Той ночью мне не спалось, и думаю, Робердику с Хеккераном тоже. Я всё пыталась понять, какая хитрость стоит за подобным подарком. Ну не может же в самом деле зверолюд отдать два ценнейших артефакта просто так едва знакомому работнику! Но и на ловушку это совсем не похоже — очевидно же, что мы не станем применять ни то, ни другое, пока не отнесём в Академию для проверки! Робердик, между прочим, так ему и сказал. Козёл лишь усмехнулся и посоветовал на обратном пути из Академии внимательно смотреть по сторонам, так как желающих ими завладеть найдётся много. Будто мы сами не понимаем!
Только Имина спала совершенно беззаботно, до и после своего дежурства. Наверное, ей от эльфийского родителя досталось такое самообладание, иначе объяснить не могу.
Утром глаза слипались, а ноги заплетались. Отойдя на утренний туалет, я поспешно наложила на себя заклинание бодрости, пока бафолк не заметил и не предложил своё решение и для этой проблемы.
На первом уровне было тихо и спокойно. Предположительно, здешние монстры после полного истребления возрождаются раз в месяц. Точных сведений, увы, нет — мы не авантюристы, чтобы полные сведения по цели получать перед выходом. Но не каждый день — это точно.
Зато как только мы спустились на второй уровень, начался ад. Винтовая лестница выходила в самый центр огромного зала, битком набитого нечистью. Принятое вчера построение (бойцы ближнего боя впереди, затем маги, а в хвосте стрелок) оказалось бесполезным — на нас пёрли со всех сторон. Каждый отдельный монстр опасности бы не представлял, но с таким количеством...
Естественно, Хеккеран тут же скомандовал отступление, но проход наверх оказался закрыт массивной плитой — то ли она откроется после того, как все монстры будут перебиты, то ли выход в другом месте, не там, где вход. В любом случае, нам было немного не до того, чтобы проверять запирающие чары.
Ну конечно, день опять спас наш рогатый чудотворец, кто же ещё!
— Файр Сёркл! — произнёс он, и вокруг нас встала кругом огненная стена. От тех монстриков, что оказались внутри неё, отбиться мы уже смогли и сами. А те, что снаружи, в неё не лезли — да, демоны есть демоны, у многих там сопротивление к огню, но четвёртый ранг магии есть четвёртый ранг магии. Мы успели перегруппироваться, Робердик поставил собственный Круг Защиты от Зла, после чего к нам и вовсе ни одна собака не могла подойти. Мои заклинания, стрелы Имины, и когда врагов осталось уже не так много, мечи Хеккерана и моргенштерн Робердика с ними покончили. Переведя дух, мы продолжили работу.
После "засады" на входе было уже легче, хотя монстры здесь были гораздо сильнее, крупнее и злее, чем на первом уровне. Особенно много хлопот доставляли мутировавшие крысы — здоровенные двухметровые твари, ходящие на задних лапах, которых было до отвращения нелегко убить. Когда одна такая кидалась на целый отряд, это проблемой не было — можно обездвижить, окружить и рано или поздно добиться смертельного удара. Но если пока вы разбираетесь с одной, подходят ещё три сразу...
А когда мы все были уже вымотаны до предела, и даже козёл тяжело дышал (осталось ещё 28 монстров, судя по показаниям детектора опасности), Хеккеран неожиданно остановился и указал на массивную дверь с большой печатью.
— Это... знак Тринадцати Героев. Надпись внизу на мёртвом языке...
Я выступила вперёд — в Академии мы часто используем... то есть использовали языки стран, уничтоженных при нашествии Злых Богов или даже раньше, Королями Жадности. Не могу сказать, что я все их научилась читать прямо как родные, но суть понять для большинства могу. Особенно в той части терминологии, которая касается магической науки. А здесь были именно те слова.
— Открой дверь эту... путник... нет, приключенец... лишь если уверен в силе своей... Потому что враг... заключённый здесь... демон, что пойдёт за... тобой... до края мира... И вернётся в узилище... лишь когда один из вас будет мёртв...
