Черный истребитель

Наконец-то она смогла отвести глаза в сторону. Взгляд метнулся по рядам книг на стенке. Здесь была большая библиотека. Много фантастики и фэнтези — почти все она уже читала. Среди темных и темно-пестрых обложек цветовым пятном мелькнула темно-голубая обложка старого, кажется, первого издания Толкина в России. Когда-то ей дали почитать четыре книги, упакованные в единую мягкую обложку наподобие коробки. В отличие от друзей, ее модное произведение совершенно не впечатлило. Но одна сцена...

"Нет", — сказала она себе. — "Я останусь собой, я не куплюсь на желание скрасить одиночество. Если я полюблю его — значит, так тому и быть. Если нет — нет".

— Саша. Если у нас все получится. Если мы окажемся живы и здоровы. В лаборатории или еще где-то. Тебе придется ждать — и я не обещаю, что ты дождешься. Понимаешь?

Голос рассудка шептал в ухо: "Идиотка, где еще ты найдешь такого парня?", — но Танька велела ему заткнуться. Никакого больше здравого смысла. Никакого больше предательства себя самой.

Никогда.

Саша кивнул.

— Каждый раз, когда я думаю, что ты — все-таки довольно обыкновенная девица, ты откуда-то берешь силы удивить меня. Видела бы ты сейчас свое лицо...

— А что у меня было с лицом? — встряхнула волосами Танька.

— В тебе как будто два человека. Один поверх другого. И тот, что глубже, мне нравится в сотню раз больше.

— Кто ты такой, чтобы я думала о том, что тебе нравится? — голос был чужой, тяжелый и неподатливый. Словно в ранней юности, когда, просыпаясь, она не могла сказать ни слова по-русски, а потом слова приходили, но были вот такими вот — холодными и пластилиновыми.

— Я сказал — будь такой? — удивился Саша. — Я просто высказал свое мнение.

Танька прикрыла глаза, чувствуя, что лицо будто переплавляется под натиском чего-то изнутри. Застывали сталью скулы, и губы сводило в жесткую прямую черту. Ей не хотелось этого изменения, но ничего поделать было нельзя. Каждое слово, каждая мысль вели ее к какому-то перерождению. А то, что должно было родиться, ее уже почти не пугало — слишком мало оставалось ее прежней. Да, собственно и имело ли смысл делить на себя прежнюю и нынешнюю? Сколько-то лет она была просто маленькой девочкой, сколько-то лет она была коконом, в котором в муках из гусеницы превращалась в бабочку. А теперь кокон готов был лопнуть, но ведь гусеница и бабочка — одно существо...

— Спать, — коротко приказала она. — Нет, погоди. У тебя есть запасной пистолет?

— Да.

— Дай мне.

Саша не стал спорить — но это Таньку не удивило, это было само собой разумеющимся. Он полез в бар, оказавшийся на поверку сейфом, и достал тяжелую и опасную даже на ощупь игрушку из вороненой стали. Очертания ей уже были знакомы — "Дротик". Родной брат того, которым сколько-то дней назад Саша пытался напугать ее.

— Любимая модель? — спросила она, взвешивая на руке пистолет.

— Пожалуй. Полный автомат. Стреляет очередями по три выстрела, но дуло вверх не уходит. Двадцать четыре патрона в магазине. Хорошее оружие для обороны. То, что тебе и нужно.

— Спасибо.

— Будешь благодарить, если он тебе никогда не пригодится, — подмигнул Саша.

— Надеюсь. Все. Спать.

Танька сама разложила свое кресло, укрылась с головой пледом. Пистолет она положила под подушку — не потому, что опасалась чего-то, а просто потому, что хотела привыкнуть к нему. Сделать его своим. Нужно было успеть сделать это до того, как он ей понадобится. А что такое время наступит — она не сомневалась. Наступит. И очень скоро.

Почему-то это ее уже совершенно не пугало. Ее уже ничто не пугало, смысл слова "страх" был изучен, постигнут и отброшен за ненадобностью.

