Особое задание.

Застолье довольно долго врубалось в смысл сказанной фразы, но это не помешало никому долго и обстоятельно хлопать в ладоши, отчего японец слегка смутился.

— Вообще-то ему надо прописать 'штрафную'! За то, что опоздал! — проорал кто-то особо умный. Но его, как ни странно, не поддержали.

Тераучи поднял рюмку с водкой, повернулся к Толяну, и тут тот же умник схлопотал от не поленившегося встать Вована подзатыльник, крикнув:

— А встать тебе западло?

— Он стоит! А ты, — раздался шлепок, — лежишь! Надолго, причем!

— Уважаемый Толян-сан! — начал свою речь гость. — К моему глубочайшему сожалению, я не имел чести быть знаком с вами раньше! Но, как говорит наша пословица, 'когда ученик готов, учитель приходит'. Познакомившись с мужественными воинами, которые считают вас своим другом и склоняют перед вами голову в знак глубочайшего уважения, я понял, что не могу жить, не высказав вам своего преклонения! Позвольте мне от чистого сердца преподнести вам небольшой подарок, как знак моего глубочайшего поклонения пройденному вами Пути!

Его спутник встал, подошел к внимательно слушающему мой перевод на русский перевод Мицуко на английский Толяну, и с поклоном вручил ему небольшую коробочку.

— Это мобильный телефон, сделанный в одном экземпляре на заводе моей корпорации 'Мицубиси' специально для вас! — поклонился Тераучи.

Толян открыл коробочку, и присвистнул: телефон оказался довольно увесистым. Так как был сделан из золота и украшен драгоценными камнями. На мой взгляд, просто бесподобно красиво. Дав всем полюбоваться на произведение искусства на своей ладони, он поблагодарил улыбающегося японца и поднял за него тост...

...К часу ночи застолье сорвалось с последних оставшихся тормозов: большая часть оставшихся за столом мужчин с ностальгией вспоминало свои ходки под блатные песни приглашенных певцов. Костян с Тераучи сравнивали свои наколки, пытаясь найти какие-то непонятные мне аналогии между количеством голов у дракона на спине японца и количеством куполов на груди Костяна. Второй японец мило сопел в углу комнаты, лежа на полу и обнимая во сне подаренный кем-то Толяну телевизор со знакомой, а потому родной надписью 'Тошиба'. Вован, Гоша и еще человек десять парились в баньке во дворе, то и дело выбегая голышом из парилки и с воплями прыгая в бассейн с холодной водой. Дамы давно удалились в другую гостиную, где пили кофе и о чем-то трепались. А может, что-то примеряли. Точно не знаю, так как их просто не было видно. А я с Толяном сидел в кресле у растопленного камина и разговаривали о жизни. Правда, темы разговора утром не смогли вспомнить ни он, ни я, но все равно было классно...

Потом кто-то выдвинул идею съездить на рыбалку, и кортеж из двадцати с лишним лимузинов рванул на бассейн к Юрасику. А там началось такое, что у меня поутру вызвало тихий ужас: уже в первые пять минут пребывания на комплексе Тераучи заметил плавник единственной оставшейся в бассейне акулы. Потребовав поднять защитную сетку, чтобы 'посмотреть в подлые глаза убийцы', он вдруг потерял равновесие и упал в воду. Не желая 'скармливать друга рыбке', ему на помощь с гиканьем прыгнул Вован, треснул акулу по голове сорванным с пожарного щита неподалеку брандспойтом, и начал заматывать бьющуюся в истерике хищницу тянущимся за ним шлангом. Тераучи, подумав, что акула обижает Вована, рванулся на помощь с криком 'Банзай!', выхватив откуда-то нож. Туда же прыгнул и я, предусмотрительно прихватив с разделочного стола находящейся рядом кухоньки здоровенный тесак. Мой подвиг повторило еще десятка полтора здоровенных пьяных мужиков. В итоге более чем двухметровую акулу искромсали на куски, запихнули ей в пасть не только несчастный брандспойт, явно не предназначенный для гастроскопии, но и метров десять шланга. Кроме того, 'бедной рыбке', как потом страдал Юрасик, заживо отрезали плавники, половину хвоста, выкололи оба глаза. А так же забили в жабры чей-то малиновый пиджак и, почему-то, ботинок.

