| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
И будто бы мало жены Тихону Мочальнику, так ещё и сестра её, Ана, с ними в хате живёт. За животиной да огородом присматривает. Зятя, кормит, лелеет, пока жена законная делами занята, а нужда когда имеется и сестре подмочь может.
Куда там жене его, Гнатовой, законной, Маришке, тощей рыбине, что только исподлобья зыркать-то и умеет. Хлеб чёрствый печёт, скотины боится. Спит на лавке, приобнять и то не даёт не говоря уже о строит из себя невесть что. Будто это ему одному, Гнату, надо?
Вот спросит в положенный срок отец-настоятель Агазон:
— А пошто ты, Гнатушка, не приносишь детёночка своего на воспитание в храм? Может, ошибся в тебе отец-настоятель Акакайос, что позволил сочетаться узами брака с Марией из монастыря Трофимова? Может зря отдали тебе хозяйство почившего Миро Гнузко, позволив исполнить веление не Истинного, но пророка Его Мудрецом наречённого, множиться во славу Его?
И не ответишь ведь ничего а с бабы спрос какой?
Да никакого она ж баба.
Пойти что ли к отцу-настоятелю Агазону, попросить о милости, избавить его, Гната, от жены?
Ну и что с того, что доживать бобылём тогда придётся?..
Вон Тихону как благодати привалило-то на старости лет.
Если бы Гнат нашёл в себе силы отвести взгляд от Мочальниковской свояченицы, занятой прополкой грядок с чесноком и луком, он скорее всего заметил свою законную жену, что упрямо тащила коромысло с вёдрами, заполненными водой от силы до половины.
— Женщина есть великий источник греха, а наша первостепенная задача иссушение источника того. гласила доктрина монастыря Трофимова, отец-настоятель Аристодемос которого придерживался фундаменталистского течения отринувших реформы Мудреца.
Мария являла собой обычный продукт работы монастыря: нарушения в работе внутренних система организма приобретшие хронический характер, подрезанные сухожилия, переломы, которые специально сращивали с небольшим смещением, и поверх всего плитой могильной лежали пятнадцать лет ежеминутного вбивания в голову мысли о порочности и испорченности всего женского племени, и её, Марии, в частности.
И всё равно всё равно девушке было обидно видеть, что законный муж её, Гнатушка, заглядывается на другую по Люте и сестре её Ане сразу-то видно, что кормили их вдосталь: на монастырской баланде столько мяса не наешь да и кожа гладкая, что яичко, и светится будто бы изнутри, не ходят, а над землёй плывут.
И сами складные да ладные, и живут складно и ладно.
Анна вон не сорняк ровно дёргает: сам Мудрец грешников из плена грехов смертных на свет достаёт. А тут коромысло это с вёдрами этими да корова эта проклятущая с хвостом.
Страшилище роганое, ведь и лягнуться может. Не соберёт потом она, Мария, костей, а ведь только подумалось, что жизнь налаживается, только хлеба вдосталь есть стала.
Тихон Мочальник по обыкновению своему занятый плетением корзин наблюдал за супругами, въехавшими в дом, отправившегося к Истинному, Миро.
Что к Истинному в том не было никаких сомнений.
Миро до последнего плевался при виде Люты и Аны. И никакие грамоты и заверения отцей-настоятелей его переубедить не смогли, так и помер от лёгочной горячки, но отвара из трав целебных, что выходил многих этой зимой, пить не стал.
Так-то здоровье опять позволяло Тихону работать в поле, со всеми, а не корзины эти плести, но жена просила его этого не делать.
Со своей Лютой Тихон предпочитал не спорить, знал: что бы та не предлагала и не делала всё будет для его, Тихонова, блага.
А ещё Тихон знал, что надо делать добро, если ты его можешь делать.
С добра всё и началось больше десяти лет назад, когда предложил он двум сёстрам в потрёпанных дорожных одеждах сесть к нему на телегу да не поскупился, угостил путниц всем, что было, а были у него каравай, знатный кусок сыра и кувшин с квасом.