Ночь пролетела за одно мгновение: вот она положила ладонь под голову, устраиваясь в узком кресле — и вот уже в лицо вцепляется тусклый и от того особенно противный свет зимнего дня. А который же день пошел — впервые за все время задалась вопросом Танька, но не смогла подсчитать.

— Саша! — крикнула она куда-то в область кухни. — Какое сегодня число?

Саша, оказывается, стоял неподалеку от нее — у окна.

— Восемнадцатое ноября.

Танька прикинула — сегодня был тринадцатый день ее приключений. Еще и двух недель не прошло. Ничего себе!

— Когда мы поедем?

— Днем. Часам к пяти.

— А почему не ночью?

— По тому адресу, который я узнал — обычная квартира в новостройке. Зачем шуметь, когда вокруг больше всего людей? А днем две трети — на работе.

Расчесывая волосы, Танька вдруг поняла, что хочет узнать этот адрес. И спросила. Саша назвал адрес — не интересуясь, зачем ей это нужно. Следующие полчаса она провозилась, прилаживая под курткой пистолет. Оказалось, что, если затянуть кулиску на поясе, почти килограммовый пистолет спокойно помещается в одном из здоровенных накладных карманов в низу куртки и не оттягивает полу. И даже не бросается в глаза. Мало ли, что у девушки в кармане. Может, шапка, может, пакет чипсов.

А доставать его было весьма удобно. Липучка на кармане расклеивалась одним рывком — другая рука опускалась вниз и удобно ложилась на рукоять. Саша посоветовал ей, если получится, не поднимать руку, а стрелять от пояса. Прямо перед собой. В живот или в ноги попадет — вполне достаточно.

Танька уселась в кресло, закинув ноги на спинку, прикрыла глаза. Пистолет в кармане. Деньги — почти еще нерастраченные — в сумке. Свежий ветер в голове. Вот и все ресурсы. Да, драться она не умеет. Не знает, где можно запросто купить машину. У нее нет ни друзей, ни знакомых. Только Саша. Не выйдет из нее героини крутого боевика. Но не в этом счастье.

Счастье — это всегда и везде действовать по-своему.

До отъезда оставалось часа три. Танька слопала банан и пару яблок, залив их йогуртом и утрамбовав почти литром кофе. Попробовала читать. Буквы расплывались перед глазами, на месте не сиделось. Ощущение было странным — с похожим она собиралась когда-то в Москву, получать наследство. Позади все было знакомо — дом, родители, приятели. Впереди — полная неизвестность, еще не рассчитанная и не определенная, и поэтому как бы отсутствующая в текущей реальности. И казалось очень важным сократить период ожидания, заняться хоть чем-нибудь. А гитара где-то потерялась, Танька даже не могла вспомнить — где именно. Где-то в интервале времени от Люблино до второго приезда в Лыткарино. Но где? В расстрелянной машине осталась? Или забыли в попутной?

Может, внизу, в "пикапе" оставили? Хорошо бы. Гитара так себе — но ведь боевая подруга же.

Наконец Саша скомандовал: "По коням!" Они собрали вещи — неизменную Сашину спортивную сумку, о содержимом которой Танька только догадывалась, рюкзак. Танька погладила через карман рукоять пистолета, встряхнула курткой так, чтобы рукоять не выпирала.

Таньке показалось, что машина стоит на добрых полметра левее того места, где ее оставили вчера. Но выпавший за ночь снег вокруг был нетронут, и она решила, что ей померещилось — от волнения. Хотя вроде трудно спутать — вчера стояла так, что дерево было ровно по центру капота. А сегодня это дерево находится ровнехонько перед левой фарой. Глупости. И деревья не ходят, и машины над землей не летают.

Минут через пятнадцать Танька осознала, что хочет посетить туалет. Настоятельно так хочет. Помявшись, она сообщила об этом Саше. Тот воспринял проблему, как саму собой разумеющуюся.

— Потерпи пять минут, сейчас к "Макдональдсу" свернем. Там есть кабинки.