Правда, и нам немного досталось: практически у всех о ее жесткую шкуру руки стерлись до крови. Вовану 'плавучая скотина' не сильно, но разодрала правую ногу, Тераучи — живот и левую руку и ногу, а Гоша, половину сражения крывший рыбину отборнейшим матом и бьющий ее по голове откуда-то взявшейся сковородой, утонул. Но не надолго: я его спас. Что в мутной от крови воде было не так то легко.

В общем, возбужденные славной победой, герои потребовали зажарить 'потерявшего нюх' хищника, и вскоре, перестав потрясать зажатыми в кулаках ножами, снова вонзили их во врага. Но уже в жареного. И продолжили ему мстить!

Обожравшись и упившись, потрепанная, но не побежденная компания рванула обратно на дачу, так как там еще оставалось море водки, которую ну нельзя было оставлять неведомым, но от этого не менее подлым злоумышленникам. И мы ее уничтожили. Сами! Не жалея своей печени и рассудка...

Утром, кое-как опохмелившись, я был жестоко избит и засунут под диван тремя разъяренными фуриями в лице обычно милых и добрых Татьяны, Людки и Юльки. Оказывается, скотина Юрасик показал им запись с камеры наблюдения над бассейном с акулой! И им, видите ли, это не понравилось! Надо же, какие фифочки! Всем понравилось, а им — не понравилось! Увы, мои объяснения приняты не были, и избиение продолжилось. А, учитывая мое состояние после попойки, даже не избиение, а пытка!

— А что было бы, если бы она тебя съела? — плакала Татьяна, не забывая колотить меня кулачками по спине.

— Да ты что! — возмущался я. — Да кто бы ей дал! И потом она была такая маленькая!

— Ни фига себе, маленькая? — Люда возмущенно уперла руки в бока. — рыбина в четыре с половиной метра им уже и не акула! Малек, мать вашу! Помесь лягушонка с тараканом!

— Ну, что я, акул не видал? Они и больше бывают!

— Бывают! Но их не душат шлангами, как Вован, и не потрошат тесаками, как ты!

— Ну, погорячились немного, с кем не бывает? — пытался успокоить их я, — она же пыталась укусить Тераучи, падла!

— Сам дурак! Не фиг в воду падать! — возмутилась Татьяна. — Вы бы лучше просто подали ему руку! Он ведь плавает, и неплохо! И бултыхался у самого бортика! Нет же, там собрались одни герои! Глаза бы мои вас не видели!

— Да ладно! Вам показалось, что она была большой! Я точно помню, — рыбка ну, чуть покороче Тераучи! — попытался снова успокоить я девиц, но не тут-то было! Они взъелись еще пуще:

— Маленькая, говоришь? Значит, просто головастик? А ты посмотри в окно, там ее голову привезли! Твой Тераучи решил ее дома на стену присобачить! Так эта голова мне по пояс! А япошке — по шею! По-твоему, на все остальное тело остается сантиметров двадцать пять?

Я посмотрел в окно, и мне стало нехорошо: голова нашего вчерашнего врага внушала определенное уважение. Такой пастью можно зажевать бутербродик с 'Феррари' величиной! А мы хозяйку такой пасти просто душили!

— Ну, что? Как тебе головастик? — ехидно спросила Юлька. — А на трезвую голову ты бы на нее полез?

— Только ради вас! — тут уж я не оплошал!

Девочкам явно стало приятно, но меня спасло не это: в дверь постучали, и в комнату вошел Вован.

— Братан! Это надо же так было напиться! Пойдем фотографироваться! — восхищенно почесал репу довольный собой мужчина. — А то потом никто не поверит!

— Поверят, дядя Вован, поверят! — грустно вздохнула Люда. — Хотите, мы вам кассету перепишем? Там весь ваш бой заснят! Мы у Юрасика забрали!

— Конечно, хочу! — обрадовался он. — Но фотки мне тоже нужны! Так что хорош протирать задницу об ковер, давай, шевели поршнями!

По дороге разбудили Мигелито. Увидев голову акулы, он попросил разбудить его снова, так как 'у нас явно что-то не получилось, так как ему снится акула, причем не где-нибудь, а в Москве'. А когда он пообщался с гордым общей победой японцем, он просто сел на землю и отказался идти дальше:

— У меня глюки с перепою! Пока они не пройдут, я никуда и ни за что не пойду!

