Эра жаворонка

— Что же делать?

— Да элементарно. Мысленно обрубим лишние щупальца ветвления, свернём и подклеим обратно, тем самым сохранив гомотопическую структуру пространства. Но при этом образуется прямое продолжение линии распространения гравитационной волны. Останется лишь определить, какие ветви являются лишними и подлежат преобразованию в компактное множество, и какая ветвь — магистральная. И тут, брат, начинается самое интересное. Я не знаю, как оно действует, но если сознание наблюдателя уже однажды наблюдало полный путь из точки А в точку Б, то оно умеет прокладывать магистраль через точки сингулярности в нужную координату пространства. Будто бы, пробежавшись однажды по новому пути, оно запоминает маршрут со всеми промежуточными нелокальностями. А я уже был на Тенере, и лично разворачивал новую станцию, значит...

— Значит, твоя осознающая сущность хранит полную информацию о пересадочных узлах, каковую ты и сообщаешь матрице пересборке.

— Я как бы дозаписываю. К полной описи пересылаемого барахла добавляю путевой лист. Исключительно строгая физика. Я всего лишь пользуюсь корректирующим коэффициентом в уравнении Белла-Клаузера — коэффициентом влияния наблюдателя.

Ошарашенный, взбудораженный Сенг, бросив недообщипанного петуха, ринулся к Вуку. Налетел, обнял, в избытке чувств принялся охлопывать коллегу по плечам и спине. С учётом роста Сенга выглядело это как радость сына от возвращения сурового папаши домой. Например, с китобойного промысла, ну, или с суточного возлияния в пабе.

— Какие горизонты! — счастливо проговорил он. — Ву, представь, какие человечеству открываются горизонты!

— Я тоже так думал, — ответил ему папаша Ву. — Но, как оказалось, человеку очень тяжело мысленно представить путь и конечную точку. Если было так легко, я, пожалуй, не получил бы сотрясение мозга. Мои... Те, кого я отправил на "Гамаюн", долго не могли сосредоточиться, хотя маршрут был прям, как единственная извилина страуса, и не содержал пересадочных узлов. По-моему, человечество ещё не доросло до использований этой технологии. Нужна специальная подготовка глубокой сосредоточенности. Я передал эту информацию компании "Белл", разумеется, с исчерпывающими физико-геометрическими подробностями, но, право, не знаю, успеем ли мы масштабно использовать её. Юг Африки и центр Европы уже лихорадит. Я видел мало пьющего Липполда и спивающегося Зелинского — зрелище крайне печальное что для одной крайности, что для другой. Человечество вымрет либо от хронотонов, либо от пьянства. Не знаю, Ко, какая смерть была бы мне более по душе...

— Кроме Липполда и Зелинского есть Виссер, которому не ведомы наши страдания. И есть я, так же избавленный от этой напасти. Смотри.

Сенг подвёл Вука к окну, протянув палец в сторону раскидистого салового дерева, на котором беспорядочно скакали макаки, выясняя между собой отношения. Обезяны визжали, хрюкали, ворчали и затевали то потасовку, то мирное вычёсывание блох, то акробатические этюды в приступе полноты жизни.

— Так мы и живём, — сказал Сенг. — Мечемся мыслями, как эти макаки. Столько сил тратим, а на что?

— На важные проблемы, — возразил пилот.

— Понаблюдай за собой в течение одного дня. Опиши беспристрастно темы твоих раздумий, и ты поразишься. Важные проблемы мелькнут в твоей голове раз-другой, а остальное заполнится пустыми переживаниями, завистью, страхами, воображаемыми шикарными и вовремя не сделанными ответами твоим обидчикам, прокручиванием заезженной пластинки с одной и той же болезненной ситуацией, поеданием себя по поводу упущенных возможностей и прочим ментальным хламом. Если ты не моешь руки, в животе заводятся глисты. Отчего ж не завестись схожим паразитам в немытых извилинах? Но мы проживаем всю жизнь, ни разу не прибравшись в голове. Не удивительно, что среди скопившегося дерьма найдётся уголок для пришлой нечисти. Наша нынешняя эра — эра макаки, суетливого существа с малым выхлопом. Но попробуй остановить серый шум в твоём черепе, попробуй канализировать умственный отходы, и паразиту просто негде будет жить. Виссеру это удалось. Он занят живописью и не позволяет мысленным макакам одолеть душу. Я — много медитирую, останавливая склочный диалог себя с самим собой. Я не думаю, понимаешь? Я мечтаю и просто люблю каждый миг моей жизни.

— О чём же ты мечтаешь? — с пересохшим горлом спросил Янко, глядя в глаза маленькому жилистому человеку в мятой рубахе-распашонке.

— О том, что когда-нибудь настанет эра людей, свободных от умственного мусора в башке. Эти люди не все будут жить счастливо, кто-то будет болеть, кто-то испытывать нужду. Но никто из них не будет бесконечно биться в сетях собственных мусорных порождений, не будет оглядываться на более удачливого соседа, не будет страдать от прошлых обид, не будет терзаться страхом будущего. Это будет другая эра. Скажем, эра жаворонка.

