— Не понимаю... — Канзаки вдруг посетило весьма и весьма странное ощущение. Стоявший перед ней тип, которого она за прошедшую неделю успела тихо возненавидеть, затем столь же тихо испугаться... После чего испытать в отношении к нему сильнейшее раздражение, оплакать его смерть, чуть не упасть в обморок после его воскрешения и ошеломленно выслушать его же рассказ о больших секретах... Почему-то от этого самого типа исходил мощнейший, практически ощутимый кожей, поток доброжелательности. Он коротко глянул на нее своими посветлевшими глазами с котовской хитринкой, и Мегуми поняла, что, видимо, ошибалась на его счет. Мысль пришла мгновенно, минуя разнообразные процессы формирования в голове. Просто вдруг ударило: "Да он же добрый".

— Поймете, куда ж вы денетесь, — и вдруг волна доброжелательности исчезла, столь же быстро, сколь появилась. Взгляд и усмешка Ватанабэ вновь превратились в мерзкие взгляд и усмешку Ватанабэ. — Сейчас, главное, не теряйтесь.

— Ты, надеюсь, понимаешь, что Вендиго тебя по головке не погладит за твои художества? — не глядя в сторону Фрэнки, произнесла Анна.

Оба трикстера стояли на вертолетной площадке облюбованного для встречи здания. Внушительная платформа-надстройка с буквой H, обозначавшей место приземления, оказалась совершенно свободной от заполнившего улицы далеко внизу хлама и обломков — следов рождения Старого города. Анна стояла аккурат на середине перекладины, соединявшей линии буквы в единый знак. Девушка всматривалась в налившееся ночной синевой небо, ожидая прибытия их транспорта. Фрэнки же расслабленно облокотился о край платформы, оставаясь внизу, возле ступеней, на которых рядом друг с другом сидели молчавшие юноша и девушка.

— В отличие от тебя, мне при общении с ним вовсе не нужно, чтобы кто-то из нас гладил другого по головке, — ощупывая пальцами приходящее в норму лицо, с которого практически сошла трупная синева, огрызнулся Фрэнки. — Для меня главное — сделать, о чем просили.

— И о чем же тебя просили? — язвительно осведомилась Анна, оборачиваясь к собеседнику. — Натворить глупостей, достойных полоумного ребенка? Хотя нет, половина ума — это для тебя многовато будет.

— Язви сколько хочешь, рыжая, — массируя щеку, фыркнул он. — Я сделал то, что было нужно. А остальное тебе пускай Ок... Пускай Вендиго рассказывает.

— Какой ты смешной, — в голосе девушки было столько яда, что случись кому травить этим ядом крыс, бедные животные были бы обречены на жесточайший геноцид без шансов на выживание. — Не понимаю, как мужчина может так трепетать перед другим мужчиной. Если ты, конечно, не...

— Твои шуточки на эту тему устарели года три назад. Но новых ты, видимо, придумать просто не можешь.

— А зачем новые, если ты как был, так и остаешься вечным источником для старых? Ну да хватит лаяться...

Анна, которой, видимо, надоело стоять на одном месте, парой плавных невесомых шагов пересекла площадку, оказавшись рядом с усаженными на ступени детьми. Хотя, конечно, назвать этих здоровых и, в общем-то, красивых молодых людей детьми можно было уже с трудом. Такова уж натура человеческая в самом наипошлейшем биологическом смысле — в позднем подростковом возрасте почти каждый из нас уже является вполне сформировавшимся человеческим телом. Беда лишь в том, что разум и сознание формируются намного, намного дольше, чем физическая оболочка.

Разум Китами Дзюнко, семнадцати лет и семи месяцев от роду без каких-то копеек, наверняка уже считал себя совершенно сформировавшимся и не нуждающимся в дальнейшем росте. Так считает каждый подростковый разум, и неважно, считает ли так его обладатель. Но сейчас этот, несомненно, высший разум находился в некотором, а точнее, очень сильном замешательстве. Когда следом за Фрэнки, от которого исходили почти физически ощутимые волны незамутненной, чистейшей злобы, столь редко встречавшиеся Китами в последние годы, показался связанный мальчишка, Дзюнко едва не обозначила собственное удивление выкриком вслух. Однако присутствие рыжей женщины удержало ее от подобного проявления эмоций. Почему-то при ней не хотелось вообще выдавать себя, в чем бы то ни было.