Лютиэль, шедшая со своей дочерью, Анатиэль, громить Грегориат, отчего-то, услышав от незнакомого старика, предложение подвести сестричек, решила, что монастырь может и подождать лет двадцать-тридцать.
— Грехи мои тяжкие — вздохнул Тихон и, отложив работу, направился к плетню.
Его молодецкий окрик Соседушка и заговорческий вид успокоили Гната, который уж подумал, что заметил старик, как парень заглядывался на его свояченицу.
— Ты, соседушка, вечером, как стемнеет, приходи по мне, выпьем сливовицы, той, что отец-настоятель Агазон, пить не велит. Да и жену свою, Маришку, взять не забудь может, поможет ей чем моя Люточка.
— Ей?
— Люточка ей. разъяснил он огорошенному предложением Гнату. А я тебе, раз сам до сих пор не пришёл помощи просить.
Межреальность. У Рассветных ворот Золотого Города. 2409 год после Падения Небес.
Поток зеленокожих, покидавших Золотой Город иссяк столь стремительно, что Медная Глотка Торнбоу надулся от чувства гордости за своих подчинённых так, что казалось вот-вот лопнет.
Построившись в каре, орки и их ближайшие сородичи ожидали, когда Великий Шаман окончит отдавать указания Пройдохе, которому во главе небольшого отряда предстояло сопровождать повозки с добычей.
Готовые отражать атаку от всего Мира, зеленокожие, что этим вечером в большинстве своём были мертвецки пьяны или отсыпались после очередной попойки, вновь обернулись Мародёрами.
Стоит навытяжку Скалящийся Золго, некогда, за бегство с поля боя, отмеченный клеймом труса, и снявший с лица своего клеймо вместе с кожей, после того, как сумел свернуть шею некроту Туско Белинни, посчитавшему, что Трусливый Золго уже готов подохнуть, потому неплохо было бы его вздёрнуть рядом с Серым Листом.
Улыбается Палица Дори, даже во время всеобщего празднества по поводу взятия города, находивший причину проломить своей любимой палицей чей-то череп.
Семипалый Тотто подбрасывает в воздух и ловит свою счастливую монету. Раз за разом у него выпадает одно и тоже. Неизбежность. соглашается он с монетой.
Спокоен Богач ДиДи, доспех которого украшен преступным для орка количеством драгоценных камней.
Бормочет себе под нос что-то невнятное, но явно злобное и в отношении стоящего рядом Вонючки Рью, Сухой Лист, меньше двух лет назад выкопанный Великим Шаманом из-под тела повешенного Серого Листа. Лучший лазутчик и шпион, которого я когда-либо видел, — даже Пройдоха признал его талант, — иного я сказать и не могу, зеркал-то у нас нет.
Имена и прозвища.
И за каждым — истории великих побед и не менее великих поражений.
Мародёры во всей своей славе.
Стоят и ждут они, а поодаль топчутся люди и не-люди, выгадывают, стоит ли попробовать захватить повозки с добычей, на защиту которых отрядили не больше полусотни бойцов во главе с гоблином.
Поглядывают со стен эльфы, из тех, чьё предательство помогло взять город гораздо быстрее, чем это можно было себе вообразить. Прикидывают изменение в расстановке сил.
Таскают друг друга за бороды Ведающие гномов, которым камни опять стали кричать о близкой крови.
Сидит в тронном зале Славный Безбородый Ульрих, размышляет: не обидеться ли ему на наглость орков, завалившихся вчера к нему и потребовавших немедленно оплатить их работу.
Даже у воронья, кружащего в небе, у крыс, бегающих по земле, у них у всех свои планы, свои резоны, своя логика.
— Братья! проводив за горизонт обоз, обратился к Мародёрам Великий Шаман. Месть наша свершена. Клятва наша исполнена. Вкушать плоды победы имеем право мы. Наше право право сильного. И правом тем, и золотом нашим, можем мы заткнуть глотки тех, кто на родине прозывал нас еретиками и наёмниками мёртвых богов. А можем мы сотворить себе новую родину, краше той, что отказалась от нас.