— Почему жаворонка?

— Потому что жаворонок взмывает к солнцу и не мучится тем, что оставлено им на земле. Он летит, чтобы петь свою песню и, взмыв к небесам, ни на что отвлекается. Он порхает, парит, и сосредоточенно воспевает радость существования. Он занят, Ву! Он творец и труженик, и ему неведомо гнилое самокопание. Когда-нибудь и мы научимся без остатка отдаваться мечте, любимому делу или просто обыденным вещам, наполняющим нашу жизнь. Мы будем полностью ощущать себя здесь и сейчас, примечая скромнейшие детали окружения. Мы станем сконцентрированными и внимательными. И ни один вирус, ворующий время, не станет нам страшен. Потому что вирус питается энергией, которую мы тратим на постоянный возврат то из мысленного прошлого, то из мысленного будущего. Мы лишим его пищи, проживая лишь в настоящем. Мы научимся тщательно отбирать здоровые мысли и превращать их в такое же орудие, как рука или язык. И мы начнём их материализовывать. Ты уже начал, не так ли?

— Эра жаворонка... — вздохнул Вук. — Это надо как-то принять... Скажи, Ко, а Энди Гарсиа... Ты, ведь, ему говорил то же самое?

Сенг кивнул и, чувствуя неловкий момент излишней патетики, вернулся к петуху. Руки его замелькали в облаке пуха. Несколько пёрышек плавно спланировали на пол. Вук механически взял метлу, смёл сор из-под ног товарища. Потом добавил:

— Но Энди не согласился с твоей теорией здоровья, потому что имел одну религию — науку и технику. Так?

Сенг неловко дёрнул плечом — то ли согласился, то ли нет.

— Возможно, в душе он признавал твою правоту и также предчувствовал эру жаворонка, как ты её назвал, но согласиться с ней не смог. Он предпочёл умереть быстро от случайного отравления, чем долго и мучительно от привезённого вируса, предполагаемое противоядие к которому опровергает все его материалистические устои... Знаешь, у него осталась такая славная сестрёнка. Бомба, а не девушка. Господи, да о чём же я? Вот дурак.

Он бросил метлу и вышел из дома. По каменистой тропинке, пребывая в странном и необычном состоянии, Янко прошагал, пока не очутился в сандаловой рощице. Там он, спугнув сонную стайку обезьян, долго смотрел на листву, в которой скрылись ворчливые хвостатые созданья. Когда шорох веток затих, Вук вышел на поляну и вскинул к небу глаза, привычно выискивая Полярную звезду. Обнаружив её почти у горизонта над снежными вершинами, он прочертил взглядом знакомые очертания Большой Медведицы, перевёрнутой и опущенной к горизонту. Чуть правее Полярной звезды лежал путь на Тенеру, левее на четверть круга — путь на Амикайю, но где пролегал путь "Гамаюна"? В какую сторону двигались, затерянные в далёких пустынных мирах, его дорогие люди? У Звездана резался зуб — это Вук вдруг остро почувствовал, ощутив жжение в нижней правой десне. Мила была усталой и едва боролась со сном. Наверное, сын хныкал и не позволял расслабиться. Пулька описалась. Взрослая девица, а туда же... Хотя если представить, как на твоих глазах убивают родителей... Ничего, любовь и терпение Милы излечат её, обязательно излечат. А Волков дрых и снилась ему бомба под названием Эстель. Любопытно, что Зелинскому она тоже снилась в тот же момент.

Пилот погрузился в раздумья о природе столь необычных явлений, вызванных однократным приёмом наркотика, не без основания предполагая всё ту же мгновенную передачу информации по закону Белла-Клаузера, но пристегнуть физическую теорию не смог, зато смог осознать, что мысли его заметались, подобно вспугнутым в роще макакам, — от жаворонка к Энди Гарсиа, от Энди к Большой Медведице, от созвездия к Миле, от Милы к "диффузии", от наркотика к уравнениям. Осознание отозвалось резким спазмом в висках. Янко возвёл язык к нёбу и некоторое время бездумно созерцал черноту южной ночи, сквозь которую протискивалась жаркая луна. Успокоив мысли, а следом и боль, он неторопливо побрёл назад, радуясь озарению, осветившему его душу.

— Я уезжаю, — сообщил он Ко Сенгу месяц спустя. — Я не до конца успокоил своих макак, но я научился способам их успокоения. Дальше попробую сам.

— У тебя появилось дело? — Сенг поднял скуластое худое лицо, отрываясь от своих записок. Теперь невозмутимого камбоджийца одолела новая страсть — Ко собирал тексты старинных песен, рыская по отдалённым горным деревням, а затем проводил их лингвистическо-исторический анализ. Собранный материал он готовил представить на каком-то симпозиуме в Дели. Кажется, санскритоведов. Или санскритофилов? Вук помогал ему в перерывах между огородничеством и медитациями.

— Да.

— Я рад, — просто ответил Сенг.

— Сначала слетаю на Тенеру, — пояснил Вук. — Ещё раз проведу расчёты, потом проверю на практике мою теорию. Заодно вытащу оттуда ребят и Волощука, пока они там друг друга не поубивали. А потом вместе со Школьником займусь спасением Земли. Откроем школу противодействия тенерийским хронотонам.

