Выталкиваю себя наружу, говорю разведчикам:
— Так, мужики, надо следы наши любопытным немцам объяснить. Нужду справляйте на входе. И вонючую мину надо на проходе отложить. Немцы — народ не любопытный, но дотошный. Обязательно следы проверят. Красим снег в жёлтый. Надписи не оставляем. Даже матерные.
— Ты уверен, что не рванёт?
— Не рванула же? Почему именно сейчас рванёт? Ты её не трогай. Она и не возбудиться.
— Я и не собирался. А дозорного где оставим?
— Нигде. Все в подвал спускаемся. Там другого выхода всё одно — нет. Если зажмут — не уйти. Рванём соседку и сразу — в рай. На перегруппировку.
Киркин передёргивает плечами. Опять протискиваюсь в узкую щель проломленного пола в подвал. За мной бойцы. Сопят в темноте — не видят ничего. Я и то — плохо вижу. Прохожу впритык в бомбе, собой перекрываю к ней дорогу, чтобы кто в темноте не "нашарил" её. Слушаю темноту. По чувству присутствия, отсчитываю бойцов. Все, пятеро. Шестой!
— Стоять! — шепчу, — всем — мордой в пол! Быстро!
Передёргиваю затвор. Ещё пять щелчков. И — ничего. Куда стрелять? Кто — лишний!
— Чё? — горячий шёпот Киркина.
— Вас было — пять. Сейчас — шесть. Один — лишний.
Шорох в углу. Отодвигается мешковина, высовываются руки. Мычание.
— Выходи! — говорю в тот угол, — а то — завалю.
А сам — злой на себя! Ну, почему я, спустившись в подвал, "сканировал" на опасность, не "отсканировав" на "присутствие"? Этот паренёк тут и был. От нас прятался. Ребёнок. Мальчик. Если судить по размерам — дошкольник.
Вылазит. Одну руку упорно прячет.
— Что там у тебя. Показывай, — шепчу.
Удивлённо смотрит прямо на меня. Видит меня. Бывает. Не один я — видящий, как кошка. Выпускает из руки топор. Боевитый паренёк.
— Мы — русские, — сообщаю ему.
Всхлипывает. Слёзы. Подхожу, обнимаю. Сначала — упирается, но через несколько секунд — прижимается, вдавливая всё своё тщедушное тельце в меня.
— Ты давно тут? — спрашиваю, поднимая его голову за подбородок.
Кивает.
— Родители где?
Вырывается, проходит два шага, показывает на взрыхлённую землю.
— Это твой дом? — доходит до меня.
Кивает.
— Блин, как же ты выживаешь тут? — не выдержал я, удивился в голос.
Парень весь сжался, как от испуга, юркой кошкой стал носиться по подвалу, мимо бойцов, с удивлёнными — невидящими глазами, законопачивая лаз входа, что я "вскрыл". Потом показал, что чиркает пальцами по кулаку. Даю ему коробок спичек. Он поджигает лампу-керосинку. Сразу — ослеп. После абсолютной темноты даже такой скудный свет — как ксеноновая лампа дальнего света. Проморгался.
— Ты что — немой? — спрашивает Киркин, протягивая парню плитку галеты.
Мальчишка молча хватает, жадно начинает есть. Проглотив галету, смотрит на нас, выжидая. Видя — продолжения — нет, опять ныряет в свой "шалаш", достаёт кусок запечённой глины, разламывает. Протягивает мне. Сдерживаю тошноту — парень запёк крысу. Выбиваю крысу из его рук, из кармана достаю пачку галет:
— Тебе не придётся это больше есть. Бери. Всё — твоё. Не спеши.
Смотрим, как он жадно ест.
— Зверёныш, — бросает один из бойцов. Шикаем на него.
Киркин показывает бойцу на костерище и сложенные дрова. Парень яро машет руками. Жестами объясняет. С трудом, но поняли — пока не светает и не начнётся пальба — огонь лучше не разводить. Дым. Запах дыма.
— Немцы сюда заходят?
Мотает головой. Показывает на бомбу.
— Ты родился немым?
Мотает головой.
— Когда онемел?
Показывает на бомбу. На холмик в углу. Разводит руками, показывает, как падал дом, как он тащил родителей, плачет.
— Сколько тебе лет?
Показывает 9 пальцев. А выглядит — на 6-7.
— В школе учился? Читать умеешь? — спрашивает Киркин.
Кивает.
— Это место знаешь?
