик и вручаю его Олегу:

— Раз ты бросил свой нормальный топор, тогда вот этим малышом чекрыжишь ствол на метровые чурки.

Савин берет топорик и начинает рубить.

— Помогли бы, пацаны... — буркнул он остальным.

— Пойду досыпать, — сразу зазевал Ульский, — кеды и носки до завтра высохнут. Покедова, пацаны.

И уходит к палаткам. Олегу начинает помогать Женька со своим таким же топориком.

— Я сейчас, — говорит Ильяс, бросает свой топорик и направляется вслед за Серегой.

Пока Савин и Переходников, что-то бормоча под нос, рубили еловый ствол, я наломал мелких веток, и раздув угли, разжег огонь. Затем положил два самых толстых полена, а сверху навалил срубленную мелочь.

От палаток возвратился Расулов, держа в руках какой-то тюк.

— Вот, — говорит он, — одеяла надыбал. Нефиг, нам они нужней, а их все-равно палаткой накрыло.

Лежки из лапника вокруг костра уже приготовлены. Начинаем укладываться, сунув рюкзаки под голову. Что-то громко звякает.

— Мля, — вскрикивает Савин, потирая затылок, — об бутылку ударился!

— Че орешь, придурок! — шипит Расулов, оглядываясь на палатки.

— Да ладно, не проснулись на треск, не проснутся сейчас.

— Сколько там? — спрашиваю.

Луна уже успела зайти за гору, поэтому Савин подносит бутылку ближе к огню.

— Чуток. По глотку каждому.

— Ну, так наливай.

Загремели кружками. Олег разделил остатки напитка, откинул пустую бутылку и поднял руку с кружкой. Замерли, глядя друг на друга.

— Серега скажи тост.

— Тост.

Ребята засмеялись.

— А если серьезно, — я оглядел сидевших пацанов, — давайте выпьем за то, чтобы в будущем, не смотря ни на что, всегда могли вот так собраться вместе.

— Во, сказанул! — удивляется Олег. — Что такого может в будущем случиться-то?

— Ничего, — отвечает Ильяс, — но Серега прав — вот закончим школу, а потом кто куда. Армия, институт, ещё чего...

— Я в авиационный поступлю, — говорит Женька, — летчиком буду.

Переходников поступит, я знаю, вот только по здоровью не пройдет, станет учиться на авиадиспетчера.

— А я пока не знаю, на кого учиться буду, — говорит будущий обладатель скромного дворца. — Но всегда космонавтом мечтал стать.

Кто из нас не мечтал о космосе?

— В АВОКУ* поступлю, — решительно говорит Ильяс. — Военным буду.

Я улыбаюсь про себя, так как знаю, что Расулов по стопам отца пойдет, поэтому говорю:

— Значит, быть тебе генералом!

— Плох тот солдат... — улыбается он.

Я вновь поднимаю кружку:

— Тогда выпьем за летчика, космонавта и генерала!

— Да!

Хлопаем коньяк залпом. Переходников тут же говорит:

— Постой, Серег, а ты кем собираешься стать?

— Ну, с ним все понятно, — отвечает за меня Расулов. — Военным конечно.

— Ага, — хихикает Савин, — военным музыкантом-десантником.

Грех на друга обижаться.

— Тебе в театральное надо поступать, — отвечаю Олегу, — комиком во каким будешь.

— Посмотрим.

— Ладно, — зевает Расулов, — будущее покажет, вы, как хотите, а я спать.

— Да, пора.

Укрываемся одеялами. От костра немного припекает, но позже, как мелкие ветки прогорят, будет самое то.

— Олег, ты только бутылку выкинь.

— Выкину, — сонно отвечает он.