Гул одобрения: Великий Шаман говорит о том, о чём говорили все зеленокожие.
Говорит он о том, о чём все хотели услышать из уст его.
— Но знайте, братья мои, поступить так, так или иначе пойти на поводу богов, прозываемых Тёмными, и оказаться навсегда скованными невидимыми цепями логики и выгоды.
Гул.
Гул.
Гул.
Одобрения ли?
Сомнения ли?
И громче звучит голос Великого Шамана, перекрывая гул тот:
— Я Большой Тесак Ардонт говорю вам, братья мои, к снорку логику! Я Великий Шаман говорю вам, братья мои, в задницу лягухи выгоду!
Не каре, зелёный океан во время шторма.
— Я говорю вам, братья мои, СМОРХВА!
— СМОРХВА! отзываются рёвом сотни глоток.
Океан выплёскивается за границы квадрата, очерченного каре, затапливая Золотой Город.
Орки берут его, как должно: без предательств и тайных договоров.
Вне логики и выгоды, как и творили дела свои их боги: славные Морхва и Сурхва.
Как должно творить дела оркам.
Город. Южный Порт. Отдельный досмотровый пункт. Год 2864 после Падения Небес.
В Город Лютиэль проникала почти каждый год, задерживаясь, когда на несколько месяцев, когда на несколько лет.
Роли, которые отыгрывала суккубара там, не отличались особым разнообразием: проститутки, готовые на всё ради одной тяги дыма гнилушек, нищенки, умирающие от голода в Канализации, воровки-неудачницы, судьба которых складывалась одинакового незавидно вне зависимости от того, ловили ли их за руку Граждане и Надзирающие или представители различных шаек и банд Сумеречников.
В этот раз Лютиэль собиралась сполна насладиться ролью недалёкой селянки, которую, как и дюжину её товарок, впереди ждали самые дешёвые бордели Орочьих Болот и Ямы, Канализация и смерть, а не обещанные Митро Мелитенко работа в горничной и скорое получение статуса Гражданина.
Лютиэль облизывала губы, предвкушая начало своей новой жизни, даже подумывала, когда им объявят, чем теперь девушки будут заниматься, побунтовать, для вида, чтобы быть наказанной в назидание другим.
И было бы всё, как задумала суккубара, если бы не проходил мимо Истофан Далждо, не так давно занявший пост начальника отдельного досмотрового пункта.
— Господин, прошу остановиться!
Приказ, громкий и чёткий заставил остановиться всех, даже тех, к кому он не относился.
— Истофан Долждо, начальник отдельного досмотрового пункта, на территории которого вы имеете честь находиться. Прошу предъявить документ удостоверяющий личность, визу и таможенную декларацию.
Невнятно бормотание Митро по поводу неправомерности проверки, произвола и общей неустроенности бытия в Лоскутном Мире грозившее затянуться надолго, Истофан пресёк мгновенно:
— Пункт 3.7 Таможенного Кодекса отказ от выполнения требований представителя таможенной службы подпункт 11 в особо циничной форме в отношении старшего офицерского состава.
А потом, уже едва слышно, наклонившись к Митро, который ростом едва доходил до середины груди Истофана:
— Статус Раба я вам его лично гарантирую.
Сказанное произвело должны эффект, и все затребованный бумаги, тут же оказавшись найдены, перекочевали в руки начальника досмотрового пункта.
— Ноги Орлову поотрываю и спичку вставлю пусть гуляет. едва сдержался, чтобы не прошипеть Истофан, когда убедился в том, что его подчинённый действительно допустил промах.
Проворонил парень демона, хотя картина со сканера явно намекала, что с девушкой что-то не так.
Выплыви это наверх, и Михаил Орлов тут же будет исключён из всех программ поддержки перспективных госслужащих, понижен в должности и, куда уж без этого, депремирован.