Саша остановил машину не на парковке, а метрах в ста от "ресторана". Танька вышла, огляделась... Оставив рюкзак в машине, она пошла к "Маку", стараясь не спешить. С ее точки зрения бежать, сломя голову, к туалету было несколько неприлично. Вернее, с точки зрения ее матери — но это было крепко въевшимся в голову убеждением.

Пришлось отстоять очередь в лице трех теток, почти не помещавшихся в тесном помещеньице. Судя по их фигурам, им не стоило питаться в "Макдональдсе". А ресторану стоило позаботиться об отдельном помещении для столь крупных клиентов — сами по себе объемы их талий и бедер были лучшей антирекламой "прекрасно сбалансированной" продукции. У Таньки даже пропало желание купить в дорогу пакетик картофеля фри.

Она успела только спуститься вниз со ступенек, когда где-то слева громыхнуло, а через секунду ударило в лицо горячим воздухом. Взвыли сигнализации припаркованных машин. Кто-то истошно завопил над ухом — противным, надрывным бабьим голосом.

— Ой, что делают-то...

Танька повернула голову. Зарево пожара было видно издалека. И Таньке не понадобилось подходить ближе — туда, к полыхавшему на обочине — чтобы узнать, чья это была машина. Она огляделась, ища глазами Сашу среди собиравшейся у места происшествия толпы.

Не меньше минуты ей понадобилось на понимание — Саша не выходил из машины. Он остался там.

Было совершенно ясно, что он мертв. Уцелеть в подобном взрыве было невозможно.

Что в машине остался рюкзак, на дне которого лежали деньги, а в кармане — ее почти годный паспорт на имя гражданки Розенберг, Танька вспомнила несколько позже. Когда обнаружила себя расплачивающейся — пятнадцать рублей — за маршрутку до Москвы. В кошельке лежало еще двести долларов и порядка пяти тысяч рублей. Немаленькая сумма для уборщицы тети Тани. Смешные гроши для Таньки, которой нужно было добраться до Маршала. Ее счет вырос вдвое.

Одиннадцать тысяч рублей и пистолет с полной обоймой — двадцать четыре патрона. Сомнительные навыки стрелка. Неопределенная компания, ухитрившаяся подложить в машину какое-то взрывное устройство.

И еще Скиннер где-то на горизонте.

Просто обалдеть!

Танька обнаружила, что стоит возле метро и хохочет на всю улицу. Кто-то оглянулся на нее — Танька поймала почти равнодушный взгляд, которым москвичи скользили по различным странным субьектам, встречавшимся им на пути. Взять себя в руки оказалось легко. На те тридцать секунд, которые она оглядывалась вокруг, пока ее взгляд не натолкнулся на вывеску "Макдональдса".

У нее еще хватило сил задержать тошноту на те несколько шагов, которые понадобились, чтобы зайти за палатку с мороженым. Там ее вывернуло почти наизнанку.

Рвота помогла. В голове чуть-чуть прояснилось. По крайней мере, смеяться во весь голос уже не хотелось. Она купила бутылку минералки, прополоскала рот и вытерла руки. Куртка осталась незапачканной — повезло.

Танька оценила свои силы. Как ни тянуло ее навестить Маршала, не было никакой возможности сделать это сейчас. Ей нужен был отдых. Возможность обдумать, что и как она будет делать. Один раз она уже поступила импульсивно, позвонив в милицию. Оказалось — никакой пользы, только вред. Второй раз действовать второпях она не могла себе позволить. А советчиков, которые могли бы что-то подсказать, у нее не было.

Примерно полчаса, как не было.

Куда может поехать в Москве человек без документов, чтобы переночевать? Ключей от квартиры в Лыткарино у нее не было — остались у Саши. Ее квартира давно была опечатана. Единственная из тех, где они ночевали вместе с Сашей, адрес которой она помнила, была украшена парочкой трупов. Возможно, их давно нашли и забрали, опечатав квартиру. Возможно — нет. Богатое воображение незамедлительно подсказало, на что похожи трупы, пролежавшие дней десять в теплой квартире. На этот раз ее не стошнило — было нечем.