Друзья затихают. Сквозь потрескивание костра слышу их мерное сопение. Умаялись, бедняги. Я пока не сплю. Лежу и думаю. Вот друзья о своем будущем говорили. Кто кем после школы станет. И только я точно знаю — кем они будут. Переходников закончит институт, но по специальности работать не сможет. Так выйдет, что придется ему собственным бизнесом заняться. То же случится и с Савиным. Оба станут бизнесменами. Кроме меня и Ильяса. Кстати все, что сегодня произошло, Савин и Расулов напророчили ещё тогда, на пикнике. И с горы неслись, только вместо медведя, корова была. И сидели мы не на самой вершине, а на выступе, посередине стены... да и я все что хотел с сделал. На горе проорался, в водопаде ополоснулся. На этом мои знания о своей судьбе можно считать нулевыми. Дальше все будет почти по Байрону:

— Все прошлое казалось только сном.

Не вижу ясности я в будущем своём.

Поступить в военное училище и повторить тот путь опять? А это тревоги, учения, тренировки, выходных по пальцам перечесть, а ещё постоянные задержки зарплаты. И полная неопределенность в девяностые. То угроза расформирования, то...

В общем, путь уже один раз пройденный и известный.

Если принять предложение Вити и начать играть в группе, попутно дополняя репертуар новыми песнями. Тут будет поле не паханное, как в песне у Цоя: 'Песен еще ненаписанных, сколько, скажи, кукушка...'. Обкукуется, так как песен я знаю немеряно. Можно не только переводить иностранщину, но и попсу нашу в дело пускать, её не жалко. И с этим путем мне все ясно.

А вот если после школы поступить в иняз, то с этим путем вообще муть, согласно Байрону.

Куда после окончания? Кем я стану, переводчиком, преподавателем? Да какая разница? В начале девяностых начнется такая катавасия, что по специальности на работу будет устроиться просто не реально. Почти всё население страны в бизнес ударится. Кооперативы, закрытые общества, частники...

Ладно, времени у меня достаточно. Ещё три года до окончания школы, определюсь за это время. Что-то мысли о будущем весь сон отбили. Лег на спину и посмотрел на небо. Там сияли звезды, такие яркие и очень близкие. Ну да, это я тоже хотел когда-то. Вот самый яркий Сириус, а это Полярная, чуть выше Лысого горшка, и мерцает почему-то. А эта... блин, забыл... как её?

— Это 'Вега' — подсказал мне, кто-то.

Не понял, кто это тут мысли читает?

Приподняв голову, посмотрел вокруг — никого. Послышалось что ли? Нет, я ясно и четко слышал голос. Тут с другой стороны костра хмыкнули. Сел, чтобы, наконец, выяснить, кто там со мной так шутит, и через пламя костра увидел... вот бляха муха, сплю я что ли? Тот, кого я увидел, сидел на валуне. Аккурат между спящими Женькой и Олегом, и походил на спецназовца. Но только походил. Странно, но на нем было намешано снаряжения чуть ли не со всех времен. Обряжен, почему-то, в устаревший бронежилет 'Кора', под ним черная спецура, непонятного покроя — то ли времен Великой Отечественной, то ли ещё старее. Нет, не старее — петлицы видно, с одной шпалой, капитан, значит. Обалдеть! На голову надета современная балаклава и тактические очки. Глаз в них не видать, огонь от костра отражается. Завершает композицию каска тех же времен, что и петлицы. Хм, ещё виднеется открытая кобура, из которой торчит рукоятка... надо же — Глока!

Точно сплю! Не спецназовец, а клоун какой-то. Он бы ещё для большего колорита ботфорты натянул, времен Петра первого! Так как пламя костра закрывало его ноги, я вытянул шею, чтобы посмотреть — что там надето у этого ряженого. М-да, штаны точно галифе, но на ногах надеты обычные для этого времени яловые сапоги. Такие же, как у моего отца. Сюрреализм, однако!

Странные мне сны последнее время снятся. Даже немного напрягать начинают. Того гляди крыша поедет.

Этот 'спецназовец' опять хмыкнул, протянул руку к сопящему Савину, и вытянул из-под его щеки пустую коньячную бутылку. Бляха муха, говорил же Олегу выкинуть её подальше!

Тем временем ряженый покрутил тару в руках, изучил этикетку, затем отвинтил крышку и понюхал.

