Шедан, маг льда

— Да мы и не думали, — сдавленно донеслось от Бома.

Я ухмыльнулся. Так вот в чем ее интерес? Ай, да пройдоха! Ай, тролья дочь!

Я снова принялся рассказывать нашу историю. А гости все прибавлялись и прибавлялись. И вот уже ими забита вся харчевня. Повсюду слышен звон кружек и веселые возгласы. Вовремя сообразив, что перекричать весь зал моих сил не хватит, я разрешил остальным воинам самим вести рассказ и отвечать на вопросы. Я понимал, что в своих рассказах они будут приукрашивать именно свои действия и свои заслуги, но я не возражал. Я получил свою часть славы от подвига. Путь теперь ей наслаждаются другие.

Стук полных кружек о кружки, громкий гомон толпы, обсуждающих наше сражение, а главное, стук монет по прилавку, уверенно продолжались.

А праздник в харчевне все продолжался и продолжался. Вокруг нас носился громкий стук кружек о кружки. Это были звуки облегчения, радости и, возможно, некоторой доли бравады. Каждый удар кружки о кружку был словно тост — тост за победу своих, тост за смерть старого врага, и, конечно же, тост за удачно завершенное дело. В этом звоне слышалась и радость, и восторг, и нескончаемая уверенность в том, что все проблемы можно преодолеть. Это был звук товарищества, который, казалось, заглушал даже отголоски недавней схватки.

Иногда грохот кружек перекрывал отчаянный гомон толпы. В харчевню входили новые и новые люди: и стар, и млад, и ремесленник, и крестьянин. Все собирались вместе, чтобы обсудить наше великое сражение. Голоса гостей сливались в единый гул, наполненный восторгом, страхом, восхищением и, конечно же, сплетнями. Каждый шепот, каждый возглас, каждая фраза, вырвавшаяся из толпы, была частью осмысления произошедшего. Они пересказывали наши подвиг, другие обсуждали наш план, спорили о смелости и о малодушии. Этот гомон был живым свидетельством того, что наша битва в деревне не осталась незамеченной, что она стала частью народной памяти, пусть и преломленной через призму множества мнений.

Но среди всего этого звукового многообразия, самым отчетливым и, пожалуй, самым значимым был стук монет по прилавку. Он был уверенным, настойчивым, не терпящим возражений. Это был звук, который говорил о том, что, несмотря на все тяжести этой жизни, у людей есть поводы для большого веселья. Счастливая Тильда, не теряя ни мгновения, уже выставляла на прилавок не кружки, а бутылки и даже бочонки, и всевозможную закусь. Каждый удар монеты о дерево прилавка был подтверждением того, что человеческая жажда наживы, или, возможно, просто потребность в восстановлении сил и запасов, сильнее любых потрясений. Этот звук был якорем, который возвращал мир к его привычному течению, напоминая, что даже после самых кровопролитных сражений, люди продолжают жить, торговать и стремиться к лучшему.

Весь этот шум смолк лишь один раз, когда в зал вошла пара человек. Я тут же обратил на них самое пристальное внимание. Пара человек. Мужчина и женщина. Мужчина, чье лицо, словно высеченное ветрами и солнцем, рассказывало о жизни, полной большого труда. Его руки, загрубевшие от работы, были руками мастера, человека, создающего что-то своими руками. А рядом женщина, высокая и стройная, но с глазами, в которых затаилась печаль, с кругами, выдающими бессонные ночи и недавнее горе. Она крепко, словно боясь потерять, прижимала к себе маленькое дитя, и в этом жесте была вся ее суть — простая, но сильная хозяйка, чья жизнь теперь сосредоточена в этом крошечном существе.

— Ты командир тех солдат, что убили чудовище? — сурово спросил мужчина, подходя к столу.

— Я. А что? — Я приподнялся, чувствуя важность пришедшего момента.

— Благодарю тебя. И вот, держи. — Мужчина сунул руку за пояс, и, вытащив оттуда небольшой кошелек, положил передо мной.

— Да нет. Мне не надо. Я ж не за деньги, — тут же попробовал отказаться я. Но тут рядом со мной появилась фигура Дормидонта.