— А ведь дурак этот ребёнка собирался заводить ему, не себе, на статус Гражданина и офицерку время копил — всё также молча закипал Истофан.
Пальцы начальника досмотрового пункта, порхая над устаревшим ещё лет семьдесят назад планшетом, искали зацепки, варианта решения возникшей проблемы.
Митро Мелитенко посещал Город каждый два-три месяца, привозил с собой четырёх-пятерых девушек. Себе покупал визу, временно дающую статус Поражённого-в-правах, девушкам же оформлял статус Незарегистрированных, после сего сбывал их в бордели Орочьих Болот, а в последнее время, и Кобольтовых шахт. Три года назад приобрёл недвижимость в Нью Хилл, тогда же подал документы на получение постоянного статуса Гражданина.
Желания и стремления Митро были просты и понятны умирать в Мире этом мало кому хочется, а когда вдруг узнаёшь, что есть где-то Город, в котором можно жить вечно, лишь бы времени на счету хватало а тут, как назло, ходят вокруг люди, которые так быстро становятся тем временем, что тебе нужно
— Господин Мелитенко, статус Гражданина вы получите, если всё пойдёт, как идёт, лет через семь вы должны быть в курсе, десятилетнее ожидание у нас — это более чем стандартная процедура, а можете, если мне понравится ваш ответ, получить уже сегодня. Мне задавать вопрос или вы будете надеяться не умереть в ближайшие годы?
Истофан Далджо умел задавать вопросы так, чтобы получать именно тот ответ, на которых он и рассчитывал: за эту черту его ненавидели многие, но много было и тех, кто ценил это в своём начальнике.
Не прошло и пяти минут, как Митро Мелитенко, сияя, побежал оформлять долгожданный статус Гражданина, а Истофан Далджо обзавёлся пятью Незарегистрированными и одним демонов в девичьем обличье.
В этот раз приключение обещает стать просто незабываемым это Лютиэль почувствовала в тот самым момент, когда её новый владелец, избавившись от остальных девушек, подошёл к ней вплотную и спросил:
— Приличный облик в запасе есть?
У Лютиэль в запасе имелось много чего, даже для самого требовательного зрителя, а Истофан ей именно таким и показался.
Суккубара сразу заметно прибавила в росте, став лишь немного ниже, стоящего рядом начальника досмотрового пункта. Груди и бёдра её заметно округлились, а талия наоборот сузилась. Кожа лишилась дефектов, которые Лютиэль с таким тщанием придумывала.
Из-за изменений платье суккубары и до этого не являвшееся шедевром портняцкого дела, стала вообще смотреться убогой тряпкой, в которую завернули дорогую вазу.
— Грудь немного уменьши и иди за мной.
Суккубара любила властных мужчин, которые знали, что им нужно.
Тринитас был именно таким.
Следовать за Истофаном оказалось делом приятным.
Приятным хотя бы потому, что Лютиэль постоянно ловила на себе восхищённые, а то и откровенно завистливые взгляды, и слышала от начальника досмотрового пункта одно и тоже на десяток разных ладов:
— А ты думал, что я шутил, когда говорил, что меньше века за девицу никогда не платил? То-то. Я никогда не шучу, даже когда кажется, что я шучу.
— Могу себе позволить.
— Увидел славный кусок мяса купил. Я, знаешь, привык хорошо питаться.
— Сколько отдал? Даже не смотрел.
Чувство угрозы, исходившее от Истофана, шутки и фразы, которыми тот перебрасывался со всеми встречными, тоже играли свою роль, предвещая нечто незабываемое.
Вернувшись в свой кабинет, Истофан обнаружил там Орлова, вызванного сразу после заключения сделки с Мелитенко.
— Михаил, ты прокосячил. В этот раз крупно. с порога заявил начальник.
Послышавшиеся следом, невнятные: Ну вот я, человека, непонимающего, что случилось, но чётко знающего: если он вызван к начальнику, значит, дело серьёзное, Истофан оборвал сразу, как сел в кресло, а в кресло он не сел, рухнул, так быстро это произошло:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