Мы переглянулись.
— Думаю, озвучу общее мнение, — сказал наконец Хеккеран, — что связываться с этим не стоит. Дочищаем уровень и возвращаемся. Награды за два будет достаточно, учитывая, что мы получим от господина Бафомета. Те команды, что не вернулись... вероятно, они как раз открыли эту дверь. Или не знали старых языков, или сочли себя достаточно экипироваными, чтобы попытаться.
Робердик и Имина синхронно кивнули, подтверждая. Я несколько секунд поколебалась, но тоже кивнула.
— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — как-то непривычно неуверенно заговорил зверолюд, — но ведь запечатанный здесь демон является частью этажа? И он входит в общее количество 72 противников, которых отобразил детектор на входе?
Чёрт! Я в раздражении ударила посохом по полу. Он прав! Без демона нам весь этаж не засчитают!
— Я предлагаю вот что, — продолжал Бафомет, поняв по моей реакции и выражениям лиц остальных, что ответ положительный. — Вы пока поднимитесь на минус первый этаж, а я один открою дверь и попытаюсь справиться с тем, кто там. Если победит он, то вас преследовать не станет — открывшим дверь числюсь только я. Если же я побеждаю, то вы спускаетесь, дочищаем этаж вместе и идём в город за наградой... за обеими наградами.
— Это... смело, — Хеккеран проглотил более резкое выражение, — но конечная оплата за доставку тебя в столицу — больше, чем за зачистку второго этажа. Поэтому нам выгоднее не рисковать, вернуться сейчас вместе с тобой и получить от императора деньги только за первый — зато гарантированно получить четыреста золотых от тебя.
Идиот! Он что, уже проникся к этому людоеду дружескими чувствами? Только из-за устроенного вчера спектакля?!
— А знаете что? — козёл погладил бородку. — Думаю, вы правы. Я был слишком эгоистичен в своей жажде сражений и подвигов. Вам в первую очередь нужно получить свою оплату, в этом смысл существования рабочих. Согласен, идём обратно.
МЫ В ПРОРУБИ НЕ ПЛАЧЕМ, В ОГНЕ МЫ НЕ ГОРИМ, МЫ ВЫПОЛНИМ ЗАДАЧУ, МЫ БОССУ УГОДИМ
Брать с меня по высшей мере
Обещай мне, обещай!
Малодушья, маловерья
Не прощай мне, не прощай!
Оступлюсь — не милосердствуй.
И предам — не снисходи.
Не смягчай к проступкам сердца,
Без сомнений осуди.
Будь со мной прямей и строже,
Чем Всевышний Судия!
Нет мне нежности дороже,
Чем взыскательность твоя.
Снисхождения не надо!
Оправдания не жду!
Мне любовь твоя — награда!
За нее и в ад сойду!..
Мюзикл "Последнее Испытание", "Присяга"
Если б я был султан, я б имел трех жен
И тройной красотой был бы окружен
Но с другой стороны при таких делах
Столько бед и забот, ах, спаси аллах!
Неплохо очень иметь три жены
Но очень плохо с другой стороны
Фильм "Кавказская пленница", "Если б я был султан"
Альбедо, Смотритель Стражей:
Это было одновременно невыносимо больно, невыносимо страшно и невыносимо приятно.
Жалкие людишки просто ничего бы не поняли и не почувствовали, если бы Высшее Существо снизошло до того, чтобы покопаться в их мелких грязных мыслишках. Они могли бы (самые умные из них, если понятие ума вообще применимо к таким примитивным созданиям) путём глубокого самоанализа обнаружить РЕЗУЛЬТАТ, понять, что их характер или воспоминания изменились. Но воспринимать ПРОЦЕСС им было нечем. В той кучке слизи, что заменяет им мозги, нет болевых или осязательных рецепторов.