Киркин разворачивает карту. Показывает. Парень долго смотрит, водит пальцем по полосам бывших улиц, шевеля губами, беззвучно читает, находит на карте свой дом, замирает. Потом тыкает в нужное место, кивает.
— Нам туда надо.
Мотает головой. Показывает, что там много немцев. Пулемёты.
— Нам всё одно — надо, — отвечает Киркин, складывая и убирая карту.
А парень — молодец. Карту "читает". Оказывается, это — большое достоинство. Вот тебе и зверёныш. Маугли.
— Я буду звать тебя Маугли, — шепчу я запомнившуюся фразу из мультика, — человеческий детёныш.
Парень смотрит на меня выжидательно. Вздохнул, достал плитку трофейного шоколада, что мне перепала перед выходом от расщедрившегося ротного. Маугли шоколад — взял. Но — тянет автомат. Показывая — "мне, мне".
— По губе, — отвечаю ему, — с немцами воевать — мы будем. Ты можешь — помочь. Поможешь?
Кивает. Шоколад — возвращает. Вот это да! Не любит? Быть такого не может.
Снаружи — взрыв. Вместо — доброго утра! Как всегда на войне — день начался стрельбой. Значит — надо спать. У разведки — всё наоборот. Когда все спят — мы работаем. Когда все воюют — мы спим. Но, сначала — пожрать. На слабом огне греем тушёнку. Заедаем с галетами. Маугли трескает за двоих. И всё равно смотрит на запечённую крысу. Чтобы соблазна не было — раздавливаю её ногой. Вздыхает с сожалением.
Засыпая, чувствую, как в кольцо моих рук ввинчивается тщедушное тельце. Вот, появился у меня питомец. Именно ко мне влез. Нас шестеро. Почему я-то? Теперь, ещё и о нём заботиться. Мы в ответе за тех, кого приручили. Детёныш. Маугли. Обнимаю его в полудрёме, прижимаю к себе, как сына. Как же я соскучился!
* * *
Теперь поводырей у отряда двое — я и Маугли. Как волчонок, он чует опасность, чует людей. Даже раньше меня. Так же, как волчонок, нюхает воздух, прежде чем покинуть очередное укрытие и выбраться на открытое место.
Вот и нужный квадрат. Ближе — не подойти. Жизнь у штаба не затихает и ночью. Патрули, дозоры, секреты. Маугли категорически отказывается вести дальше. показывает на столбы виселиц, где уже висят замёрзшие тела. Вижу — четыре таких места казни. И только одно тело в гимнастёрке и галифе, судорожно протянуло босые ноги. Остальные — гражданские. Одно тело — в платье. На груди — таблички.
Не понимаю — зачем? Зачем так напоказ это выставлять? Не могу себе представить штаб нашей дивизии, который посещал недавно, в оформлении подобных предметов декора. Зачем? Ясно же, что и наши казнят всяких нехороший людей. И у нас есть такое "ритуальное" место. "К стенке" называется. Но, трупы напоказ — никто не выставляет! Да и расстрел проводиться — не как шоу-программа. Скромно, без помпезности. Вот, меня расстреливали недавно. Сам себе могилу вырыл. И зрителей — не было особо. Аэродром жил своею войной. И зарыли бы меня там же. Без шума и пафоса.
Последнее время часто появляются ассоциации с игрой Вархамер 40к. Вот и сейчас. Эти виселицы напомнили мне о ритуалах хаоситов. Те, тоже себя обставляли подобным же ужасом. Это им сил добавляло. Как космодесанту — Вера в Императора. А немцы? Им как, нормально работается в антураже средневекового Хаоса?
Замечаю, что рассуждаю об этом спокойно. В прошлом году, на пепелище хутора, в избытке чувств "вылетал" из сознания, оставляя тело во временное пользование Кузьминым. Старшина Кузьмин никуда не делся — сидит во мне и терпеливо ждёт, когда я, наглый "подселенец", оставлю ему его голову. И — не раз уже подобное случалось. Вот, как со стороны это выглядит? Типичная шизофрения. Но, не об этом.
Последний раз — живьём жёг немцев за изнасилованных и замученных гражданских. Уже — логически. И сам. Не пустив Кузьмина. Но, был сильно взвинчен. И — сейчас бы сжёг. Но, совсем без эмоций. Как сжигая мусор. Черствею? Душа коркой покрывается? Или научился контролю эмоций? Не знаю. У кого спросить? С кем посоветоваться? Киркин — не поймёт. Последний, кто понимал — старшина. Где он, этот странный старшина? Ляпнул мне про одиночество и монарха — свалил. Опять — сам. Думай — что хочешь. Бесконтрольно. Так я и в Чемпиона Хаоса переродюсь. Или пререрождусь? Осквернюсь. Не хотелось бы. Придёт за мной тот же старшина, скажет, что он — инквизитор и — силовым молотом мне в лоб. А с молота — ветвистые молнии.