— Бери, Шедан, бери, — тихо шепнул мне в ухо старый маг. — Это Тилль и Маричка. Это их дитя было отнято Овцекрадом. Это не плата, нет. Такое свершение невозможно оценить деньгами. Это, скорее, их благодарность. Благодарность за то, что теперь они могут спать спокойно, не терзаясь страхом за второго ребенка.

Его слова развеяли все сомненья.

— Благодарю покорно, — с поклоном ответил я.

Вручив мне кошель, парочка удалилось, не оставшись со всеми.

— Они будут праздновать это не со всеми, а дома. Ведь что не говори, а это их особенный праздник, который они хотят провести наедине, — вновь пояснил Дормидонт.

Я понимал.

Вскоре шум праздника заиграл с новой силой — жизнь брала свое.

*

Под конец дня местные уговорили нас остаться на ночь в харчевне, благо в ней имелось несколько комнат для гостей. Поэтому я позволил и себе, и солдатам, хорошенько надраться, и мы без задних мыслей остались ночевать, чтобы ранним утром отправиться обратно в свой форт.

Но боги все решили по-своему.

— Вставайте! Вставайте! — раздался у меня над ухом чей-то испуганный крик.

Мгновенно очнувшись, я сел и в тут же начал осматриваться, пытаясь осознать свое местоположение и причину своего здесь пребывания. Единственное, что было мне знакомо, — это мои солдаты. Все остальное было совершенно чужим.

— Кто ты? Чего тебе надо? Чего... — Я бросил быстрый взгляд на небольшое окно — там было черным-черно. — Чего будишь людей, когда за окном еще тьма, хоть глаз коли! — рыкнул я на него.

Неизвестный мужчина замешкался с ответом, и снова взглянув на него, я заметил кое-что ненормальное — его выпученные глаза и перепачканное чем-то черным лицо.

— Так это, ну... — Он отчаянно замахал руками, словно это движение могло бы помочь ему вытолкать из горла нужные слова. — Там же это, ну, пожар, — наконец выпалил он.

— Пожар? Какой пожар? — услышал я из-за спины сонный голос Трезора.

— Пожар? Где пожар? — Это подал голос Тур.

— Пожар? Зачем пожар? — зевнув, подал голос разбуженный Игнац.

— Какой пожар!? — Голос разбудившего нас мужчины снова поперхнулся. — Пламя! Пожар! Пожарище! Огонь на полдома! А в доме люди! Жарко пылает — никак не подойти! Нужны руки! Много рук! Иначе людей не спасти!

Пожар. Горит дом. А в доме люди. Эти слова расставили все по своим местам.

— Мы идем! — сразу ответил я, вставая с лавки на ноги. В тот же миг меня малость качнуло — ноги еще не слушались. Но разум уже пытался представить себе, как нужно будет действовать.

— Вниз! На выход! — крикнул я, поворачиваясь, с удовлетворением наблюдая, как все парни, как один, вскочили на ноги. Все молодцы.

А теперь на помощь.

Стрелой слетев на первый этаж и выскочив из харчевни наружу, мы сразу окунулись в шум ночного события. Воздух, еще недавно наполненный запахом жареного мяса и дешевого вина, теперь был пропитан едким дымом и тревогой. Через несколько дворов от нас пылал один из домов. Темные клубы дыма, озаряемые ярким пламенем, угрюмо поднимались в небо, стараясь затмить собой редкие облака, звезды и даже луну. Казалось, само ночное светило отвернулось от этого зрелища, испуганное яростью стихии. Вокруг раздавались встревоженные голоса, треск горящего дерева, и отборная мужская ругань, словно пытающаяся заглушить страх и бессилие перед лицом огня.

