"Ночи Белладонны и другие рассазы"

— Моллой, это ты?

— Это Грир, — крикнул он в ответ, понимая, что у него нет шансов остаться незамеченным. — Грир, — подчеркнул он.

— Все в порядке, Грир?

— Кто это?

— Фаркас. Мы получили известие, что... — Фаркас замолчал, когда под ними обвалился кусок каменной кладки, и им пришлось искать твердую почву под ногами, прежде чем город поглотил бы их целиком. Фаркас перевел дыхание и громко захрипел. — Мы получили известие... Мериньяк все еще там, Грир?

— Да, Мериньяк все еще там, с Моллой. Они просто... заканчивают. У нас здесь все хорошо.

Фаркасу и его группе оставалось преодолеть всего около тридцати метров, прежде чем они окажутся у входа. Мериньяк обдумывал возможные варианты, изучая возможные пути отступления и пытаясь решить, какие из них были наименее опасными.

— Грир, — сказала одна из двух человек в хвосте отряда. — С вашим новобранцем проблема.

— Что за проблема? — невинно спросил он, щурясь от яркого света фонаря.

Женский голос произнес: — Меня зовут Колэкс. Я констебль, только что спустилась с орбиты. Я здесь с... еще одним спящим, еще одним пришельцем, оттаявшим на том же корабле, на котором прибыл ваш новобранец. Приехала сюда так быстро, как только смогла, а потом попросила Фаркаса и его команду привести меня к вам.

Этот ваш Мериньяк... он не тот, за кого себя выдает. Он здесь по поддельным документам. Полностью, вся его личность. Мой коллега чуть не погиб из-за него.

— Не понимаю.

— Он не чист, — продолжила Колэкс. — У него остаточные образования в голове. Восприимчив к чуме. Именно мой коллега должен был просканировать его и не дать ему приблизиться к Городу Бездны, по крайней мере, до тех пор, пока ему не удалят эти импланты. Но вашему сотруднику, очевидно, не понравилась эта идея. Он напал на моего коллегу, оставил его умирать и подделал его собственные документы о допуске к работе.

— Мы проверили его документы, — сказал он.

— Кажется, недостаточно тщательно.

— Ну, вы не можете винить его за то, что он не захотел такой операции, которую ему предложили бы на орбите, прямо с корабля. Не говоря уже о том, какую цену ему пришлось бы заплатить, когда он уже вышел из спячки без единого кредита на свое имя.

— Грир... — с сомнением произнес Фаркас. — Ты уверен, что с твоим отрядом все в порядке?

— Да, все в полном порядке. Мы закончили с этим зданием. — Он повернулся, чтобы оглядеть его, как будто с нежностью. — Это был... хороший огонь.

Он услышал, как Колэкс произнесла: — Это он.

Знала ли она это или только догадывалась, уже не имело значения.

Ему нужно было бежать.

Он метнулся без предупреждения, выбрав наименее проблематичное из возможных направлений бегства. Местность по-прежнему была полна опасностей, но без саней за спиной он двигался легче, чем раньше, и с какой-то отчаянной, движимой страхом уверенностью перепрыгивал через ровные участки, спотыкался о рыхлую осыпь, а затем восстанавливал походку. Остальные пытались последовать за ним — он слышал их возбужденные крики, хруст щебня у них под ногами, — но у него был элемент неожиданности, и он быстро завернул за угол здания, скрывшись от них из виду. К тому времени, как они завернут за тот же угол, он уже потеряется на множестве возможных маршрутов.

Если у него и были остатки плана, то после убийства остальных теперь его единственной мыслью было выиграть время и держаться подальше. Произошедшее в здании было бы невозможно объяснить, особенно теперь, когда Колэкс раскрыла его предыдущее преступление. Но это не означало, что ему пришел конец. Город был огромным, темным и по большей части беззаконным, и если он продолжит свой путь, то вскоре может затеряться в нем. Конечно, ему нужно будет очень быстро адаптироваться к жизни беглеца. Но, как он уже доказал самому себе, недостатка в способности к адаптации у него не было. Если дикари могли жить в городских трущобах, то и он мог. Но, в отличие от них, он не согласился бы на такое существование.