Ох, гля! Уснул! Надо же! Старшина приснился в силовом доспехе Библиария Ультрамаринов с огромным молотом, по которому пробегали молнии. Прямо удар молотом по макушке ощутил. Лбом — макушку раньше называли. Из лба растёт чуб. Как у казаков — из макушки. А то, что сейчас лбом называется — челом рекли. Потому — человек. Глаза на лбу. Чело-век. Всё поменялось за века. Хаос только — вечен. Как жгли немцы людей на кострах тыщу лет назад, так и жгут. И через 40 000 лет будут жечь. Хаос — неистребим. Его противоположности — Порядка — Орды — Ордена — может не стать. А Хаос — будет всегда.
Не спать! Что это меня морит? Не к добру! Копчик ноет не переставая. Перестал различать сигналы от него. Эти вот, военные сталкеры, рацию расчехляют. Гля! Херово! Нас же сразу запеленгуют! А потом тремя точками вычислят местоположение. А потом будут штурмовать, не считаясь с потерями. Не оставят они чужой работающий передатчик у себя в тылу.
Переодеваются. Один из бойцов в форме пехотного немецкого лейтенанта. Каски немецкие достали. А я-то думаю — что это они в немецких накидках? Радист стучит в эфир на немцев, как тот стукач. Готовлюсь к бою.
Слышу шелест, а потом и вой снарядов. Ну её! Прячусь поглубже, накрывая собой тельце Маугли. Яростный короткий налёт нашей артиллерии. А потом — беспокоящий огонь одной из батарей — попеременно били 4 пушки с интервалами.
Меня толкает Киркин.
— Неси рацию во вчерашнюю лёжку.
— Вот так вот, при свете? Ты о чём думаешь, вообще?
Он пожал плечами:
— Оставайся тут.
Твою мать! А я как? Как мне при свете дня идти по тылам занятого противников города? Как? Они же сейчас будут — как наскипидаренные!
Опять яростный налёт частых разрывов. Я аж оглох. Эти пятеро "немцев", оправляя форму, отряхаясь, вышли из нашей "лёжки" и пошли колонной.
— Веди! — я толкаю Маугли, что смотрит на меня глазами забитой собаки. Хватаю рацию, бегу.
Слух прорезался снова. Слышу яростную канонаду оттуда, откуда мы пришли. Наступление?
Рёв тяжело гружённых самолётов. Вскидываю голову. Пе-2. Ё-о! Порвут бомбами, свои же — порвут!
Мир моргнул, смазался. Форсаж. Вовремя. Свободной от рации рукой хватаю пацанёнка, там веса не больше, чем в рации, бегу прямо куда глаза глядят, как сайгак, прыгая через препятствия. Шаром для боулинга вламываюсь в остатки кирпичного дома. А там — не пусто. Роняю пацана и рацию, автомат — в руки. В меня — стреляют. Кручусь, как змея на сковороде, огрызаясь короткими очередями.
Попал я! Как же я попал! В самом логове немцев веду безнадёжный бой.
Ладно, этих — положил. А дальше — что делать? Бежать? Куда? Если на стрельбу подвалят ещё?
Пока думаю, руки сами обшаривают немцев. Маугли выходит из ступора, тоже начинает споро шманать трупы. Смотрит на меня огромными глазами. Что смотришь? Четверо их всего было. Все — с винтовками. Был бы хоть 1 автомат — они бы нас шманали. Наконец-то! Пистолет! Пусть и Р-08, но всё же! Говорят, надёжный.
Достаю "ритуальный" нож, всаживаю каждому немцу в сердце. Глупо, но я — обещал. Пусть в состоянии аффекта, но — обещал же.
Тянет меня Маугли куда-то на улицу. Беру рацию. Иду за ним, оббегаем здание. Яма в земле. Маугли ныряет в эту яму. Забрасываю туда рацию, ныряю сам. Съезжаю по горе битого щебня, земли — в вонючую, затхлую полость. Канализация? Коллектор? Это была смотровая яма канализации. Парень ползёт по трубам в жёлобе. Смотрю с сомнением — влезу ли? Раздеваюсь — снимаю ватник. Толкаю в лаз рацию и узел ватника. Достаю гранату, взвожу, подкидываю её на "выход", а сам ныряю в лаз и толкаю груз головой. Стараюсь быстрее. Сзади — взрыв. Тугая взрывная волна толкает меня. Хорошо, корму не оторвало.