— Хороший был коньячок, — он махнул рукой и стекляшка, блеснув отражением огня, улетела в темноту.

Я сразу голос узнал, только обалдел слегка.

— Валера? Ты что тут делаешь?

— Загораю я тут, — ответил Истомин и снял очки, каску и балаклаву.

Мне осталось только вернуть челюсть на привычное место. Изумительные моменты мне снятся.

— Глупый вопрос, глупый ответ, — улыбнулся Валера.

— А что это ты так вырядился?

— Вяз, не тупи, кто кому снится, я тебе, или ты мне.

— С ума сойти! — я закрыл глаза и представил нормальное снаряжение. Когда открыл, Валера сидел в привычном боевом прикиде.

— Вот! — Истомин наставил на меня палец. — Можешь, когда хочешь.

— Ты лучше скажи — почему ты мне снишься?

— А ты не знаешь? — Валера улыбнулся, повертел в руках шлем, взглянул хитро. — Я хотел спросить — ты действительно в бомонд собрался, музыкально-деловой?

— С чего такие выводы? Думаю пока. Выбираю — кем стать.

— А чего тут думать?

— Погоди, Валер, выбор пути, это...

— Тоже мне проблема! — перебил меня Истомин. — Ты же не перед камнем стоишь: 'направо пойдешь — богатым будешь, налево пойдешь — женатым будешь, я прямо пойдешь — себя погубишь'.

— Там не совсем так звучит, но аналогия подходит.

— Ну, так и сделай правильный выбор!

— Откуда нам знать — какой будет правильный. Налево-направо всяко женатым быть. Мне, Валер, этого не хватало. Семью создать, детишек... А ты мне прямо предлагаешь идти, туда, где себя погубишь? И всегда бывают моменты в жизни, когда жалеешь, что сделал именно так.

— Да. — Согласно кивнул Истомин, и вновь наставил на меня палец:

— Но ты подумай хорошенько, и реши — что тебе больше подходит. Ты же военным мечтал стать!

— И это говорит тот, кто сейчас живет в Кирове, кому одиннадцать лет, который мечтает стать знаменитым художником. Кто ещё сам и ведать не ведает, что будет большим специалистом по профессиональному мордобою!

— Ты прав, — вздохнул Истомин, — я мечтал стать художником. Но стал военным, и не жалею об этом.

— И я тогда не жалел. А сейчас у меня есть выбор. — И тихо пробормотал:

— Мне ещё никогда во сне мораль не читали, наставляя на путь истинный.

— Просто не надо забывать о своём прошлом-будущем, — сказал Валера, голосом Белкина.

— Все моё прошлое еще не произошло. Вот такой каламбур получился.

— Вся наша жизнь сплошной каламбур, — подмигнул мне Истомин, затем водрузил 'Сферу' на голову и приложил руку на американский манер к шлему.

— Честь имею, товарищ будущий капитан!

— И тебе расти здоровым, товарищ будущий капитан. — Но на валуне уже никого не было. Вот такой странный разговор получился. А ведь по сути я сам с собой разговаривал. Моё второе я во сне приняло облик Истомина и на совесть давила. Никогда не любил когда принуждали поступать, как не хочется. Всегда хотелось сделать все наоборот.

Я как-то смеялся над вопросами в психологических тестах, которые нам перед заступлением на службу давали. Мол, слышите ли вы чужие голоса в своей голове? Или, считаете ли вы, что вами кто-то управляет извне? И тому подобные...

М-да, сейчас не до смеха. Во-первых — в голове присутствуют две сущности — молодая и взрослая, во-вторых — такие сны снятся, хоть спать не ложись, а то до психушки недалеко.

И вообще, свет клином сошелся что ли, на принятии решения именно сейчас? Ещё без малого три года впереди. Все, больше никаких разговоров по этой теме! У меня такой шанс! Буду жить и наслаждаться! Учиться так, чтобы закончить школу если не с золотой медалью, то, по крайней мере, без троек. Ну и свою физическую культуру повышать.