Тем не менее, Китами была удивлена. Мальчишка, которого притащил на веревке Фрэнки... Им оказался парень из ее школы. Как-то его еще звали так... Странно и смешно... Учики... Учики Отоко. Как ни странно, Китами его помнила. Получается, он — тоже? Значит, с ним тоже что-то делали? Но почему тогда она ни разу не слышала о чем-нибудь необычном, что было бы связано с этим парнем? Ведь она всегда очень внимательно относилась к подобным вещам, знала же, что может за ними крыться. И если бы рядом оказался кто-то еще, такой же, как она, он непременно бы хоть чем-то выдал бы себя. Однако этот Отоко никогда не обращал на себя внимания, разве что иногда она слышала от помощниц насмешки над этим дурачком, то в одиночку таскавшим спортинвентарь из кладовки, то подметающим полы вместо уборщика, то еще чего... Собственно, так она и запомнила этого малохольного.

Учики же, в свою очередь, чувствовал себя еще более сконфуженным, чем раньше. Над ним черными воронами летали три неприятных фактора. Первый заключался в том, что его, словно жертвенного агнца, притащили непонятно куда. Второй заключался в присутствии рядом самой Китами Дзюнко, кошмара и ужаса его родной школы, который, правда, в свете недавних событий напоминал теперь детскую страшилку, а не что-то по-настоящему пугающее. Третий же фактор был наиболее сокровенен и таинственен, хотя в списке приоритетов мог бы вполне занять первое место. Беда была в том, что в ситуации, что тяжелым кузнечным молотом долбила молодого человека по голове, совместились первый и второй факторы. Результатом же стало не на шутку уязвленное мужское самолюбие. Посудите сами — когда ты молод и не лишен природой нормальных мужских задатков и достижений, быть таскаемым на веревке на глазах у сверстницы, пусть и какой-то там ведьмы — страшное дело, ранит похуже кирпича в лицо.

Девушка сидела на холодных железных ступенях спокойно, если, конечно, не учитывать ее постоянного беспокойного одергивания плиссированной школьной юбочки в присутствии товарища по несчастью. Будь мышление Учики чуть вульгарнее, а мысли чуть менее загружены существующим положением... Да вообще — имей он сейчас смелость смотреть в сторону девушки, отметил бы, что чулочков, что носили как часть формы, на Китами не было, а усердное хватание за подол могло означать, что кое-чего еще в ее одежде тоже недостает.

Отоко и сам был неподвижен. Стоявший рядом Фрэнки его откровенно пугал, до такой степени, что шевелиться было бы трудно, даже захоти юноша это сделать. Учики никогда не был особо чутким к подобным вещам, но убийца с синюшным лицом буквально транслировал внутренней антенной на всю округу свои отталкивающие биоволны. Видимо, это и заставляло неизвестную девушку, что привезла с собой Китами, разговаривать с Фрэнки в неуловимо ядовитом тоне, как будто мысленно морщась от ощущения его присутствия. Таких людей на свете довольно много, но лишь самые эмоционально чуткие из нас способны уловить отторжение и понять, почему в компании некоей персоны нам так неуютно. Однако мало кто был способен столь явно вызывать неприязнь одним своим присутствием, как Фрэнки. Сидевший на ступенях всего в паре метров от него Учики невольно поежился, когда мужчина в очередной раз взялся массировать приходящее в норму лицо.

— И как же ты ухитрилась раздобыть нам воздушное такси? — помяв щеку, снова обратился Фрэнки к Анне, остановившейся позади юноши с девушкой и нависавшей теперь над ними с загадочным видом.

— Ищущий да обрящет, — не глядя на него, ответила девушка. — Мало кто готов добровольно приземлиться в этой дырище, тем более, гражданским сюда нельзя. Но у меня свои методы.

