Цитадель души моей

Подстерегли нас грамотно. Чуял же я, что не стоит при свете дня на дорогу носа казать, да Эйнар меня переубедил. Не на пустом месте переубедил — надо нам было только с пару миль по открытому проскочить, а потом — лес до самой Секваны (да и по другому берегу — тоже). И время-то раннее: едва-едва рассвет бледной голубизной небо окрасил, да алой каймой лежащие над горизонтом облака подчеркнул. На дорогу нашу село околицей выходит, так с него ни единого звука не слышно — первые петухи еще спят, голову под крыло засунув.

Ну, мы и рванули.

Пролетели окраину села, небольшой открытый участок, потом справа под дорогой чахлый заболоченный лесок начался. Торчат из чёрной воды серые голые стволы вперемешку с редкими кустами, да исковерканными больными деревцами. Вот воды справа поменьше стало, лес на лес походить начал, еще полмили — загустеет, дорогу накрыв, налево расползётся, а заодно и нас от глаз посторонних скроет. Я уж решил, что проскочили, да ошибся — мелькнулась мне какая-то возня в кустах, мимо которых мы на полном скаку летели. Мелькнулась, да позади осталась, но я повнимательней к поджидающей нас спасительной тени пригляделся и лошадь осадил. Обернулся назад, предупреждая уже готовый сорваться с губ Эйнара вопрос, сказал коротко:

— Засада.

А уже и без слов понятно — вон, выбираются на дорогу в паре версов за нами четверо... нет пятеро типов с арбалетами в руках. Бросил быстрый взгляд в сторону леса — так и есть — трое конных, лошадей нахлёстывают, торопятся мышеловку поскорей захлопнуть. К лукам сёдел с обеих сторон опять же арбалеты приторочены, поклясться готов — уже снаряжённые и взведённые. Грамотно, что говорить — тем, что справа в засаде сидели, наверняка полагалось еще из кустов нас болтами угостить, вот только они нас явно прозевали. Но автор плана такую возможность предусмотрел. Сейчас подберутся с обеих сторон поближе и перестреляют, как хорьков в канаве.

А вот хер вам!

— Твои те, что от леса скачут, — бросил я Эйнару, кобылку свою разворачивая, — у них по два арбалета взведённых, подберись поближе. Конем прикрывайся.

Что-то проворчал в ответ Эйнар, но я уже поднял лошадь в галоп и его не услышал.

Зашевелились, лихоимцы, арбалеты повскидывали — но без суеты, спокойно, некоторые даже с ленцой — так куда торопиться, мне еще секунд пять до них скакать, а я у них — как на тарелочке. Ну, это они так думают. Я же сейчас не думаю ни о чём — некогда. Я всю ситуацию в голове держу, каждый звук и каждое движение вокруг примечаю. Вот воздух, тягучий и густой, как вода, шевелит конскую гриву и поглаживает её прядями мою щеку (я пригнулся, чтобы выцелить меня сложнее было). Вот — "ток-ток... тц-ток-ток" — цокают копыта лошади, подкова на левой передней ноге расхлябалась и болтается. Двое арбалетчиков уже меня выцелили, но стрелять не торопятся — колеблются. В глазах у них недоумённое ожидание — спросишь, — "чего ждешь?" — и не ответит, потому как сам не знает: никто не стреляет, команды нет, а по собственному почину стрелять не привык. Вот выстрелит кто первый — эти в тот же миг тетивы поспускают. Не профессионалы — те бы вразнобой стреляли. Да и вообще — шваль, отребье. Отдеты — кто во что, а у крайнего слева аж босые коленки сквозь прорехи штанов сверкают. Лесные братья — вот кто это — разбойники, то есть. Теперь-то понятно, почему их так мало — кто с егерями знакомый постеснялся бы восьмером только засаду на меня городить.