Когда-то у нее был знакомый, который учился в Ветакадемии. Изрядный нытик, Танька не особенно его любила, но сейчас одна из его жалоб пришлась удивительно к месту. Жаловался он на коменданта, который селит в подвластных ему общежитиях кого угодно, "уплотняя" студентов. В том числе — что вызывало особый гнев Вовика — лиц несуществующей, но от этого не менее нелюбимой "кавказской" национальности. За деньги, разумеется.

Отсюда до общежитий было рукой подать. Точнее, четыре остановки автобуса — но это не расстояние.

К корпусам проходили через дыру в бетонном заборе. Видимо, дыра существовала давно, с наружной стороны забора к ней даже провели асфальтированную дорожку, а внутренняя ее часть, без асфальта, выглядела солидно и утоптанно. Посмотрев на стоящие рядом две одинаковые кирпичные башни, Танька выбрала дальнюю.

Около ближней лежал выкорчеванный пень. Это был, на первый взгляд, вполне обычный пень, вот только в надвигающихся сумерках от него несло такой черной жутью, что Таньке немедленно захотелось удрать с территории Академии вообще. Не в первый раз ей попадались места или предметы, которые казались сгустками темного потустороннего кошмара, сродни ожившим мертвецам и прочим вещам, которых не должно было быть в мире живого. Как-то раз на лавочке у подъезда она увидела забытую детскую игрушку, потертого плюшевого медведя. Сначала ей захотелось подцепить его палкой (чтобы не касаться руками) и выбросить в помойку, но медведь оказался сильнее. Черная клякса лизнула ее по груди липким щупальцем, Танька опрометью бросилась прочь от того подъезда и с неделю возвращалась домой другой дорогой.

Она предполагала, что такими вещи становятся, если рядом с ними случается нечто особенное, вопиющее. Может быть, мальчика или девочку, маленького хозяина "медведя", убили или изнасиловали, когда он держал в руках игрушку. А может, все было не так страшно — просто этого ребенка никто не любил, и он плакал от обиды, утыкаясь лицом в живот единственного — плюшевого — друга. Так или иначе, то, что случилось в конце концов с игрушкой, было омерзительно.

В дальней ей не повезло. Неприветливая вахтерша даже не стала ее слушать, хотя Танька всего-навсего поинтересовалась, не живет ли здесь Володя Анисимов.

— Много тут кого живет, иди в деканате узнай. Только он закрыт уже... — мстительно сообщила оторванная от распития чая тетка.

К ближней от дыры в заборе башне она подошла четким, почти маршевым шагом, старательно "закрываясь" от того, чем несло от пня. Пень лениво коснулся ее щупальцем, но во взаимодействие вступать не стал. Внутри она уже сразу спросила коменданта. Видимо, выглядела и говорила она вполне уверенно, и Таньку послали в третий корпус. Третий корпус больше напоминал хрущобу, а не общежитие. Коменданта на месте не оказалось. Ждать пришлось почти час, но никто не сгонял ее с обшарпанного стула возле двери.

Коменданту она сначала положила на стол купленную заранее, у метро, коробку конфет. Комендантша профессиональным взглядом оценила конфеты марки "Коркунов", едва заметно оттаяла взглядом. Потом Танька объяснила свою проблему — приехала в гости к Володе, а не знает, в каком он корпусе. И деканат уже закрыт. И вообще... дело такое. Хотелось бы ей Володю непременно застать.

Танька подпустила в голос толику смеси стервозности и упования на женскую солидарность. Комендантша задумчиво оглядела ее и, видимо, истолковала зеленоватый вид именно тем образом, которым хотелось Таньке.

— Раньше надо было узнавать, где живет-то... — назидательно сообщила она, покачивая головой. Но любовь к сладкому перевесила, и благородная дона соизволила открыть какой-то гроссбух.

Судя по записям, Владимир Анисимов был выселен из общежития в связи с отчислением еще месяц назад. Танька очень старательно изменилась в лице, схватилась за воротник.