— Даже не буду спрашивать, каким это образом ты раздобыла частный вертолет, — Фрэнки скривился в понимающем сарказме. — Коварная маленькая шлюха.

— Выбирай выражения, — не повышая голоса и не меняя полубрезгливой интонации, Анна лениво сунула руку под плащ. — Или тебе мало тех дырок, что уже заросли?

— Ой-ой-ой, какие мы нежные, — погано усмехнулся Фрэнки.

— Это не мы нежные, это вы тошные, — едва удостоив вульгарного коллегу взглядом, Анна носком изящного полусапожка легонько ткнула в плечо Учики. — А ты-то кто такой?

Невольно вздрогнув, юноша испуганно обернулся. Обернулся только для того, чтобы встретиться со все тем же носком, упершимся в лицо. Чуть приподняв ногу, рыжая флегматично ткнула каблучком в щеку поворачивающегося подростка, тем самым заставив его вновь замереть, глядя поверх лакированного носка на красивое умиротворенно-рассерженное лицо.

— Я не сказала, чтобы ты на меня таращился. Я спросила, кто ты такой.

Покорно убрав физиономию из-под подошвы, он успел заметить довольно оскалившегося Фрэнки, наблюдавшего за столь унизительной сценой. В сторону Китами смотреть совсем расхотелось.

— Меня зовут Учики Отоко.

— Очень признательна, — кажется, настроение у Анны улучшилось, поскольку даже брезгливость в голосе заметно поблекла. Очевидно, мимолетные радости вроде этой ей нравились. — Сколько тебе лет?

— С-семнадцать.

— Свеженький. Это ты отвесил Фрэнки хорошую плюху неделю назад?

— Не понимаю, о чем вы.

— Слушай, ты специально от страха так лаконичен или машинально? Не бойся, я не буду тебя пилить тупой ножовкой. У нас по этим делам Фрэнки спец. Отвечай обстоятельно. Я тебя спрашиваю, это ведь ты тогда помешал Фрэнки работать? Конечно, это был ты, но я-то задаю вопрос, подразумевая, что в ответ ты мне все расскажешь. Так что не тормози, мальчик.

— Да... Это был я.

— Ну и?

— Я, честно говоря, сам не знаю, что это было. Яркий свет и... И дальше появился тот человек... Я правда ничего не понимаю.

— Эх, какие вы скучные, когда уже напуганы, но еще не проходите через пытки! — безнадежно вздохнула Анна. — Никакого с вами развлечения.

— А ты-то что за булочку притащила? — подал голос Фрэнки. Он достал откуда-то из-под полы пиджака небольшой складной нож и принялся выковыривать грязь из-под ногтей. — Хорошенькая.

— Даже не думай, — сказала, как плюнула, женщина-трикстер. — Перебьешься.

Фрэнки выковырял, наконец, грязь из-под ногтя на безымянном пальце и заговорил медленно, обстоятельно.

— Во-первых, откуда тебе знать, думаю я или не думаю о чем-то таком? Во-вторых, не слишком ли ты раскомандовалась? — тон его стал угрожающ, нож в руке выразительно закачался. — Сама знаешь, что со мной тебе лучше бы держаться поскромнее.

— Тогда перестань меня раздражать.

— А ты на меня пожалуйся.

— Может, и пожалуюсь.

Вступившие в ленивую, явно привычную и ставшую уже подобием ритуала, перебранку, трикстеры начисто забыли о жертвах. Учики, столь поспешно лишившийся внимания Анны, чуть заметно сглотнул, справляясь с внутренним волнением. Только теперь он решился скосить глаза в сторону Китами. Девушка, прикованная к его левому запястью наручниками, сидела неподвижно, крепко держась за юбку и глядя прямо перед собой. Выражение ее лица показалось Учики слишком уж суровым для ситуации, в которой они оба находились. Нет, радостных улыбок, конечно, он не ожидал, но Китами сидела со столь угрюмо-решительной физиономией, словно собиралась встать и хорошенько надавать по всем незащищенным частям организма обоим похитителям. Опасное выражение лица для пленницы, опасная тяжесть устремленного в пространство взгляда.