Мы побежали на свет, инстинктивно стремясь к центру происходящего, и быстро оказались рядом с источником неприятностей. Теперь, когда ничего не загораживало наш взор, мы могли видеть пожар во всей его красе — или, скорее, в его ужасающей мощи. Незнакомец, чьи слова привели нас сюда, не солгал — горело не меньше половины дома, и жаркое пламя, словно хищник, было готово с радостью поглотить и уцелевшую часть постройки. Больше всего обгорела крыша, превратившись в обугленный скелет, из которого вырывались языки пламени. Часть горящей соломы, сорвавшись вниз, упала на поленницу, стоящую у самых дверей. В одно мгновение дрова вспыхнули, отрезав, тем самым, единственный выход наружу. Это было похоже на ловушку, захлопнувшуюся перед теми, кто оказался внутри.

Жуткое зрелище для тех, кто стоит снаружи, наблюдая за разворачивающейся трагедией с безопасного расстояния. Но боги весть какое для тех, кто сейчас внутри!

Перед плетнем суетились несколько мужчин, вбегая во двор с полными ведрами воды, и выбегая с пустыми. Пока я размышлял, что стоит предпринять, Трезор мощной рукой выхватил одного и развернул лицом к себе.

— Где староста? Чем помочь? — быстро спросил он короткими и четкими фразами.

— А? Чего? — В глазах пойманного мужчины царило смятенье и хаос. Но вот, его взгляд сфокусировался, и он увидел нас. — Шедан! Трезор! — раздался знакомый голос.

Мы пригляделись — да это Бонур!

— Что тут у вас происходит? — Трезор еще раз дернул рукой, требуя ответа.

— Что, что? Не видишь — пожар! Дом горит! — виновато ответил он.

— Это мы сами видим, — строго ответил Трезор. — Кто командует тушением пожара? Мы готовы помочь. — заявил он, махнув подбородком на желтые туники. — Я понимаю, всем заправляет староста. Где он стоит? Где нам его искать?

Бонур мотнул головой, словно что-то уверенно отрицая.

— Староста вечером уехал в соседнюю деревню. Сейчас за старших совет старейшин — главный кузнец деревни, главный мельник, и наш главный плотник. Это они поставили людей цепью от колодцев и до горящего дома, чтобы они тушили пожар.

— Ясно.

— Часть людей стоят у самого дома, и снимают баграми с крыши целую солому.

— Понятно.

— А еще они поставили мага Дормидонта, чтобы он всем помогал. Да только проку от него, как с козла молока, — пожаловался кровельщик.

— Это еще почему? — успел удивиться я.

— А чем маг зверей тут поможет? — Бонур пожал плечами.

Ничего и не скажешь.

— Где стоят старшие? — вновь строго спросил Трезор.

— С той стороны дома. — Мужчина махнул рукой за дальнюю часть двора.

— Хорошо. — Трезор отпустил его и повернулся к нам. — Бегом к ним! Может им не хватает людей, чтобы доставить воду с еще одного колодца.

Я продолжал восхищаться уверенностью Трезора. Отличный вышел десятник — так смело и уверенно действует. Я тут же припомнил, что один раз он уже становился участником пожара, и, вероятно, этот жизненный опыт помогал ему и сейчас.

Неожиданно Трезор снова замер и повернулся к Бонуру.

— Людей из дома вывели? — строго просил он его.

— Нет. — Плечи сельчанина уныло опустились вниз, как будто из-под них вышибли внутреннюю опору. — Они сами наружу не выходили, и мы зайти не можем — везде огонь и дым. Вот и пытаемся хоть как-то управиться с пламенем.

— И? — Глаза десятника требовательно сузились в ожидании ответа.

— Не очень успешно, — честно признался он. — Тилль и Маричка делают крепкое хлебное вино для трактира и харчевни. Похоже, что огонь добрался до их запасов.

Тилль и Маричка! Знакомые имена отозвались во мне колокольным звоном, который ударил прямо в мою душу.

— Тилль и Маричка? — Я аж подпрыгнул, услышав их имена. — Это не те Тилль и Маричка, что я недавно видел в харчевне и от которых получил небольшой подарок?

— Да, это они.