Но Альбедо была слеплена совсем из другого теста. Как главный защитник Назарика, она должна была уметь обнаруживать любые вторжения, в том числе и ментальные. Влиять на чужие мозги она не могла и не умела, разве что косвенно — через доступные ей как суккубу методы соблазнения и запугивания. Но любые изменения в собственном уме, чувствах и душе отслеживала моментально.
Господин Табула Смарагдина, конечно, мог бы просто усыпить её и дать посмотреть на изменения уже после пробуждения. Она бы всё равно ничего не упустила — память Смотрителя была идеальна, внимание — безупречно. Но Создатель в бесконечной щедрости и доброте своей позволил ей не просто наблюдать за процессом переделки её собственного разума в реальном времени, но и сопровождал это всё комментариями, позволяющими глубже понимать, что именно, как и зачем он делает.
Страх она испытывала вовсе не потому, что глубинная редактура основ сознания могла что-то повредить. Такие мысли ей даже и в голову не приходили. Она никогда не сомневалась в мастерстве Высшего Существа, чтобы допустить даже мысль, что он может сделать что-то плохое нечаянно, против собственной воли. А если он пожелает навредить специально, если это будет соответствовать его планам — Альбедо была бы счастлива получить любые физические или психические раны, какие Создатель пожелал бы нанести.
Боялась она совсем другого — что разочарует чем-то своего Создателя, что он останется недоволен результатами правки. Именно поэтому она вся вспыхнула от радости и смущения, когда господин сказал, что "исправить" её будет легче, чем сестёр. Ей меньше всего хотелось, чтобы Высшее Существо тратило на неё драгоценное время и силы. Но даже "недолгое" редактирование, как оказалось, означало в действительности "больше суток".
Шалтир уже допустила какую-то ошибку и реакция Высших Существ была немедленной и восхитительно безжалостной. Альбедо, правда, не могла понять, почему они ограничились лишь запечатыванием, а не упокоением. Эта малолетняя дурочка позорила Назарик самим своим существованием, каждым словом и действием... Но если Высшие не избавились от неё сразу, значит, она зачем-то нужна была им именно такой. Так же как Эклер был нужен с его смехотворными амбициями. Вампирша ошиблась в чём-то другом, допустила перед Высшими больший грех, чем её обычное безответственно-животное поведение. И теперь Альбедо панически боялась её ошибку повторить. Ей нужно было поговорить с Демиургом. Слабак и трус, он, тем не менее, всегда понимал Высших лучше, чем любой другой Страж. Но господин Табула Смарагдина не даст ей такой возможности раньше, чем закончит редактуру.
Она ощущала, как плавятся и разлетаются на куски самые основы её мировоззрения, то, что делало её Альбедо. Это было куда мучительнее, чем любая физическая боль, и суккуб плакала одновременно от боли и от наслаждения — потому что господин позволил ей страдать ради него, ради исполнения его воли. Жаль только было, что он видел в этом лишь работу, пусть даже интересную. Альбедо бы предпочла, чтобы процесс возбуждал Создателя не меньше, чем её саму. Она чувствовала любовь Высшего в каждом движении его разума внутри собственного... но эта любовь была лишь отцовской.
— Когда я создавал тебя, я задавался вопросом о том, как коррелируют понятия зла и жестокости, — делился бесценными воспоминаниями владыка Табула Смарагдина. — У нас тогда уже было два Стража с Чрезвычайно Злым мировоззрением — Шалти и Демиург. Ну, первая до вас не дотягивала — её мировоззрение -450, и её личность это отражает. Она больше злобная, чем злая. Её жестокость сводится к банальной кровожадности — она просто любит видеть, как льётся потоками кровь и летят в стороны кишки.
— И за это она была запечатана? — подхватила Альбедо. — За примитивность?
— Нет конечно, она вообще ни в чём не ПРОВИНИЛАСЬ. Просто кое-кому из Высших понадобилось по некоторым причинам отстранить её от активной деятельности. В этом не было наказания, лишь рационализм.