Он завернул за угол, нырнул под эстакаду и удержался на ногах, едва не наступив ногой на торчащий из земли шип. Дыхание стало тяжелым. Шум дождя был доминирующим звуком, он лился непрерывной жирной пеленой с более высокого выступа здания. Он напрягся, пытаясь уловить признаки погони: их крики и шаги. Возможно, там что-то было, на пределе слышимости, но чем больше он сосредотачивался на этом, тем дальше, казалось, оно удалялось, как будто они действительно неправильно рассчитали направление его бегства.

Он успокоился.

Теперь он мог позволить себе быть более осторожным. Все, что ему нужно было делать, — это методично продвигаться вперед, оставляя позади себя один-два сектора. Если он будет двигаться медленно и бесшумно, то не будет необходимости выдавать себя. Если бы они действительно серьезно хотели его поймать, то послали бы не только эту незадачливую констебля. Он полагал, что смерть мелкого чиновника — того самого бесполезного чиновника, которого он убил, — на самом деле не стоила организованных поисков. Какой смысл был исправлять одно преступление, когда целый город погрузился в хаос и безумие?

Никем не замеченный, он проскользнул по темным переулкам между зданиями. Время от времени он замечал нанесенные краской значки стерилизующих команд, гордое хвастовство, слабо светящееся на фоне теней и грязи, и удивлялся проделанной ими работе, спящим спрокерам, пробудившимся в пародии на сознание. Если циферблаты дернутся, они, возможно, выживут. Если нет, то быстрый синий огонь послужит для них средством экзорцизма.

Его тень прыгала впереди него. Вдруг все вокруг залил свет. Мериньяк застыл, словно пригвожденный к месту сиянием. Он посмотрел вверх, на завывающий поток воздуха, падающий из-под дождя.

Они все-таки нашли его.

Голос, усиленный громкоговорителем, произнес: — Остановитесь, Мериньяк, если вы так себя называете. Вам некуда идти.

Он огляделся. Там, где только что была темнота — убежище, — теперь была лишь слепящая путаница света и тени, движущихся и извивающихся, словно пытаясь обмануть его восприятие. Из яркого света возникли призрачные фигуры. На мгновение его глаза превратились в зеленых ангелов, пока очертания не слились в Фаркаса, Колэкс и трех других преследователей.

Колэкс крикнула, перекрывая рев волантора: — Сдавайтесь сейчас же, Мериньяк. Это лучший шанс, который у вас есть.

Он рассмеялся. — Наилучший шанс для чего?

— Чтобы избежать худшего. Мои обвинители рассмотрят смягчающие обстоятельства. Вы недавно вышли из наркотического сна. Это будет засчитано в вашу пользу. Этот человек... он солдат, еще один пришелец с Окраины Неба.

— Я Мериньяк, — сказал пятый с акцентом, который сразу же определил в нем гражданина Северной коалиции. — Вы забрали мою личность, забрали мои воспоминания. Вы никогда не были солдатом. Ваша семья управляла частной больницей, зарабатывая деньги на войне. Когда я был там, тяжело раненый, вы провели нелегальное траление воспоминаний. Взяли у меня все, что вам было нужно, включая мое собственное прошлое. Ровно столько, чтобы выдать себя за меня и занять место на этом корабле. Вы думали, что я умру, и никто ничего не узнает. Но я выжил. Выкарабкался. И когда мы узнали, что вы натворили, другой солдат добровольно отдал свое место на корабле, просто чтобы я мог следовать за вами. — Он замолчал, тяжело дыша. — Но не для того, чтобы наказать вас. Просто чтобы... вернуть то, что вы взяли. Мое имя. Мое прошлое.

— Это ложь, — крикнул он в ответ.