Попозировав на фоне хищницы, Тераучи задумчиво посмотрел на нас с Вованом и предложил:

— А не махнуть ли нам на охоту? На носорогов или крокодилов! Или на медведя! Я буду с моим мечом, жалко, сюда с собой не прихватил, вы себе тоже что-нибудь выберете! С вами вместе мы справимся даже с танком!

— Мечи затупите! — испуганно посмотрев на меня, пробормотала Татьяна. — Джонни! Прошу, скажи, что это шутка! Я не хочу остаться вдовой!

— Особенно еще не выйдя замуж! — ехидно продолжили не менее испуганные Люда с Юлькой.

Но Вован не обратил на женские страхи никакого внимания:

— Я прикидываю, как конкретно бы смотрелась ряха носорога над моим камином! Вся братва бы выпала в осадок! Надо будет поохотиться! Однозначно! — потом немного подумал и со вздохом добавил: — Только на ближайшую неделю у меня много дел! Мне надо родителям Мицуко показать! Так что, братан, отложим до следующего раза!

Тераучи согласился с тем, что это намного важнее, и отправил своего сотрудника договариваться о транспортировке чудовища домой. Не знающего, куда девать глаза от стыда за то, что он не закрыл босса своим телом по причине перепоя.

Глава 33.

В деревню под Красноярском добрались лишь на рассвете следующего дня. Если бы не джипы, взятые у кого-то из местной братвы, то мы бы застряли еще на первых километрах проселочной дороги, живо напомнившей мне прошлогоднее ралли. Но все обошлось, и в шесть утра мы стучались в огромный деревенский дом со спутниковой антенной на крыше.

— Я подарил! — гордо отметил Вован, заметив мой удивленный взгляд: на фоне десятка других, сливающихся с землей, разваливающихся от ветхости домов тарелка смотрелась, как часы 'Роллекс' на запястье бабуина где-нибудь в африканской саванне.

На стук из дома выглянул здоровенный седой мужик и огрел моего друга по плечу рукой, не много уступающей по размеру совковой лопате:

— Привет, недоросль! Что-то совсем пропал! О родных позабыл! Ни письма, ни телеграммы! Мать-то уже совсем извелась! Эх, мало я тебя в детстве учил!

Вован покраснел, как-то сразу сник и поспешил перевести разговор на более приятную ему тему:

— Постой, батя! Я не один! С друзьями к тебе приехал! По делу! Вот, знакомься, — Это Жорик! Мой кореш из Америки! Это Татьяна, дочь Толяна, и невеста Жоры, а это, — он немного покраснел, и затараторил: — Это Мицуко, моя девушка! Живет в Америке, сама из Японии! Очень умная, добрая, спокойная!

— Петр Семенович! — протянул было руку мне отец Вована, но, дослушав фразу до конца, резко повернулся и с удивлением уставился на маленькую хрупкую японочку: — Твоя девушка? Невеста, значит? И ты ее на смотрины привез?

— Угу! — промычал, потупив глаза никогда на моей памяти не терявший присутствия духа Вован.

— Че мычишь, как незнамо кто? — грозно спросил его отец. — Если невеста, то так и скажи: 'Невеста'! А то талдычишь про какую-то девушку!

Он внимательно посмотрел на покрасневшую и даже ставшую еще меньше Мицуко и вдруг улыбнулся:

— Что, по-русски-то говоришь? Али нет еще? Ты меня не бойся, а заходи в избу! Пора тебя с матерью знакомить!

— Говолю, только сютьсють! — кивнула Мицуко и послушно вошла в дом.

Не дожидаясь команды грозного Петра Семеновича, мы с Татьяной и Вованом вошли следом, сняли обувь и босиком вошли в жарко натопленную комнату. Нам навстречу встала, как я понял, мать Вована и обняла своего непутевого сына.

— Да, — шепнул я Татьяне. — Парень-то явно в родителей! Его мать выше меня! А отцу я, по-моему, вообще по пояс!

— Ты бы видел его младшего брата! — так же шепотом ответила мне она. — Тот ни в одну машину не влазит! Ни в высоту, ни в ширину!