Поднял свой арбалет тот из разбойников, которого я в наиболее опытные определил — наёмник бывший, похоже. Сказал бы, что легионер, но не жалуют в армии арбалеты. Так что — наёмник. Удачный выстрел в его глазах прочитался раньше еще, чем он приклад к плечу приложил, и я, не медля, завалился вправо, поводом морду лошадиную изо всех сил перед собой заворачивая, и правым же шенкелем ей повернуть не давая. Всхрапнула кобылка, с галопа сбилась, пошла боком и тут же — фьють — посвист над головой — один болт выше прошёл, но один, только один! Задергалась на ходу лошадь, завихляла и грянулась оземь, заходясь в истошном не ржании даже — крике, почти человеческом. Я же еле успел в последний момент с правой ноги стремя стряхнуть и из седла выпрыгнуть. Перекатился, встал на колено. Тот — опытный — уже успел арбалет взвести и как раз снаряжал, со сноровкой, немалый опыт выдававшей: не болт на ложе опуская, а наоборот — ложе к болту поднимая. Точно, наёмник. Может, даже и не бывший, судя по более-менее приличной одежде. Из его подельников ни один еще даже взвести до конца своё оружие не успел, ну так что же — получай приз.

Всё-таки узкая специализация на одном виде оружия, кроме несомненных плюсов, и массу минусов имеет. А уж если из этого вида оружия еще и определённая тактика вытекает, так и подавно. Вот и этот — видно ведь, опыта не занимать. И был я от него еще далековато, и что делаю — никак не заметить не мог. Любой легионер в такой ситуации и на таком расстоянии влегкую если бы и не увернулся, так хоть бы дёрнулся, смерть на ранение разменяв. А этот — так и стоял столбом, продолжая безнадёжно опоздавший и потому бесполезный уже арбалет поднимать, пока пугия ему аккурат в переносицу не воткнулась. И хотя пугия у меня была только одна, а до остальных еще пасов десять оставалось, особых затруднений у меня это не вызвало.

Успел я в какой-то момент назад взгляд бросить — и насчёт Эйнара успокоиться. Поскольку его лошадь хоть и лежала лежмя в луже собственной крови посреди дороги, но лежала не одна — чуть поодаль билась в агонии другая, а еще дальше и, почему-то, в стороне от дороги, северянин разбирался с двумя спешенными разбойниками.

Есть еще один расхожий миф про егерей — что они от болта арбалетного уворачиваться способны. Брехня. Болт, особенно поначалу, с такой скоростью летит, что его и глазом-то проводить невозможно, не то, что увернуться. А вот проследить, куда направлено остриё болта перед выстрелом, поймать по выражению глаз стрелка момент, когда он тетиву спускает — и увернуться, уйти в сторону от линии прицеливания — вполне реально. Или даже плоскость меча под эту линию подставить — но это уже сильно наудачу и в расчёте на арбалет хороший (у плохого разброс может оказаться намного больше ширины гладиуса). Тут арбалеты даже на быстрый взгляд издалека дерьмово выглядели, но деваться было некуда — двое врагов заново снарядиться успели, когда я уже в трёх шагах был. И выстрелили — одновременно. От одного болта я увернулся, а второй пришлось на меч принять. Получилось! Благо, близко они были — пасов с пяти я бы на такой фокус и за все блага мира не решился бы. Дернулся в руке меч, болт, взъерошив мне волосы у виска, ушёл куда-то вверх, и третий разбойник, увидев такое, уронил уже почти вложенный болт и принялся лихорадочно нашаривать новый, а четвёртый вообще драпака дал в сторону болота. Пришлось потом беглеца из арбалета достреливать — третий как раз успел снарядить его к моменту своей смерти.

Встал, в колени руками упершись, отдышался. Смотрю на Эйнара, и что-то не нравится он мне. Противник у него только один остался и даже отсюда мне видно, какой из него боец — дури много, сноровки мало — мечом машет, как дубинкой и чудо еще, что сам себе ничего не отхватил. Бойцу уровня Эйнара на такое недоразумение даже отвлекаться сильно не полагается — не больше, чем на то, чтобы комара прихлопнуть. Однако ж впечатление такое, что норманн из последних сил держится, еле успевая отбивать суматошные и беспорядочные удары противника — об атаке и не помышляет.