Но Колэкс спокойно ответила: — Нет, это не так. Он на самом деле Мериньяк. Но вы искромсали его воспоминания. Все было сделано слишком быстро, без каких-либо никаких мер безопасности. Но то, что вы знаете, вы можете вернуть ему.

— Ты имеешь в виду, протралить меня?

— Нет, сейчас это не так-то просто сделать. Но Мериньяк просто хочет, чтобы фрагменты были заполнены. Вы можете поговорить с ним. Расскажите ему, что помните, и это поможет ему с недостающими частями, с теми пробелами, с которыми вы его оставили. Просто поговорите.

— Почему бы ему не пожелать наказать меня?

Настоящий Мериньяк ответил: — Потому что я видел слишком много такого. Я просто хочу снова вспомнить ее. Это все, о чем я спрашиваю.

— Ее?

— Мою мать и как она пела мне.

Колэкс сказала: — Еще не слишком поздно. Здесь нет ничего, что нельзя было бы простить. Вы совершали ошибки, но их можно понять. Травмы войны... вам не обязательно было быть на передовой, чтобы они вас коснулись. А мой коллега ранен, но с ним все будет в порядке. Как и с Мериньяком, если вы ему поможете. Здесь никто не умер. Мы займемся терапевтической реабилитацией. Хотите верьте, хотите нет, но живые люди нужны нам больше, чем мертвые. Этот город разрушен. Потребуется много рук, чтобы привести все в порядок.

Он снял маску и защитные очки, чтобы правильно к ней обратиться. Теперь они стояли недалеко друг от друга.

— Вы сказали, что никто не умер.

Колэкс склонила голову набок.

— Что смешного?

— Просто вы не сказали бы этого, если бы уже знали о Моллой и Грире. — Он удивленно уставился на нее. — Но вы ведь не знаете, не так ли? У вас не было времени вернуться в то здание. Вы не знаете, что я с ними сделал.

— Что сделал? — спросил Фаркас.

— Они хотели остановить музыку, — объяснил он. — Я не мог этого допустить. Поэтому сжег их обоих.

— Не убегай! — позвал Мериньяк. — Ты нужен мне! Она нужна мне!

Но он опять убежал.

Это было невозможно, и он знал это, но все равно должен был бежать. Волантор следовал за ним с почти неторопливым интересом, как хищник, который уже впрыснул свой яд, и ему оставалось только дождаться, когда его жертва сдастся. Он не сомневался, что где-то позади следуют Фаркас, Колэкс и настоящий Мериньяк, ведомые светом.

Он подошел к краю чего-то. За движущимся кругом света город исчезал в пустоте. Здания покачивались на краю, тяжелые галеоны кружили в водовороте с черным днищем. Пропасть была так широка и необъятна, что он не мог ни разглядеть ее другую сторону, ни оценить ее глубину. Но он прекрасно знал, чего достиг. Это был край Бездны.

Он не мог вернуться, и любой путь налево и направо вскоре был бы перекрыт. Но тонкая каменная кладка уходила дугой в пустоту. Это был мост, узкий, как пешеходная дорожка, с перилами высотой по пояс из гнутого металла. Свет задержался на ближайшем конце моста, побуждая его ступить на него.

— Не делай этого, — крикнула Колэкс. — Это тупик. Мост ведет в никуда.

— Послушай ее! — крикнул Мериньяк с нарастающим отчаянием в голосе. — Я был готов простить — я все еще готов!

Он ступил на это сооружение. Возможно, оно куда-то вело, возможно, нет, но на краю Бездны у него определенно не было будущего. Их благородные идеи о его реабилитации увяли бы при первом же взгляде на эти тлеющие груды костей. Тогда они захотели бы сжечь и его. Лучше бежать, куда бы это бегство его ни привело.

Мост под его ногами казался твердым, но только поначалу. Чем дальше он отходил от края, тем сильнее чувствовал, что мост раскачивается, и амплитуда его движения, казалось, увеличивалась с каждым стуком его ботинок. Он оглянулся, ожидая увидеть Колэкс и остальных — даже бедного Мериньяка, оставшегося без матери, — которые последуют за ним. Но они не подошли ближе, довольствуясь тем, что наблюдали за ним с относительно безопасного края Бездны. Даже "волантор" прекратил преследование и завис прямо над отрядом.