Альбедо с облегчением выдохнула. Страх ослаб. Конечно, мудрость Высших Существ непостижима, и им может понадобиться устранить и Смотрителя Стражей — на время или навсегда. Но это совсем не пугало — наоборот, мысль о том, что она сможет послужить им (а в идеале — Создателю!) ещё и таким образом вызвала волну наслаждения.
— Демиург был более интересным опытом. Он — предел зла, к которому и стремился Ульберт. Но как бы ни были изощрены проявления его жестокости, стоящая за ними мотивация всё ещё слишком банальна. Демиургу просто нравится смотреть, как другие страдают. Доминирование и эгоизм — очень примитивная комбинация, они двигали злодеями ещё до нашей эры... Поэтому я задумал тебя как своеобразный антитезис ему. Ты столь же несомненно зла и жестока, но твои мотивы при этом противоположны — это альтруизм и подчинение. Ты не думаешь о собственном удовольствии, когда несёшь смерть и мучения миру. Но для тебя высшее счастье — пожертвовать своими интересами, здоровьем и даже жизнью ради Высших. Это естественно, поскольку ты — главный танк Назарика и должна принимать на себя весь урон, который в противном случае достался бы кому-то другому. Более высокая жертвенность, чем у тебя — только у Виктима, но там особый случай. И ты проецируешь это понятие о высшем счастье на всех остальных. Ты в полной мере следуешь Золотому правилу нравственности: "Не делайте другим то, что вы не желаете для себя, и поступайте с другими так, как хотели бы, чтобы с вами поступили". А поскольку для тебя наивысшее благо — служить Высшим, и тем больше удовольствие при этом, чем больше приходится отдать — ты и другим такого же блага желаешь.
— Я понимаю, что есть ничтожества, не способные даже осознать этого блага, боящиеся за свою жалкую жизнь или благополучие, — осмелилась возразить Альбедо. — От таких надлежит очистить мир, не питая к ним ни любви, ни сочувствия. Просто прихлопнуть, как насекомых, не дав им увидеть великолепия Высших. Но я не знаю, правильно ли я к ним отношусь.
— Этим аспектом мы займёмся позже. Сейчас я говорю о замысле при создании Стражей. Твоё зло было определённо более тонким, чем у Шалтир и более оригинальным, чем у Демиурга. Но в нём была другая философская проблема. Какой-нибудь светлый паладин с мировоззрением +500 может точно так же во имя света и добра, из чистой преданности своему богу пытать еретиков и сжигать нелюдские города. В чём же тогда специфика твоего зла? Чем ты будешь от этого паладина отличаться, чем оправдаешь свои -500?
Альбедо застыла, словно парализованная. Подобным вопросом она никогда не задавалась, а ведь он ставил под сомнение сам смысл её существования!
Но владыка Табула Смарагдина не зря создал её умной! Если он задаёт такой вопрос, значит уверен, что творение способно само найти правильный ответ. Иначе он бы просто вложил нужную мысль в её мозг — ну или уничтожил своё дитя за глупость.
"Думай, Альбедо, думай! Господин Табула Смарагдина — Пожиратель Мозга, существо чистого разума. Для него и добро, и зло — лишь философские концепции. Он проверяет их — и меня — на целостность и непротиворечивость, а не на правильность".
Смотритель поспешно анализировала сама себя, забираясь в самые глубины своей мотивации вместе с Создателем. Она видела себя одновременно и своими, и его глазами. Задача усложнялась тем, что её воспоминания о жизни в Хельхейме были чрезвычайно размытыми, с большими лакунами. Перенос в Новый Мир что-то сделал с её божественно чётким умом. И от того же страдали все остальные, исключая, конечно, Высших Существ. Они могли вспомнить, как что-то делали (не всегда), но не могли вспомнить, чем руководствовались при этом. Странная форма амнезии, сохранившая объективные знания о предметах, существах и событиях, но вырезавшая всё субъективное. "Я должна буду этим заняться подробнее — но потом, сейчас я должна найти ответ на вопрос господина Табулы Смарагдины, иначе я недостойна существования".