Похоже, отдохнуть не получится. Подобрав с земли свой меч (некогда было в ножны вкладывать, беглец уже в шаге от первых кустов был) и, заорав "Барра!", бросился к сражающимся. Сам не знаю, что это на меня нашло — я про боевой клич — от этого дела (как и от многих других бесполезных и вредных привычек) нас, зеленых новобранцев, в первом году отучали. Стоило кому из тренирующихся в пылу учебной схватки выкрикнуть какое-нибудь "Во славу Империи!", как лейтенант тут же вытаскивал его на плац, ставил на четвереньки и гонял пинками по кругу — причём наказуемый при каждом пинке должен был орать всё то же "Во славу Империи!". Быстро отучает, да. Так что я и сам не понял, с чего это вдруг во мне всплыло? Может с того, что это у меня — первая в жизни серьезная драка с хоть как-то, но организованной, группой людей? Опять же, не скажу, что вопль мой бесполезным оказался — разбойник меня заметил, занервничал, отвлёкся на мгновение, чем Эйнар и воспользовался, с такой силой свой гладиус противнику в плечо врубив, что, наверное, пополам бы его развалил, не отломись меч у самой рукояти, в грудной клетке застряв. Противнику, разумеется, и этого более чем хватило — завалился набок, даже пискнуть не успев.

Ровно.

Вот только Эйнар, постояв секунду у тела поверженного разбойника, вдруг опустился на колени, а потом упал плашмя на спину, как подрубленное дерево, мне даже некоторое содрогание земли под ногами почудилось.

Подбежал я, уже примерно представляя, что увижу. Встал над лежащим норманном, вздохнул. Борода вся от крови красная, кровь изо рта ручьем струится, два болта из груди торчат и один — по самый хвостик утопший — в животе. Не жилец. Любого одного из этих болтов хватило бы, а трёх — так и подавно. А он еще и сражаться умудрялся с такими ранениями. Жаль, хороший боец был. Был? Кровь изо рта толчками идёт, значит, сердце еще бьется — надолго ли? Я присел рядом, пальцами лба Эйнара коснулся. Открыл он глаза, посмотрел на меня помутневшим взглядом. Выплюнул кровь, прохрипел что-то, надувая ртом кровавые пузыри.

— Мне жаль, — сказал я, — что так вышло. Как у вас принято хоронить воинов?

— Не... трать время. Лучше... просьба у меня есть... сделаешь?

Я не колебался ни секунды.

— Конечно.

Эйнар выдохнул, закрыл глаза. Помолчал. Я уже начал опасаться, что он больше ничего не скажет.

— Во мне... — булькнул, прочистил рот, сплюнув кровь, — в животе камни...

— Что!? — не сдержался я. Мотнул головой, — ничего. Прости, слушаю.

— Маленькие, округлые, плоские — не ошибешься... знаки на них нацарапаны...

Замолчал, тяжело дыша и собираясь с силами.

— В Орхузе... найди людей конунга, скажи... Эйнар Акулья Кожа Оттару привет передаёт. Тебя отведут к нему, отдашь ему камни. Только ему, прямо в руки... Сделаешь?

Я подумал немного.

— Ты их проглотил, когда тебя взяли?

— Да, — булькнул он.

Так я и думал.

— Эйнар, дружище, — мягко сказал я, — уже почти два месяца прошло. Они вышли давно.

Эйнар задергался, закашлял, плюясь кровью и фыркая. Только через пару секунд я понял, что он смеётся.

— Когда они выходили, — выдохнул он, — я их обратно глотал... Так сделаешь?

— Обещаю.

— Хорошо.

Эйнар закрыл глаза и более их уже не открывал. Кровь еще некоторое время текла у него изо рта, потом перестала. Я встал, подошёл к трупу разбойника — еще подбегая, я приметил у него на бедре неплохой нож — вытащил, попробовал ногтем на остроту и вернулся к Эйнару.

— Ну и задал ты мне работёнку, — пробормотал я, приседая, — чтоб я еще раз на такое подписался.