Услышав его слова, в меня внутри словно что-то сжалось. Тилль и Маричка. Семья, что недавно пережила одно глубокое горе, теперь переживала еще одно, не меньшее, а куда как большее. Пожар, закрытый дом, и шлейфы едкого дыма. Представить себе их положение было страшно. Запертые в огненной клетке, они, вероятно, боролись за жизнь, задыхаясь от дыма, обжигаясь жаром, в отчаянной попытке найти спасение там, где его, казалось, уже не было. Их крики, если они и были, то, скорее всего, тонули в реве пламени и треске обваливающихся балок.

Мужчина, женщина и маленький ребенок. И никто в деревне не может им помочь. Хотят, но не могут. Потому, что не в силах.

В этот момент, стоя перед пылающим домом, мы ощутили всю беспомощность человека перед мощной стихией.

Неожиданно на мое плечо легла тяжелая рука Трезора.

— Господин маг, — слышал я его спокойные и решительные слова. — У вам много магической силы?

— Магической силы? А я чем тут помогу? — удивился я. — Из моих заклинаний тут может помочь разве что заморозка. Но она слишком слабая, не для такого пожара, — пояснил я, соотнося в уме силу бушующего жара и силу своего холода. — Тут, по-хорошему, нужен маг воды. Или, на худой конец, маг земли. Но никак не маг льда, — заявил я уверенно.

И верно. Магия воды — это поток, движение, способность проникать и охлаждать. Она гасит, смывает и приносит жизнь. Магия земли — это основательность, защита, способность поглощать и изменять. Она укрывает, укрепляет, дает опору. Обе эти силы, каждая по-своему, направлены на противостояние огню. Но чем тут поможет магия льда? Тем более — моего уровня?

Но у Трезора уже имелся ответ.

— Зато у вас есть заклинание магического доспеха, — напомнил мне десятник.

Магический ледяной доспех. Доспех, что закрывает почти все тело, оставляя свободным лишь место для лица, и что должен защищать от ударов вражеских стрел и мечей.

— А причем тут доспех? — не сразу понял я.

— Это доспех — ледяной. А лед защищает от пламени.

Слова десятника, словно осколки льда, пронзили грохот пожара. Я молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Ледяной доспех — он же не просто защитный доспех. Это доспех из льда, а лед — это надежная защита от той стихии, что сейчас поглощает дом, собирающейся оставить после себя лишь пепел и отчаяние.

Войти в дом, полный яростного огня. Такая мысль даже не приходила мне в голову. И вовсе не из-за страха. Страх — это естественная реакция на опасность, простое желание выжить, которое, к счастью, еще меня не покинуло. Но то, что я ощущал, было чем-то иным, более глубоким, чем просто боязнь. Войти в огонь — это что-то сродни безумию.

Яркий свет, страшный жар, завывание огня, искры, треск, грохот и дым. Свет от пламени, пылающий, словно солнце, что готов тебя ослепить. Страшный жар, который готов мигом выпить твои глаза и обглодать плоть с костей, словно дикий зверь. Завывание огня, не просто ужасный шум, а словно вопли тысячи монстров, готовое свести тебя с ума и этим запутать, сбить с толку, лишить чувства направления. Опасные слепящие искры. Треск, говорящий о том, что где-то что-то вот-вот может рухнуть, погребя все под собой все живое и неживое. И, конечно, дым. Густой, едкий дым, который затмевает твой взор, превращая мир в непроглядную тьму, и не дает дышать, сдавливая легкие, словно плотницкие тиски.

И вот я, маг. Самый обычный маг. Не герой из легенд, не могущественный чародей, чье имя шепчут с благоговением. Я — тот, кто еще несколько лет назад был обычным помощником лекаря, примораживающим травы для большего сохранения и делающий свои первые зелья, и помощником у трактирщика, продлевающим срок храненья самых разных продуктов. Я — тот, кто недавно стал рядовым магом форта. Я — тот, кто только этой весной убил своего первого монстра, и это было не героическое сражение, а скорее отчаянная схватка за собственную жизнь, после которой я еще долго не мог прийти в себя.

И еще — я привык все обдумывать наперед. Обдумывать, прикидывать, рассуждать. Прокручивать в голове, что и как, рассчитывать, сопоставлять. Я привык не бросаться в опасность сломя голову, а идти, придумав план и стратегию. А главное — я всегда имел шанс отступить назад.