— Разве это мечта?

— Это стоящее дело, Ко, но ты, как всегда прав. Это не мечта, это просто полезное дело.

— Звёзды? — с усмешкой спросил Сенг.

— Ну, да, мистер провидец. "Белл" предлагал сотрудничество. Как мне сказали — в свободной форме. Думаю выпросить у них лабораторию и учебный класс. Позову парочку незашоренных однокашников, наберу талантливых студентов. Попробуем, друг мой, по-иному взглянуть на идею транспорта. Я, ведь, ещё и решётку Теслы толком не исследовал. И кристаллы с Тенеры не изучал. Ввяжемся, а там посмотрим.

Сенг почесал плоский затылок и озабоченно произнёс:

— Отлично придумано. Только не забудь на завтра перебрать пшёнку.

К оглавлению

Эпилог

Спрыгнув с подножки воздушного такси, Вук поправил лямку торбы и неспешно пшёл по улице, вглядываясь в озабоченные лица сограждан. Смутная тревога окутывала гудящий город, пилот особо тонко чувствовал её после безмятежной глуши Бутана. У первой попавшейся информационной стойки он притормозил, поколебавшись, читать ли ему нынешние новости или нет, затем двинулся дальше. Погружаться в суету и нагнетание паники ему не хотелось. Он так и видел, как по широкому полю медиа набросаны жирные сладкие куски-приманки для макак в его голове. Пользуясь одной из техник Сенга, Вук принялся делать снимки всего окружающего, полностью исключив эмоции. Щёлк! Перспектива проспекта с сотней застывших прохожих. У второго мужчины возле башни развязан шнурок. Щёлк! На клумбе полыхают алые тюльпаны модного всесезонного сорта. Лепестки цветов причудливой формы — острые, зигзагообразные. Щёлк! Вереница хелисайклов течёт по выделенному эшелону. Из иллюминатора жёлтого хелисайкла выпала шляпа.

Наснимав миллион картинок, пилот разом выгрузил их из памяти и уставился на окно третьего этажа старой пятиэтажки на Чёрной Речке. Окно было тёмным и безжизненным, но мгновенно сразу вызвало волну переживаний. Вук вспомнил, как прыгал с ветви дерева в это окно, крепко прижав к себе насмерть перепуганную девочку. Вспомнил, как наливались тяжесть мышцы и огнём жгла карман последняя сувенирная бутылочка с вином. Как Мила ругалась, подозрительно косясь на фингал, поставленный задирой Волковым.

Повинуясь иррациональному импульсу, Янко, поплевав на руки, вскарабкался по дереву и уселся на толстой ветви напротив знакомого окна. Он почти сразу заметил, что правая створка чуть отходит от рамы, образуя узкую щель. Обломив тонкий прут и мысленно извинившись перед многострадальным растением, Вук просунул хворостину в зазор и поддел запорный шпингалет. Окно распахнулось от лёгкого толчка палки, пилот без труда проскользнул в квартиру. "Я всё плотно закрыл", — озадаченно сказал он сам себе.

— Ну, и чего мы по окнам ползаем? — услышал он недовольный голос Милы, превративший его в соляной столб. — У тебя же есть ключи.

Мила Ангеловна Янко, законная супруга пилота, недовольно щурилась, взирая на ошарашенного Вука.

— О... Дядь Вук вернулся... — пробормотала сонная Алина-Пулька, явившись следом за Милой с плюшевой лягушкой в руках. — Я спать пойду, ладно?

Она ушла, волоча лягуху за заднюю лапу.

— Ты... Вы почему здесь?! — задыхаясь, проговорил Янко. — Вы не улетели?!

— Мы хотели, — пожала плечами Мила. — Только на космодроме такая давка началась. Все полезли как попало, стали за места биться, даже кого-то затоптали насмерть. И я подумала — да ну его нафиг. Ну, помрём. Зато на Земле, среди своих. Мы с Ваней взяли детей и айда обратно. А ты где шлялся? — добавила она сварливо. — Мы тебя уже в розыск объявили. На связь не выходишь, в Сети тебя нет.

— Не поверишь, — честно признался Вук, — сначала в Бутане, потом на Тенере. Волощук там так похудел!

— Мастер ты заливать, — снисходительно усмехнулась Мила. Покрутившись перед ним, она поинтересовалась. — А я толстая? Я тоже старалась худеть.

— Господи, да куда тебе-то? И так, как тростинка. — Вук схватил Милу в охапку и на ощупь проверил налитый свежестью и здоровьем рельеф драгоценной супруги. Потом озабоченно спросил — Ты как, не болеешь?

— Да некогда мне болеть. То у Даньки зубы, то у Альки энурез, то у Ваньки неземная любовь, отягощённая ревностью к Пашке. Тут и подумать-то некогда, всех утешь, успокой, вертишься, как белка в колесе.

— Как жаворонок, — счастливо возразил Вук Янко. — Как жаворонок в высоком небе.

К оглавлению