XII. Anguis in herba.

Одна лошадь в драке уцелела — удрала, напуганная, в лес; там я её и нашёл — зацепившуюся поводом за куст, уже успокоившуюся и успевшую этот куст порядком объесть. Её-то я сейчас и нахлёстывал, заставляя держать галоп четвёртый час подряд — очень мне нужно было открытое пространство между Секваной и Лигером затемно проскочить, да за одну ночь. Ага, обратно я еду. Поначалу даже теми же тропами скакал, которыми мы вчера — еще вместе с Эйнаром — пробирались. А потом свернул восточнее — оно хоть к Гене ближе (а стало быть, места там люднее и для меня опаснее), зато там до Лигера путь намного короче выходит. Можно и за ночь проскакать, если лошадь не беречь.

Зачем я назад подался? Потому что самое позднее завтра вечером капитан знать будет, где я нахожусь и куда движусь. Скрыть следы последней драки никак невозможно — если б там только людей трупы лежали, еще куда ни шло, но что с четыремя дохлыми лошадьми делать? Да и то неважно — пока я, всю известную мне нечисть поминая, с Эйнаром возился, от деревни на дороге я уже раза три движение какое-то наблюдал. Так что задерживаться дольше необходимого я и на секунду не стал — убедился, что ничего лишнего в Эйнаровских кишках не осталось, руки наскоро вытер и побежал в сторону близкого леса — лошадь искать. Нашёл. Но продолжать путь дальше — и мысли не возникло. От Секваны, до которой мы самую малость с Эйнаром не доехали, до границ Империи четыре дня верхом. Это если ехать по дорогам, да на каждой станции лошадей менять. А так, как я еду — недели полторы минимум. Сегодня-завтра информация об утреннем происшествии до ликторов местных дойдет, голубю отсюда до Бурдигала лететь один день, да еще чуть побольше — из столицы до Бонны. Так что на третий день, я думаю, всё население северной Бельгики в несколько рядов вдоль Рены выстроится, меня поджидая. Может, я и преувеличиваю, но, думается, ненамного — не из патриотизма же разбойнки, прошлым вечером нас заметившие, за вчерашний день вперёд нас вырвались и засаду устроили. Сдаётся мне, не поскупился Родус, за наши головы цену назначая.

Если б одним заслоном предполагаемым всё заканчивалось, так я б назад не рвался. Егерей, что сейчас в Бельгике гарнизонами стоят, всё течение Рены от меня закрыть не хватит. А мимо простых ополченцев незамеченным проскользнуть я смогу без труда: как их не стращай, не дрессируй и каждые полчаса проверкой не обходи — всё одно — заскучают, бдить перестанут; если ночь — дремать станут, если день — кучкой соберутся и языками молоть примутся. Вот только не я один это знаю. И какую именно тактику капитан замыслит — только догадываться могу. Но уж явно не такую, что мне бегство облегчит. Кой-какие догадки у меня есть и очень они мне не нравятся. Наверное, я перестраховываюсь: даже если капитан каким-то образом и по Лигеру всему заслон выставит (как я опасаюсь), моё местоположение границами Кельтики ограничив, задача его хоть и облегчается, но всё равно невыполнимой остаётся. Ну вот как одного егеря на территории целой провинции найти? Но это с одной стороны, а с другой — капитана я, признаюсь честно, боюсь и боюсь обоснованно. И задачу ему облегчать не собираюсь.

Лошадь пала в полумиле от реки и получасе до восхода. Успел.

Наперегонки с первыми лучами солнца переплыл Лигер — под водой, насколько смог, только раз пять голову высунул воздуха глотнуть — вынырнул в прибрежном омуте среди водорослей, тины, упавших в воду листьев и прочего мусора. Ясно, что наметанный глаз и под водой плывущего человека легко заметит, но я-то больше случайных взглядов берегся. Наметанных глаз не так уж и много, и, буду надеяться, поблизости их сейчас нет. Отдышался, осмотрелся, ничего подозрительного не заметил — и забежал вверх по яру, за корни цепляясь. Обрыв крутой, высокий, глина у воды скользкая — со стороны и не подумаешь, что кто-то тут подняться сможет. Но лес по верху к берегу вплотную подходит и, подмывающая оный, река по всему склону древесные корни оголила — что твоя лестница. Там же, у самого берега, и стоянку устроил: если кто меня тропит и вслед за мной реку пересечь решит — враз замечу. Река — не лес. Сильно не спрячешься.