Он бежал, пока тряска моста не сделала это невозможным, и тогда перешел на бег вприпрыжку, хватаясь за прогибающиеся перила, чтобы не упасть. Мост сильно дрожал, вызывая у него тошноту от его колебаний. У него не было другого выбора, кроме как идти, широко расставив ноги для устойчивости. Но опора перил уже предавала его. На ощупь металл казался неплотным, он лишь слегка соединялся с конструкцией, которую должен был защищать. Вдали от освещения "волантора" и факелов группы он почти ничего не мог разглядеть насчет протяженности моста, о том, как далеко он простирался над пустотой.

Перила задрожали, описав непрерывную дугу, и ему не за что было уцепиться. Он задохнулся и упал на колени, охваченный чудовищным страхом падения.

Зеленый ангел вынырнул из темноты. Он подлетел к нему очень близко, на мгновение зависнув, так что он смог в полной мере насладиться ужасающим зрелищем его красоты. Затем он снова умчался, кружа высоко над ним. За ним последовал второй, затем третий. Они пронеслись мимо него, описав дугу под мостом, а затем снова поднялись и закружились. Все трое кружились в своем круговом танце, который он уже видел. Их извивающиеся движения начали приближаться к нему, прижимая и опуская их.

На их лицах появилось выражение, которого он раньше не замечал.

Они были недовольны им.

Он вздрагивал и изгибался, когда они приближались все ближе. Чувствовал холодную турбулентность их движения. Теперь их недовольство усиливалось, превращаясь в зеленоглазую ярость.

— Они хотели остановить музыку, — снова взмолился он, но на этот раз обращаясь к другой аудитории. — Но мне нужно было услышать, как ты поешь.

Зеленые ангелы превратились в зеленых фурий возмездия и наказания. Их кожа содралась до костей и сухожилий. Он кричал, пытаясь отогнать их. Бился, стонал и потерял хрупкое равновесие на мосту.

Он упал.

Беспомощно загреб руками по воздуху. Закричал в поднимающийся туман. Три зеленые фурии окружили его, образовав эскорт, и наконец запели.

На этот раз это была другая песня, которую ни одна мать никогда не пела своему последнему живому сыну.

НОЧНОЙ ПЕРЕХОД

Если вы действительно родились на Фанде, то знаете старую поговорку, бытующую в этом мире.

Стыд — это маска, которая становится лицом.

Подразумевается, что если носить маску достаточно долго, она прилипает к вашей коже, становится неизгладимой частью вас — даже своего рода утешением.

Рассказать вам, чем я занималась до вашего звонка? Я стояла у окна и смотрела на погружающийся в сумерки Город Бездны. Мое отражение вырисовывалось на фоне далеких зданий, стоящих перед моим собственным, мое лицо было словно выточено из жестоких бликов и безжалостных, поглощающих свет теней. Когда мой отец держал меня на руках под ночным небом над заливом Бернхейм, указывая на называемые колонии, миры и системы, через которые проходят корабли, он сказал мне, что я очень красивая девочка и что он видит миллионы звезд, отражающихся в темных озерах моих глаз. Я сказала ему, что мне все это безразлично, но я хочу стать капитаном космического корабля.

Отец рассмеялся. Он обнял меня крепче. Не знаю, поверил он мне или нет, но, думаю, его напугало, что я, возможно, имела в виду именно то, что сказала.

И вот пришли вы.

Вы узнаете меня, чего он не сделал бы, но только потому, что знали меня взрослой. Мы с вами никогда не разговаривали, и наша единственная встреча состояла из одной-единственной улыбки, одного-единственного дружеского взгляда, когда я приветствовала пассажиров на своем корабле, все девятнадцать тысяч, которые проходили через посадочный шлюз — двадцать, если считать конджойнеров.