В это время Петр Семенович представил нам свою супругу, а нас — ей. Мария Егоровна, услышав, что Мицуко — невеста ее сына, всплеснула руками и прослезилась:

— Ой, не думала я, детки, что доживу до этого дня! Младшенький, Мишутка, уже троих детей нянчит, а ты, злыдень, все мотаешься где-то! Что девочку-то голодом морил? Худая, болезная она у тебя какая-то! Но ничего, миленькая, погостишь у меня, так оклемаешься, подрастешь! У нас харчи-то простые, деревенские!

— Ну, ладно тебе, Егоровна! Оставь дитя в покое! Ты лучше на стол накрой, а то гости с дороги! А я пока баньку растоплю!

— Помочь, батя? — тут же рванулся с места Вован.

— А то! Сам, небось, попариться не дурак! А я, старый, горбатиться должон! Эх, нет на свете справедливости!

— Петр Семенович! — подал голос и я. — Может и я на что сгожусь?

— От это да! — восхитился он. — Ты ж американец? Или я на ухо туговат стал?

— Американец! — подтвердил я.

— А чо, у вас в Америке по-русски говорят?

— Нет! — улыбнулся я. — Просто в армии научили!

— А, шпиен значится! — он исподлобья посмотрел на меня.

— Да нет, не шпион! — растерялся я. — Я еще много языков знаю! Немецкий, испанский, шведский...

— Да не журись, парниша! Шутю я! Да и будь ты шпиеном, мне то что с того? Ты Вовану друг?

— Друг, Батя! Закадычный! — влез в разговор Вован.

— А ты не лезь! Мал еще! — знакомо рыкнул на него отец. — Значит, в моем доме желанный гость! Вернее, уже не гость! Держи топор! Вот поленница, покажи, на что способен...

Пока я рубил поленья совершенно неподъемным топором, отец с сыном затопили баньку, перетаскали из погреба в хату огромные бочонки, потом бутыли с мутной и подозрительно выглядящей жидкостью. Наконец Петр Семенович вышел на крыльцо, посмотрел на дело рук моих, — на здоровенную поленницу, сложенную рядом с забором, потом подошел поближе и потребовал:

— Покажи ладони!

Я послушно воткнул топор в полено и перевернул руки. Он с уважением потрогал мозоли от штанги, гантелей и груши на моих ладонях и одобрительно хлопнул меня по плечу:

— Настоящий мужик, хоть и мелковат! И не нытик! Сгодишься! Идем в избу! Горячее подоспело!

В избе суетились женщины, накрывая на огромный стол, рассчитанный на таких великанов, как Вованова семейка. Увидя Мицуко в фартуке с чужого плеча, почти волочащемся по полу, еле волокущую к столу огромную тарелку с пельменями, я еле сдержал смех: она и без того была запугана всем происходящим.

— Ну, дочка, за тебя! — поднял первый тост Петр Семенович. — Дай-то бог тебе нашего, сибирского, здоровья, детей, и счастливой бабьей доли! Пусть твой дом будет полной чашей для вас, ваших детей и ваших друзей! И хоть ты роду не нашенского, чую, дивчина ты справная, толковая, раз смогла околдовать моего лоботряса! За тебя, Милка!

— Мицуко! — попробовал было возразить 'лоботряс', но глава семьи грозно нахмурился и уточнил:

— Для тебя — кто угодно. А для меня — Мила, Милка! Я к этим выкрутасам не привык и привыкать не собираюсь! — Дочка, ты не против? — обратился он к невестке.

— Неа! Мне дазе нлавится! — улыбнулась она.

— Улыбка у тебя дюже добрая! Молодец! — похвалил ее Семеныч. — А теперь я хочу выпить за твоего друга...

Приняв на грудь по пол литра на брата, мы отправились в баньку. Не все, а только мужчины. А там я понял, что мой прошлый опыт был, собственно, не таким и страшным. — Через час жестоких пыток горячим паром, ледяной водой и вениками, в течение которых я, сжав зубы, пытался не заорать и не сбежать из бани к чертовой матери, меня довели до состояния, в котором я мог только глупо улыбаться. И, естественно, пить. Все остальные функции организма временно отключились.