А Дзюнко думала. Она думала о том, что ждет ее впереди. О том, куда и зачем ее увезут эти странные, ненавидящие друг друга люди. О том, что с ней сделают. И любой из возможных вариантов, что всплывали в ее голове, представлял собой судьбу куда худшую, нежели та, что Китами приняла этим вечером, готовясь повторно заложить душу. Она готова была даже умереть, когда руку ее остановил сын Кобаяси, решивший притвориться ангелом мщения. Жизнь и смерть — эти два понятия давно утратили для нее свою значимость, оставив лишь равнодушие к собственной участи. Однако...

Однако на миг, на долю секунды ей показалось, что она увидела за широким занавесом темноты, что окутала ее, лежащую на полу с перерезанным горлом, короткую вспышку света. Странного, жгущегося света, который, тем не менее, вдруг оказался таким манящим. Кратчайший миг, как при работе фотоаппарата. Короткая фраза, сопровождаемая ироничным смешком, сводившим на нет весь пафос: "Смерть — это только начало".

Кто же был этот Ватанабэ? Куда он хотел увести ее? Было бы это место иным, нежели то, что теперь уготовано ей и этому малохольному, что сейчас косится на нее взглядом? И почему он смотрел на нее так понимающе?

Этого уже не узнать. Человек, смерти которого Китами желала еще пару часов назад, теперь действительно был мертв. Но именно теперь Китами поняла, что... сожалеет. Именно теперь, когда за внешним фоном публичного унижения она начала улавливать отзвук чего-то, о чем он пытался рассказать ей.

Вялотекущая склока все продолжалась. Внезапно Дзюнко почувствовала дикий прилив злости. Он пришел так неожиданно, что у нее перехватило дыхание. Как будто кто-то закачал в нее пару бочек разных сортов адреналина, закрыл крышку и хорошенько взболтал получившуюся смесь. Взаимно раздраженные голоса пленителей показались скрежетанием гвоздя по стеклу. Сидящий рядом перепуганный идиот вызывал желание распороть ему рожу ногтями. Мертвого Ватанабэ хотелось разделать на ингредиенты для сукияки. Но больше всего раздражали эти проклятые ступеньки, холодившие спину. Сидеть на них и ждать, как жертвенное животное... Надоело!

Учики так и охнул, когда Китами вдруг резко вскочила, позабыв о юбке, колыхнувшейся при столь резком движении. Еще сильнее он охнул, когда девушка развернулась к стоявшей у нее за спиной Анне, при этом дернув его за прикованную к ней руку.

— Слушай, ты... — спокойным, но от этого чертовски угрожающим голосом произнесла Дзюнко. — Я устала слушать ваш дрязги. И я устала от неизвестности. Так что либо рассказывай, что происходит, либо оставляйте себе этого придурка, а меня избавьте от всей этой ерунды.

— Чего-чего? — зловеще прищурилась Анна, глядя на обнаглевшую девчонку в упор. — Ну-ка сядь, дуреха.

— Ты слышала, что я сказала, — не утратив ни капли своей мрачной решимости, ответила Китами.

В ответ женщина-трикстер только коротко хмыкнула, выбрасывая вперед левую ладонь. Удар, пришедшийся в грудь, отшвырнул девушку назад, заставив упасть со ступеней наземь. При этом Дзюнко невольно увлекла следом Учики, затормозившего о поверхность крыши коленями возле упавшей.

— Знаешь что, Фрэнки? Я передумала, — щелкнув пальцами ударившей руки, произнесла Анна. — Отрихтуй-ка маленько эту наглую дрянь. Я не люблю наглых.

— Слушаю и повинуюсь, — с огромной долей злорадства изобразил полупоклон убийца, шагнув в сторону утробно кашляющей Дзюнко и стоявшего на коленях Отоко. Нож трикстер предусмотрительно убрал, дабы не заиграться. Но вот он уже нависал над упавшей девушкой.

"Проклятье..." — думала она про себя, слыша, как дыхание с хрипом вырывается изо рта. — "Она сильна... Ну и черт с ней!"