Интересно — далеко ли мы пройдём? Куда ведёт это "метро"? Хорошо бы — через линию фронта.
Никуда не ведёт. Выползли мы в очередной коллектор — колодец смотровой. Больше лезть было некуда — трубы уходили во все стороны, но таких просторных жёлобов — уже не было. Маугли и пролез бы, а я — точно не влезу. Одеваю обратно на гимнастёрку, в очередной раз испорченную канализационными стоками, ватник и сажусь на ящик рации. Будем ждать. Вонючий, затхлый воздух — можно и потерпеть. Идти — некуда. Люк канализационный поднять не решаюсь. Что там Маугли показывает в темноте — никак не могу разобрать.
Слушаю грохот боя над головой. Как только спало с меня напряжение боя, стал засыпать. Откинулся на кирпичи колодца — задремал. Маугли опять ввинтился ко мне на колени, в полудрёме обнял его, заключив в кольцо своих рук. Никогда бы не подумал, что смогу вот так спать в тылу врага под грохот боя. Опасность — везде. Копчик ноет. В эмоциональном плане — пси-шторм. Одним словом — снова я обычный человек. Ничего я не чую. Постоянно находясь между сном и явью. Засыпаю, просыпаюсь. Почему на меня напала дремота эта?
Приснилась мне игра "Метро 2033". Я, с Маугли, в этой канализации, а на нас идут штурмом неведомые и неуязвимые чёрные сущности.
Просыпаюсь в ужасе. Лезу наверх, пытаюсь поднять люк, упираясь руками-ногами в скобы, толкая люк спиной. Как бы не тужился — ни с места! Чем-то люк придавлен сверху.
Когда стихает гром над головой, ползём обратно. Обратно обмазываюсь в ржаво-вонючей канализационной слизи. Свежий воздух! Морозом запахло! Но, вылезти оказалось не просто — выход завален. Осторожно выталкиваю землю. Кажется, что она осыпается с грохотом селевого потока.
Выползаю обратно в обвалившийся смотровой колодец. Ещё не стемнело. После полной темноты тут прямо ярко, как в операционной. Вижу причину завала в жёлобе — следы разрыва гранат. И следы сапог. Кто-то спустился, потом — поднялся. Одеваюсь. Наружу не рвусь. Прислушиваюсь. Час сижу. Замерзаю. Дремлю.
Маугли просится наружу. Киваю. Лисёнком взбирается по откосу. Нюхает воздух. Высовывается. Пропадает. Держу на прицеле выход. Зачем? Если есть немцы — опять кинут парочку гранат. А я даже в жёлоб нырнуть не успею. Показывается голова Маугли, машет рукой. Беру рацию в правую, автомат — в левой. Закрутил ремень вокруг запястья. Если потребуется — отпускаю рацию, хватаюсь за пистолетную рукоять. Да, жду подвоха. Вдруг к затылку Маугли парабеллум приставлен?
Выглянул. Ночь или сумерки? Не понятно. Всё мои неверные глаза. Маугли — один. Нервничает. Тянет меня. Выбираюсь, пригнувшись, бежим. Слушаем, нюхаем, бежим. Ходят, бегают, кашляют, разговаривают — немцы. Везде. Рядом. За стеной, в паре метров. Везде. Ждём "просвета" — бежим. По лезвию бритвы. За спинами немцев, ощущая их дыхание. Чесночную вонь, вонь немытых тел, портянок, дыма. Ползём. Опять — ждём. Опять "просачиваемся".
Как же вас много! И как тяжело идти мимо! Так, чтобы никто не увидел. Невидимкой. Эта ночь была — бесконечной. Я — выдохся. Оказывается, самое тяжёлое — не бой, а — избегание боя. Не допустить боя — тяжелее, чем принять эпичный бой и героически загнуться.
А на месте дома Маугли — новое разочарование — огромная воронка и груды битого кирпича. Нет больше "лёжки". А место встречи — изменить нельзя. И что делать? Скоро рассвет — выхода нет. Ждать разведчиков? Где? Как их узнать? Как они нас узнают? Или идти к нашим через тонкую красную линию фронта? Мы-то, возможно, пройдём. А они? И если был бой, было наступление, то мою 3D-карту можно смело удалять из оперативной памяти. Да и с винчестера — сносить.
